07-Требуется чудо (Сборник) - Сергей Абрамов

— Придумай что-нибудь! Скорей!

— Сдавайся, — философски посоветовал Ангел. И Ильин быстро сказал:

— Сдаюсь.

Иван остановился рядом. Ильин глянул-таки на него снизу вверх и почувствовал, что кружится голова. Не сочтите сие метафорой: метр с кепкой Ильина рядом с двумя с лихом метрами Ивана — как все семь холмов Москвы рядом с Джомолунгмой. Иван чуть покачивался над Ильиным, как Останкинская телебашня, и в этой жизни возведенная над усадьбой графа Шереметева: видно, под потолком гуляли незаметные снизу турбулентные потоки.

— Чего говорить? — спросил Ильин, опять наливая в рюмку «Абсолюта» и скоренько опрокидывая вкусное в рот.

— Закуси, — брезгливо поморщился Борода. Ильин послушно закусил салатом.

— Давай все про самолет, — сказал Борода.

— С нашим удовольствием, — услужливо согласился Ильин и зачастил: — Значит, самолет. «МИГ», значит. Я на нем, видимо, летел-летел, потом произошла авария, и я с него, видимо, упал-упал. А он утонул, как мне сказали. А я выжил и вот — перед вами. Хотя сам ничего не помню. Амнезия. Тяжелая болезнь.

— Не прохонже, — заметил Ангел. Прав был, гад.

— Иван, — повторил Борода.

Чтобы описать происшедшее, придется потратить времени больше, нежели оно (происшедшее) заняло в реальности. А его, время, жаль. Посему отметим лишь начальный и конечный этапы. Начальный — это когда Иван резко и грубо схватил Ильина за плечи. Конечный — это когда Ильин выплыл из больного небытия и обнаружил себя на стуле в другой — видимо, соседней — комнате. Ильин был привязан к стулу капроновой веревкой, чтоб не упасть, поскольку ни руки, ни ноги не работали, позвоночник, не исключено, совсем развинтился и дико болел, а еще болели желудок, почки, печень, селезенка, поджелудочная железа, диафрагма и голова. Бит, похоже, был сильно и умело. К слову, в комнате никого не наличествовало.

— Ангел, — позвал Ильин, но Ангел не откликнулся. То ли ему досталось больше, чем Ильину, и он торчал в бессознанке, то ли временно вообще слинял, не перенеся издевательств над Ильиным; с ним, с хранителем фиговым, такое и раньше случалось. Вернется, поэтому не расстроился Ильин.

Комната изобилием мебели не отличалась, стул вот в ней имелся, к коему Ильина приторочили, еще койка с металлическими шарами на спинках, еще крошечный письменный столик с перекидным календарем — и все, пустой совсем стол! — а над ним висела карта Южной Африки плюс Мадагаскара.

Дверь в комнату была закрыта, может даже на ключ, и никаких звуков из-за нее сюда не долетало. То ли звукоизоляция в квартире соответствовала аудиостудийным параметрам, то ли гулянка в зале приумолкла. Сколько Ильин без сознания находился — один Ангел знает, а он, повторим, исчез.

Ильин подергал руками: не прав был, двигались они, не отмерли. Но что с того, что двигались?! Капроновая веревка прочно стягивала запястья позади спинки стула. Ильин повертел головой. Она хоть и раскалывалась, но тоже шевелилась. Над столом под картой далекой чужой родины, не замеченный поначалу Ильиным, а теперь к моменту увиденный, висел африканский кривой меч или кинжал в плетенных из какого-то дерьма ножнах. Ильин напряг развинченный-товарищем Иваном позвоночник и запрыгал на стуле к стене. Тех читателей, кто хотел бы подробнее ознакомиться с процессом передвижения в пространстве человека, привязанного к стулу, отсылаем к бессмертному роману Джерома К. Джерома «Трое в одной лодке», там все это смачно описано, повторяться смысла нет.

Итак, Ильин допрыгал до стола. Стул, к коему его привязали, был венским по типу и легким по весу. Ильин оперся на связанные в лодыжках ноги, встал (если это действие можно обозвать таким точным словом), согнутый буквой «Г», уперся пузом о край стола — для прочности — и попытался зубами дотянуться до веревочки, на которой держался меч или кинжал. Нежный позвоночник не выдержал, Ильин клюнул носом вниз и ткнулся в календарь. Попал точно на металлические скобы, держащие страницы, — больно. Но не заорал, сдержался. Собрался с духом и силами, рывком дернул скрюченное тело вверх и тут же, пока не потерял инерции, резко прижал лицо к стене — вроде как дополнительный упор. Хорошо еще, что глазом не вляпался в гвоздь, на коем висел кинжал. Впрочем, до гвоздя надо было еще добраться. Упираясь животом в стол, а лбом — в стену, Ильин начал рывками двигать голову к веревке, к заветному гвоздю, тихонько постанывая, поскольку рывки эти болезненно отдавались во всех вышеперечисленных поврежденных органах. Но терпения ему было не занимать. И ведь добился своего. Ухватился зубами за мохнатую веревку, потянул ее на себя и стащил-таки меч-кинжал с гвоздя.

Картиночка со стороны выглядела, вероятно, мило: скрюченный в три погибели, притороченный к стулу клиент с кинжалом в зубах. Кинжал к тому ж — на вервии простом. Джигит. Воин. Еще бы кремневое ружье между ног…

Однако план следовало довести до ума.

Ильин сел, то есть поставил стул вместе с собой на пол, чуть раздвинул колени — насколько позволили путы, и сунул рукоять кинжала (меча) между ног. Зажал крепко — тут уж путы позволяли, отпустил веревочку и ухватил зубами кончик ножен. Ножны были сплетены в знойной Африке из каких-то лиан или змеиных хвостов — черт его разберет. На вкус — гнусно. Стащил ножны с лезвия, выплюнул их на пол и, не разжимая ног, с кинжалом торчком поскакал к койке. Там он повалился на бок — на ворсистое синтетическое покрывало, ухитрился уложить кинжал посередке и заполз на него спиной — связанными кистями. Ловил веревкой острое лезвие, пилил, елозя стулом по покрывалу, калеча не только веревку, но и руки. Резал их почем зря. Но боли не чувствовал. Не верите — попробуйте привязать себя к стулу и покувыркайтесь на пружинном матрасе: болеть будет все. Как писал поэт: от гребенок до ног…

Боль в руках он ощутил, когда, наконец, веревка пала. Выхватил, вырвал руки из-под спинки стула — кровь капала на рубаху, на свитер, на светлое покрывало. Лег на бок, нашарил кинжал и разрезал путы на ногах. Не выпуская из окровавленных рук кинжала (ну, прямо чистый фильм ужасов!), подкрался к двери и прислушался. По-прежнему тишина обитала в доме. Приоткрыл дверь, увидел полутемный коридорчик, нырнул в него, прошел на цыпочках (ноги все ж ныли) и остановился у другой двери. Куда она вела?..

— Куда она ведет? — машинально поинтересовался. И невесть откуда — не из рая ли? — вернувшийся Ангел тотчас отреагировал:

— В столовую ведет, куда ж еще.

— Ты где это был? — строго спросил Ильин.

— Дела… — сильно затемнил Ангел. — То да се, понимаешь… Гиммельсгевольб, как говорится, гешефт, небесные, значит, делишки, тебе не понять…