Ас Третьего рейха - Валентин Егоров

5

Расплата за рыбалку и ночное бдение последовала ранним утром следующего дня. По приказу командира полка подполковника Цигевартена меня с Динго назначили на боевое дежурство. Еще не рассвело, когда вестовой из штаба начал вытаскивать меня из-под великолепного тела Смугляночки. Девчонка под утро возомнила себя наездницей диких мустангов, но, проскакав по прериям всего сотню миль, заснула и спящей свалилась мне на грудь. Даже не приласкав девчонку, я тут же закрыл глаза, надеясь хотя бы немного подремать перед подъемом. Но через пару минут присланный из штаба полка вестовой прошел в комнату, он еще не знал о наших отношениях со Смуглянкой и начал теребить меня за плечо и нашептывать, что пора вставать и бежать на дежурство.

Вестовой оказался вполне нормальным парнем, помог рассортировать и разложить по стульям в беспорядке валявшуюся на полу мужскую и женскую одежду. Когда порядок был наведен, я первым делом натянул на себя галифе и отправил парня восвояси, сказав ему, что через десять минут буду у истребителя. Я уже натягивал китель, когда вспомнил, что для полетов необходим летный комбинезон. Пришлось долго его разыскивать, я уж было собрался бежать на дежурство в галифе и кителе, когда комбинезон обнаружился на вешалке в прихожей. Ровно в назначенное время я был у истребителя, обер-ефрейтор Шульце осмотрел меня критически, но ничего не сказал, только пожал плечами.

Следом за мной на стоянке появился обер-лейтенант Динго, который выглядел как хорошо выспавшийся ребенок: с опухшими веками и синяками под глазами. При виде этого лица друга я застонал и крепко сжал кулаки: какой же я идиот — собственными руками передал ему вчера бутыль с остатками молока Бюргера, и результат налицо! К тому же на дежурство обер-лейтенант явился без летного шлемофона, пробормотав себе под нос, что не мог его найти. Пришлось дать ему свой запасной шлемофон, который я случайно прихватил из дома, а свой рабочий шлемофон я всегда держал в кабине истребителя. Потом мы с другом немного поговорили о погоде на сегодня и полезли в кабины своих BF109E, где я чувствовал себя как дома.

Я привычно пощелкал тумблерами приборной доски истребителя, проверяя показатели топлива и масла в двигателе, зарядку электробатарей и наличие боезапаса в пулеметах и пушке. Приборы выдали показания: все в норме. Через открытый фонарь я крикнул обер-ефрейтору Шульце, что он отлично поработал и что на таком истребителе можно и полетать. Шульце, вместо того чтобы вытянуться по струнке и громко поблагодарить капитана Ругге, то есть меня, за высказанную благодарность, заулыбался, залез на крыло машины и, наклонившись к ушку, поинтересовался, как я теперь буду относиться к обер-ефрейторам?! Я удивленно посмотрел на Шульце, хотел было пожать плечами, словно не понял, что этот пройдоха имел в виду, но меня предало собственное лицо, которое стремительно начало краснеть. Шульце, довольный полученным эффектом, грохнулся на задницу и на ней скатился по крылу машины к земле, где продолжал громко ржать.

Полк для летчика — это настоящая семья, в которой каждый хорошо знает или, по крайней мере, всегда слышит, что в полку происходит, чем дышит и занимается каждый. Обмен информацией в такой семье мало чем отличался от обмена информацией в большой деревне, где всегда и все обо всем знают. Шила в мешке не утаишь, вот и сейчас, не успел я вчера переспать со Смугляночкой, а сегодня весь полк уже гудит и обсуждает детали нашей совместной ночи. Я осознаю, что в данный момент — от замухрышки рядового до командира полка — все ожидают новой информации относительно того, случайная ли это встреча или серьезные отношения? Но сейчас я и сам не знал ответа на этот вопрос, к тому же, невыспавшийся, я не способен был даже думать на эту тему — меня клонило в сон. Поудобнее устроившись в кресле пилота, прислонив голову к бронеспинке, я забылся тяжелым и вязким сном. Спал ли я в этот момент или не спал, сказать не могу, помню только, что все это продолжалось секунду, только я прикрыл глаза, как сквозь опущенные веки увидел красную ракету, взлетающую над зданием штаба.

В любые времена красный цвет означал тревогу и опасность, вот и пущенная в небо красная ракета означала срочный вылет на боевое задание! Я действовал на автомате, выработанном за многие годы службы в армии: с закрытыми глазами протянул руку и повернул ключ зажигания в гнезде-замке, табло передней панели истребителя вспыхнуло угрожающим красным цветом ламп и индикаторов, который постепенно начал меняться на успокаивающий зеленый. Двигатель заурчал, набирая обороты, а затем мощно, но тихо заревел. Инженеры-техники уже несколько раз прогоняли двигатель, и сейчас он был полностью готов отдать всю тысячелошадную мощь своих шестнадцати клапанов.

Ожидая команды штаба на взлет, а также приказа, разъясняющего цели и задачи боевого задания, я на тормозах придерживал истребитель. В наушниках шлемофона послышался голос обер-лейтенанта Динго, подтвердившего свою готовность к взлету. Его тут же сменил голос майора Киммеля, который не говорил, а дико орал в микрофон, чтобы мы срочно взлетали, встречали британских бомбардировщиков, приближающихся… а дальше я не стал его слушать, отпустил тормоза и, действуя по наитию, пересек взлетно-посадочную полосу и рванул истребитель на взлет, резко потянув на себя рычаг увеличения мощности двигателя.

В какой-то момент мне показалось, что истребитель, обиженный моей грубостью, дико взрыкнул двигателем и на такой скорости рванул в разбег, что при этом чуть ли не перевернулся на спину от своего усердия. Таким мощным и стремительным получился этот рывок, что в сотую долю секунды мы пересекли ВПП, по которой в этот момент хлестанули пулеметные очереди двух «Спитфайеров», промелькнувших над нашими головами. Чтобы не попасть под обстрел неизвестно откуда появившихся британцев, Динго вслед за мной повторил маневр с разбегом поперек ВПП. Кстати, если мы разбегались бы по ВПП, то одна из наших машин, и весьма вероятно, что именно моя машина, а может быть, и оба истребителя уже пылали бы буйным пламенем на этой полосе. Британские истребители били из пулеметов и пушек по всему, что шевелилось на ВПП.

Британских бомбардировщиков еще не было видно, они находились на дальних подступах к авиабазе, а над нами уже крутились их проклятые истребители. Четыре пары «Тайфунов» и «Спитфайеров» носились над аэродромом, и это были, как подсказала мне память, так называемые «чистильщики». Эти истребители прилетели пораньше, чтобы до подхода своих бомбардировщиков блокировать взлетно-посадочную полосу, не позволить истребителям, базирующимся на этом аэродроме, подняться в воздух, чтобы создать такие условия для бомберов, чтобы те смогли чисто и спокойно отработать по целям на земле. Одним словом, эти хитрые британцы воспользовались и применили на практике наш недавний опыт, когда мы громили их бомбардировщики на одном аэродроме и блокировали истребители сопровождения на другом аэродроме.

Я еще размышлял над тем, как нам с Динго побыстрее разобраться с этой четверкой «чистильщиков», одновременно краем глаза наблюдая за тем, как пилоты других эскадрилий бегут к своим машинам. Парни спешили подняться в воздух, чтобы помочь нам. А я в этот момент продолжал искать возможность без особого риска оторваться от земли и уйти на высоту. Память подсказала, что метров через триста начнется глубокий и широкий овраг. Вот мы с Динго и нырнули в этот овраг, едва шасси истребителей оторвалось от земли, чтобы уйти от преследования двух вражеских «Тайфунов», которые пришли на смену промахнувшимся «Спитфайерам». По рации связался со штабом и попросил, именно попросил, чтобы во избежание излишних потерь они временно не поднимали бы в воздух другие истребители, так как с «чистильщиками» мы постараемся справиться своими силами. Майор Киммель начал было возражать, что это не мое дело — руководить боевыми операциями полка, но его грубо перебил обер-лейтенант Динго, который проорал, что полку не нужны самоубийцы в воздухе и чтобы майор помолчал и делал то, что ему говорит капитан Ругге.

Дальше нам уже было некогда общаться со штабом, овраг кончился, и теперь нам предстояло лезть на высоту, которую стерегли вражеские «чистильщики». Подъем на высоту был чрезвычайно опасным делом, так как на ней британцы имели значительное преимущество: они видели все, что творилось внизу, могли атаковать и легко сбить любой истребитель. В очередной раз оглянувшись, я увидел, что оба наших преследователя допустили грубую ошибку, они увлеклись и слишком близко подошли к нам, оказавшись в зоне, в которой могли быть подвержены нашей атаке. Британские парни, видимо, не хотели потерять нас из виду, когда мы спрятались и летели в глубине оврага, поэтому и снизились на опасную высоту.

Коротко буркнув Динго, что будем атаковать преследующую нас пару, я взял штурвал на себя и выжал ногой педаль. Мы, словно черти из табакерки, выскочили из оврага и стали резко уходить влево, чтобы затем перейти в боевой разворот, атакуя зазевавшихся «Тайфунов». Британцы промедлили, и в судьбе их была поставлена точка двумя пулеметными очередями. Я, словно в тире, стрелял по ведущему британской пары, а обер-лейтенант Динго подстрелил его ведомого. Оба британских «Тайфуна» без единой искорки пламени грохнулись на вниз, где они, словно на лыжах, скользнули по земле и через минуту навсегда замерли друг напротив друга. Сверху последовала всполошная пушечная очередь одного из «Спитфайеров», которой он пытался преградить нам путь на высоту, но нас уже было нельзя остановить, наши оба BF109E набрали скорость и перли напролом на высоту. По дороге обер-лейтенант Динго злобно отмахнулся еще от одного «Тайфуна», бесцельно метавшегося неподалеку, выпустив по нему пушечную очередь. Мне показалось, что в этот раз он стрелял наудачу, но метко попал в топливные баки. Британский «Тайфун» лопнул, словно мыльный пузырь, а на его месте возник большой огненный шар, который быстро угас, но британского истребителя уже нельзя было обнаружить.