Отец. Жизнь Льва Толстого - Александра Толстая

С момента этого признания его как писателя он начинает усиленно «сочинять». Он властно требует, чтобы Некрасов не выпускал ничего и не переделывал его произведения. Новые темы нарождаются в его голове, определяются яркие образы, складываются мысли в определенные выводы… Метущаяся душа его определилась. С этого момента Толстой тяготится своей военной карьерой. Ему хочется быть свободным, писать, и он мечтает о любимой своей Ясной Поляне.

20 июля 1853 года он пишет брату Сергею: «Я уже писал тебе, кажется, что я подал в отставку. Бог знает, однако, выйдет ли и когда она выйдет теперь, по случаю войны с Турцией. Это очень беспокоит меня, потому что теперь я уже так привык к счастливой мысли поселиться скоро в деревне, что вернуться опять в Старогладовскую и ожидать до бесконечности — так, как я ожидаю всего касающегося моей службы — очень неприятно».

«Неприятно» было то, что Толстой давно мог бы быть произведен в офицеры. Вся беда была в том, что когда он так внезапно собрался с братом Николаем на Кавказ — он оставил в Ясной Поляне все свои бумаги. Огорчало Толстого и то, что он не получил Георгиевского Креста: «У меня постоянно является какая–то помеха во всем, что я предпринимаю, — пишет он тетеньке в июне еще 52‑го года. — Во время экспедиции у меня был два раза случай быть представленным к Георгиевскому Кресту, и я не мог его получить по причине опоздания на несколько дней этой проклятой бумаги… Я вам признаюсь откровенно, что из всех военных наград я имел тщеславие добиваться именно этого маленького крестика, и что это препятствие доставило мне большое горе»[19].

Было еще два случая, когда Толстой мог получить Георгиевский Крест. Один раз он уступил свой крест старому солдату, другой раз Толстой сидел под арестом за то, что не был в карауле, и командир отказался дать крест неисправному юнкеру.

Но помимо неудач по военной службе, у Толстого были более серьезные заботы: карточные долги мучили его и он решил ликвидировать часть доставшегося ему по разделу имущества и дал распоряжение продать смежную с Ясной Поляной деревню с 26 душами мужеского пола.

Временами нездоровье мучило его и он ездил на воды — в Кисловодск, Железноводск и Пятигорск — лечиться. В Пятигорске он встречается со своей сестрой, Марией Николаевной Толстой, и ее мужем. Валерианой Петровичем.

Но все эти внешние заботы и огорчения уже не могли отвлечь его от писания. Он усиленно работает над «Отрочеством», то приходя в отчаяние, что повесть «Никуда не годна», то снова воодушевляясь, пишет и отсылает Некрасову рассказ «Набег», работает над рассказом «Святочная ночь», бросает его, но не окончательно, тема — падение невинного, запутавшегося юноши и гибель его воскресает в новом рассказе «Записки маркера», задумывает ряд кавказских военных рассказов: «Рубка леса», «Встреча в отряде» и др.

«Как много значат общество и книги, — записывает Толстой в дневнике от 4 августа. — С хорошими — и дурными — я совсем другой человек».

Он много читает: любимого своего Руссо. Пушкина, Лермонтова, Тургенева. Но Кавказ уже тяготит его, «невыносимо надоел», как он писал брату Сергею.

В июне 1853 г. Россия объявила войну Турции, Толстой отставки получить не мог и выхлопотал себе перевод в Дунайскую армию. Он считал, что два с половиной года на Кавказе имели для него огромное значение. Несмотря на те. как он называл, «падения» его, которые отвлекали его от основного дела его жизни, т. е. восхождения на пути самоусовершенствования, он сознавал, что, как он впоследствии писал своему другу и родственнице Александре Андреевне Толстой: «Никогда, ни прежде, ни после, я не доходил до такой высоты мысли, не заглядывал туда, как в это время, продолжавшееся два года. И все, что я нашел тогда, навсегда останется моим убеждением».

ГЛАВА IX. ЛЕНЬ, РАЗДРАЖИТЕЛЬНОСТЬ И БЕСХАРАКТЕРНОСТЬ. ДУНАЙ

14 июня 1853 года Россия объявила войну Турции и под командованием знаменитого русского героя, адмирала Нахимова уничтожила турецкий флот.

Англия и Франция не могли допустить владычества России над Турцией в Черном море. Началась знаменитая Крымская кампания и осада Севастополя французами и англичанами. Геройская защита Севастополя продолжалась 11 месяцев. Среди артиллеристов, отстаивавших город, был и только что произведенный в прапорщики артиллерии Лев Толстой.

Отставки Толстому не дали и он был переведен в Дунайскую армию. Но прежде чем ехать в армию, он решил повидаться с братьями и тетенькой Татьяной Александровной и покатил в Ясную Поляну.

Поездка на лошадях в зимнее время с юга до центра России — более двух тысяч верст — была делом не легким. Почтовая, наторенная дорога, обозначенная только верстовыми столбами среди равнин и снега часто заносилась, и не мало путников, попадавших в снежные бури, сбивались с почтовой дороги, плутали и иногда, выбившись из сил. замерзали в открытом поле.

Толстой ехал в Ясную две недели.

«…Плутал целую ночь, — записывает он в дневнике на одной из остановок. — И мне пришла мысль написать рассказ «Метель»» (27 янв. 54 г.).

«Снег крутился спереди, сбоку, засыпал полозья, ноги лошадей по колени и сверху валил.., — писал Толстой. — Становилось ужасно холодно, и едва я высовывался из воротника, как морозный, сухой снег, крутясь, набивался в ресницы, нос, рот и заскакивал за шею; посмотришь кругом — все бело, светло и снежно, нигде ничего, кроме мутного света и снега. Мне стало серьезно страшно». Только к утру почтовая тройка, наконец, прибилась к станции.

За два с половиной года, что Толстой не был, как тогда на Кавказе говорили, «в России», он возмужал и внешне и внутренно. Он сам про себя писал в дневнике от 4 февраля: «Главный недостаток моего характера и особенность его состоит в том, что я слишком долго был морально молод и только теперь, 25 лет, начинаю приобретать тот самостоятельный взгляд на вещи — мужа — который другие приобретают гораздо раньше — в 20 лет».

Для тетеньки Татьяны Александровны приезд ее любимца был большой радостью. Большие перемены произошли в Левочке с тех пор, как они не виделись. Он начал писать, его печатали, хвалили, он офицер, у него есть положение. Но странные фантазии его, отношение к крестьянам, желание отпустить их на волю, пугали ее. Инстинктом любви она чувствовала, что в нем кроется что–то особенное, незаурядное, но она не могла до конца, по–настоящему понять его. И, как это часто бывает, восторженная любовь и нежность Левочки, взлелеянные им в его одинокой оторванности от родственной ласки и любви, оказались сильно преувеличенными по отношению к бедной тетеньке, не могущей угнаться за бурными порывами его могучей мысли.