Фестех глазами изнутри - Mike Lebedev

— Вы чего в милиции делали? — мрачно спросил он.

— Как это чего? — деланно изумился Старина, — Опрашивали. Милиционеры что — не избиратели? Ну и всё, какие проблемы?

И он был, экзистенциально выражаясь, прав на все сто. А еще через три минуты из дежурки вышли оба новообращенных сержанта. Прилюдно сорвав погоны и бросив оземь табельное оружие, они, истово перекрестясь, попросили прощенья у народа православного, затем разрыдались и, обнявшись, побрели куда-то вдаль. Возможно, переводиться с юридического на технический, хотя, возможно, и нет…Такой вот он, Старина.Был, есть и, безусловно, будет.

Колхоз, или еще одна Легенда

Да, друзья, согласен: наверняка у вас уже успел накопиться к автору один серьезный, практически бьющий наповал вопрос. Мол, всё это хорошо, конечно — случаи, происшествия, футбол, пиво, халтура… но где же, так сказать, основное? Где эффектные реплики и диалоги на семинарах доцента Булинского и лекциях профессора Беклемишева? Где легенды и мифы Фестеха? Где душераздирающие повествования о проваленных (ну или как крайний случай — сданных) зачетах, экзаменах и сессиях? Где, в конце концов, леденящие кровь рассказы о сдаче «колёквиума» старшему преподавателю И.А. Борачинскому??? (Коллоквиум — первое, так сказать, официальное «зачетное» мероприятие по линии кафедры Высшей математики. Традиционно проводится в середине первого семестра первого курса, и чем оно отличается от обычного, в общем, промежуточного зачета по предмету — мне лично неизвестно. Но вот называется — «коллоквиум». Это единственный официальный, так сказать, «коллоквиум» в процессе обучения. Словарь-минимум-1. Борачинский Игорь Агафонович, «он же Гога» — известный своим крутым нравом старший преподаватель кафедры Высшей математики, главный герой большого числа фестеховских «страшилок». «Колёквиум» — именно так Игорь Агафонович произносил название вышеуказанного мероприятия. Словарь-минимум-2).Отвечаю. Ну, во-первых, всяческие «легенды и мифы» общеизвестны и без меня. Во-вторых — у автора, конечно, имеется под рукой приличный запас самых разнообразных и эффектных примеров «отражений, ну, или наоборот — редкостных по своей удаче «халяв»» («Отражение» — так очень ф и з и ч н о, на мой взгляд, на Фестехе именуют процесс НЕсдачи. «Отразили», «отраженный» — очень красиво звучит. Из той же серии — определение «прозрачный», то есть не имеющий знаний по предмету — прим. авт.) Другое дело, что для полного понимания всех тонкостей, так сказать, шуток этого юмора, необходимы, как правило, познания на уровне хотя бы пары курсов, и не очень хотелось бы сопровождать каждую фразу комментариями и Словарем-минимумом на три-четыре абзаца: не будем забывать, что всякая формула в тексте, как известно, ровно вдвое уменьшает количество осиливших данный текст читателей. В-третьих, лично мне не довелось вот так вот непринужденно тет-а-тет пообщаться с Гогой (да и вообще мало кому из нашей 034), так как он прошел к нам по касательной, ослепив сиянием своего таланта в качестве семинариста буквально соседнюю группу 035 (кстати, по отзывам парней — дело обстояло там не так уж сурово, как иной раз доводилось слышать!)Ну а в-главных… Ну а в-главных, не будем забывать, что главное все-таки в любой науке (и не только в антропологии) — это люди. Человек, фигурально выражаясь, разумный во всём его великолепии. Особенно в Физике. И начинаешь всякий раз вроде бы с неё, с иллюстрации какого-нибудь поучительного физического явления — а скатываешься в итоге всё одно к общечеловеческому фактору и портретам героев на стыке Эпох и срезе Времён. То есть, Законы Природы — они неумолимы, я хочу сказать. Тем более в Литературе. Вот, кстати, характерный пример, итак…Да, и пришел, значит, Второй курс, и Ветром Свободы повеяло над нашей бедной и несчастной Родиной (осень-1991, напомню), и взорвали чарты и мозги Nevermind «Нирваны» и «Черный альбом» Металлики, и рок-музыка навсегда перестала быть такой, какой она была раньше, и так далее (нет, август того года был решительно щедр в плане эпохальных событий на планете Земля)…На четвертый день занятий в нашу аудиторию свежим ветром перемен надуло декана ФАКИ Бориса Константиновича Ткаченко. Попросив прощения у преподавателя за внезапное вторжение и пары минуточек внимания у почтеннейшей публики, он обратился к нам с короткой, прочувствованной речью…

— Джвузья! — произнес Борис Константинович в своем неповторимом стиле, словно бы внимательно, вдумчиво пережевывая кистевой резиновый эспандер за 23 копейки, — Джвуждзья! (далее речь декана дается в русской транскрипции — прим. авт.) Не буду вам подробно описывать, какая тяжелая обстановка сложилась в этом сезоне на полях страны — она вам известна. В этой связи руководство Института в целом и факультета в частности приняло решение послать в колхоз также и второй курс. На помощь, и на смену, так сказать, вашим юным коллегам с первого курса, ведущим сейчас почетную и крайне нелегкую битву за урожай в одном из уютных земледельческих хозяйств ближайшего Подмосковья… так что, ребятки, готовьте заново — сапоги, телогрейки, еще недельку отучитесь, и в следующую субботу…

— Как, что, почему? — Загалдели мы, — Вроде ж был разговор, что только на первом курсе, мы ж ездили, какого же, значит, Борис Константиныч, понимаете…

— Я для чего под Белым домом в ночь с 19 на 21 августа ночевал? — возвысил свой голос будущий знаменитый писатель, — Опять крепостное право в стране возрождаем, а? Да я вот в этой самой тельняшке…

— Тише, тише, друзья, — опять зажевал губами декан, — Я здесь, как говорится, не в порядке обсуждения, а в порядке доведения до вашего сведения, что да как. Решение, как говорится, принято. Со своей стороны обещаю дополнительное стимулирование в виде оплаты, ну и талонами разными, да и вообще… (да, в то время как раз на курево даже в Москве были талоны — прим. авт.) Вы все люди уже взрослые, надеюсь, вы меня поняли правильно…

С чем и откланялся…

О «картошке» образца первого курса, сказать по правде, воспоминания у нас остались не самые благостные. Обстановка в стране была тогда не в пример текущей, общество вовсю терзало «предчувствие гражданской войны» и всё такое прочее. А что касаемо будущей интеллектуальной элиты, то нам через день сулили скорую отмену законной отсрочки и возможное перенаправление в «сапоги» сразу из колхоза, вынося за скобки, значит, промежуточную стадию студенческой скамьи, чтобы уж «два раз не вставать» и не собирать нас заново по общагам да лекционным залам. И холодный, дождливый сентябрь был не самым лучшим эмоциональным фоном для распространения подобной информации. Вдобавок, гостеприимные пейзане в «нашем» колхозе где-то под Серпуховом, учитывая непростое положение на продовольственном фронте, ощутимо экономили на окормлении юных студиозусов. На большом столе на десять дико голодных ртов в обеденное время нас ждали десять же тарелок с условным «супом», стаканы с компотом и общая большая кастрюля со «вторым»… которого, по совести сказать, клали порций на шесть, и то сугубо диетических.Примерно на пятый день пребывания мириться с таким меню не было уже никакой возможности, в связи с чем в недрах группы 034 был выработан и осуществлен коварнейший план. Отныне группа не кучковалась за одним столом, а, разбившись на пятерки и распределившись по разным углам столовой, дабы не спалиться раньше времени, действовала следующим образом: сразу по усаживании за стол стремительно выпивался компот, в освободившийся стакан немедленно переливался суп, а в пустую тарелку тут же накладывалось второе. Прочим же пятерым участникам, недотеписто молотившим ложками «первое», оставалось в самом прямом смысле довольствоваться малым. Да, некрасиво, что и говорить… но Жизнь вообще несправедлива, особенно когда тебе семнадцать и чудовищно хочется кушать.Еще через три дня столов, не охваченных гениальной схемой питания, уже не осталось, после чего на дружественном межфакультетском совещании было решено порочную практику обжирания товарищей прекратить, но и три дня — это тоже было немало. В общем, вернулись мы оттуда со средней температурой по палате в районе 38,5, так что…

…Взрослые люди и в самом деле поняли слова декана Ткаченко правильно. Украиноговорящие студенты Юрий Пухляев и Максим Квадратенко со словами: «О — цэ ж холява!!!» слились в Малороссию, не дождавшись не то что конца учебного дня, а даже и звонка с полпары, и парней, откровенно говоря, можно было понять: вот так, ни с того ни с сего аж три недели лишних каникул — второго такого шанса могло и не быть. Ближе к вечеру потянулись по домам Андрей Васильевич и его друг Усатый: им, как людям служивым, и в первый-то раз «сапоги» были не страшны, а уж теперь — и подавно. Остальные исчезли в пятницу, а в выходные уехала в родное Зауралье даже тихая умница-отличница Света Карпова, и остались только студенты-москвичи.Да и то не все. Будущий ведущий аналитик Макс задумчиво протер очки на «минус-много» и уехал отсыпаться после тяжелейшего «третьего семестра», который он провел в качестве сторожа пионерского лагеря, показав тем самым, что охрана мирного сна нашей подрастающей смены — дело явно энергозатратное. А не соблюдающий правил личной гигиены студент Маракасыч имел через это дело по всеобщему молчаливому согласию от колхоза законный «белый билет».Не уехал только Конь… да и то потому, что так и так, небось, не думал приезжать раньше ноябрьских. Среди выходных он неожиданно позвонил с малой родины — дать, значит, несколько ценных указаний, как нам за него какие задания сдать, на каких лабах отметиться, какие зачетики по возможности проставить, и так далее. В указания перманентно вклинивались характерные девичьи постанывания, местами «переходящие в женские».

— Дим, Ткач приходил… Сказал — на «картошку» едем. Через неделю, в субботу, — доложил я обстановку. И зачем-то глупо спросил: — Ты как, поедешь?