Запретные желания - Джорджетт Хейер

Нелл уже твердо решила, что она уплатит долг, причем без помощи Кардросса. Каждый день с момента получения счета от мадам наполнял ее все новым страхом, что он об этом узнает; она уже не могла разумно рассуждать; ее долг и предполагаемое возмущение Кардросса, когда ему придется оплачивать этот счет, приобрели столь преувеличенные размеры, что ей стало казаться, будто это может разрушить всю ее жизнь. И рядом не было никакого трезвого советчика, который мог бы охладить ее разыгравшееся воображение и направить мысли в более здравое русло. Летти, основываясь на своем собственном опыте, советовала уладить дело всеми правдами и неправдами, пока Кардросс ни о чем не проведал; а Дайзарт, знавший, насколько его собственные набеги на кошелек сестры способствовали создавшемуся положению, готов был зайти как угодно далеко, лишь бы выполнить свою задачу. Но вера Нелл в Дайзарта была поколеблена. Летти могла еще восхищаться его планом, но только не Нелл. Попытка брата казалась ей возмутительной, а мысли о его возможных новых проделках повергали ее в ужас. Нет, надеяться на Дайзарта нельзя, а кроме него, ей не к кому обратиться.

Такие мысли не приносили успокоения и без того взвинченным нервам. В ней все больше росла убежденность, что у нее нет друзей и что она окончательно запуталась. Она тонула в жалости к самой себе, представляя свой долг суммой, которая способна разорить и набоба, а своего мужа – скупцом с каменным сердцем.

Вот в таком настроении она и выходила сейчас из своей коляски, и лишь немного пришла в себя, когда кучер спросил, понадобится ли ей еще экипаж. Само упоминание об экипаже рассеяло несправедливые мысли о Кардроссе. Ведь когда она однажды восхитилась коляской своей подруги, он подарил ей точно такую же, да еще с парой лошадей, затмивших все остальные упряжки в городе! Ей не нравилось знаменитое ожерелье Кардроссов – вселяющая благоговейный ужас коллекция изумрудов и бриллиантов, оправленных в золото. Тогда он, вместо того чтобы обидеться, сказал, что она может надевать его только в торжественных случаях, и подарил ей прелестный кулон. «На каждый день!» – сказал он с неотразимой улыбкой.

Жалость к себе сменилась самобичеванием. Из скупого тирана Кардросс превратился в самого щедрого человека на свете, с которым жена обращается хуже некуда, а вот она сама – воплощение эгоизма, расточительности и неблагодарности. И если Дайзарт говорит правду, то к этим грехам нужно добавить еще глупость и слепоту. Теперь ей казалось удивительным, что Кардросс так долго сохранял терпение. Может быть, он уже жалеет о порыве, который заставил его сделать ей предложение; вполне возможно даже, что холодность и испорченность супруги уже оттолкнули его и вернули в объятия леди Орсетт.

Год назад Нелл, поучаемая своей мама, приготовилась воспринимать леди Орсетт как неминуемый крест, который жена должна нести безропотно; но между девушкой, считавшей, что она вступает в брак по расчету, и молодой женой, которая вдруг осознала, что с ее стороны это брак по любви, была огромная разница. Мать едва ли узнала бы свою кроткую, прекрасно воспитанную дочь в молодой женщине с горящими глазами, которая произнесла сквозь крепко сжатые зубы: «Она его не получит!»

Эта решимость, какой бы похвальной она ни была, лишь усилила ее желание оплатить счет мадам Лаваль без помощи Кардросса. По ее мнению, ничто не могло бы так испортить всю ее будущность, как попытки очаровать мужа, предъявив ему при этом для оплаты очередной счет. Он, безусловно, решил бы, что она обманывает его, играет с ним подлую шутку, которая может только оттолкнуть здравомыслящего человека.

Ее мысли вернулись к другому предложению Дайзарта – продать что-нибудь из драгоценностей. Конечно же, не подарки Кардросса, но, может быть, нитку жемчуга, которую ей подарила мама? Против этого восставали все ее чувства. Это же собственный ее жемчуг, который она так ревниво хранила для старшей дочери и который с такой любовью и нежностью передала ей. Стесненные обстоятельства заставили бедную мама продать почти все свои драгоценности, но этот жемчуг она пронесла сквозь все трудности, и если дочь продаст его только для того, чтобы заплатить за дорогостоящее платье, это будет ужасно низкий поступок.

Недолго думая, Нелл решила, что остался лишь один способ достать эти триста фунтов. Их нужно взять взаймы. Дайзарт довольно неожиданно осудил эту идею, но Нелл знала, что даже мать имела дела с ростовщиком, так что взять деньги взаймы под проценты, хоть это и дорогостоящее дело, не могло быть преступлением. Папа, конечно, этим слишком злоупотреблял; Нелл прекрасно понимала, сколь разорительным может оказаться постоянное одалживание, но нелепо было предполагать, что, если она одолжит три сотни фунтов всего на несколько недель, случится нечто ужасное. Она вернет их в конце июня, и никто ничего не узнает.

Чем больше Нелл обдумывала этот вариант, тем больше он ей нравился и тем больше она была склонна отнести неодобрение Дайзарта на счет неких устарелых представляй о порядочности. Даже самые сумасбродные братья могут быть невероятно чопорными в том, что касается поведения дам из их семьи; это один из самых необъяснимых моментов в мужчинах. Если послушать, что говорил папа в кругу семьи, можно было подумать, что скромность и благоразумие – это те добродетели, которые он считает в женщине самыми главными. Но ничто в жизни папа не подтверждало этой мысли, скорее наоборот! Дайзарт, всячески одобряя некую актрису, щедро выставлявшую напоказ свои прелести, не потерпел бы, если бы платье его сестры имело декольте ниже обычного или слишком плотно, на его строгий вкус, облегало фигуру. Даже Кардросс обладал этой особенностью. Он не критиковал ее одежду, но не делал тайны из того, что требовал от жены и сестры куда большей благопристойности, чем от себя самого. «Я не потерплю скандала в семье», – непреклонно заявлял Кардросс, как будто сам в течение многих лет не был причиной скандала в семье лорда Орсетта. Нелл не сомневалась, что он будет решительно осуждать визит своей жены к ростовщику, но не позволила этой мысли пустить в своей голове глубокие корни. Пусть это неблагоразумно, но то, что делала мама, не может быть преступлением.

Нелл дала Дайзарту день на размышление и, когда он не появился и не написал ей, что собирается предпринимать в дальнейшем, не без внутренней дрожи решилась посетить мистера Кинга на Кларджес-стрит. Именно услугами мистера Кинга и пользовалась мама.

Некоторую трудность представлял уход из дома на Гросвенор-сквер пешком и в одиночестве, но она преодолела ее, приказав доставить себя в экипаже к Грин-парку, где (как она сказала) она собиралась погулять с приятельницами. В последний момент Летти чуть не испортила тщательно разработанный план, пожелав поехать вместе с ней, но Нелл пришла в голову счастливая мысль сказать, что в парке она встречается с двумя дамами, которых Летти терпеть не может, так что Летти вместо этого в сопровождении горничной поехала по магазинам. Как Нелл ни уверяла себя, что в ее предстоящем походе нет ничего плохого, ей и в голову не приходило, что в это можно посвятить Летти; как ни странно, хотя она и считала для себя возможным искать выход из создавшегося положения у мистера Кинга, для Летти это было бы совершенно неприемлемым. И она не могла избавиться от чувства, что если подать Летти такую идею, она непременно ухватится за нее – ведь она постоянно в долгах, и совсем недавно Кардросс предупредил ее, что не собирается потакать расточительности сестры, оплачивая все ее бессмысленные расходы.