Поздний развод - Авраам Иегошуа

– Потише, полегче, – говорит мама. – Ты испачкаешь ее платье.

– Я куплю ей другое, не хуже. Ну так что он тебе сказал?

– Кто?

– Ну этот… писатель. Как там его зовут…

– Дай ей перевести дух, – говорит мама.

– А как ты об этом узнал?

– Аси сказал нам.

Моя дверь в квартире никогда не закрывалась ни на ключ, ни на крючок, даже в ванную они врывались без стука, как, впрочем, и в спальню. В моих шкафах для них не было секретов, ничего интимного, личного, неприкосновенность личной жизни не существует, уединиться я не могу даже сидя в туалете, я открыта для них всегда, для их сокрушительной любви, для всепоглощающей и неутолимой жажды в любую секунду знать, где я и что со мной. Как я могу обижаться на них за это? Да я просто обязана навещать их, хоть ненадолго, каждый день – ведь и всего-то они хотят знать наверняка, что дочь их жива и здорова, а не превратилась в дым при очередном теракте.

– Ну так и что же он сказал? Понравилось ему?..

– Да… более или менее… кое-какие замечания… но… скорее да… а в целом…

– Отстань от нее, – говорит мама. – Госпожа Гольдер ждет своего чека. Не заставляй ее нервничать.

Он целует меня и возвращается в лавку.

– Хочешь, чтобы я тебе помогла, мама?

– Нет, дорогая, абсолютно нет. Садись и переведи дух. Сейчас я тебе приготовлю чего-нибудь поесть. Одну минуту, хорошо? А пока разыщи Аси. Он уже успел позвонить сегодня трижды. После двенадцати должен приехать его отец.

– Я знаю.

– Позвони ему, пожалуйста, прямо сейчас. До полудня он будет на работе. Мы обещали, что ты позвонишь сразу, как только появишься.

– Хорошо.

Я сажусь на ящик с пивом, чувствуя себя так, словно у меня только что вырвали зуб.

– Хочешь, я сама наберу номер?

– Подожди чуть-чуть, хорошо?

– С тобою все в порядке? Пошли, я сейчас приготовлю чай…

– Можно я посижу еще минуту?

– Его отец прибывает сегодня в три часа… ну вот мы и решили, что пригласим вас втроем на ужин, и тебе не нужно будет самой возиться с этим. А мы наконец сможем его увидеть… ведь он, что ни говори, наш родственник… никто не понимает, как это до сих пор мы ухитрялись не видеть его. И само собой, я полагаю, ему тоже хочется встретиться с нами.

– Только не этим вечером, мама. Я думаю, он захочет побыть наедине с Аси. Они не виделись уже несколько лет…

– Но Аси уже решил…

– Может быть, ты перестанешь дразнить меня? Нет, нет… пожалуйста, не огорчайся, это я так… дай мне немного подумать… одну минуту…

Одну минуту, одну минуту…

Вернулся папа, он не в состоянии был дождаться своей очереди.

– Ну что, договорились? Вы ужинаете с нами сегодня вечером? И тебе ничего не нужно готовить.

И он возвращается в лавку.

Они намертво прилипают ко мне, полные тревоги, они беззастенчиво льстят мне.

– Нет, мама. Только не сегодня вечером. Как-нибудь в другой раз.

– Это ведь только для тебя. Разве дома у тебя есть что-нибудь на ужин?

– Есть. Соображу что-нибудь. Не беспокойся.

– Нам это не нужно, пойми. Это не для нас. Просто хотим тебе помочь. И не сомневаюсь, он тоже хочет увидеть нас всех вместе.

– Конечно, конечно. Захочет. Я приведу его. Но не сегодня вечером. Может быть, даже завтра.

– Может, на пасхальный вечер?

– Не думаю. Скорее всего, он захочет этот седер провести с Яэлью и внуками. Думаю, нам придется к ним присоединиться.

У мамы кровь отливает от лица.

– Надеюсь, это не означает, что на время седера ты хочешь оставить нас одних?

– Мы проводим его вместе с вами каждый год. Если нас не будет, это случится только раз. Да и то еще не окончательно…

Со мною что-то происходит. И разве может единственное дитя что-нибудь скрыть от беспощадно любящих глаз?

– Диночка, тебе нехорошо. Может быть, ты хочешь спуститься и прилечь?

Пожалуйста, милая, не могла бы ты заболеть, так чтобы мы могли уложить тебя в постель и, как в детстве, укрыть тебя, поправить подушку, а потом молча сидеть рядом, сидеть, держа тебя за руку, и сидеть, сидеть…

Я сижу безмолвно. Мне кажется, что я обратилась в камень.

– По-моему, звонит Аси, – говорю я.

Это Аси.

– Дина? Когда ты там появилась?

– Только что, Аси. Вот в эту минуту.

– Это заняло много времени?

– Нет, это длилось недолго.

– Ну и что он сказал?

– Потом, ладно?

– Ну, в одно слово.

– Все хорошо.

– В каком смысле?

– Позднее, хорошо?

– Мой отец приезжает сегодня.

– Мне уже сообщили.

– Похоже, здесь что-то пошло не так. Кедми вмешался в дело и настоял на том, что за получением подписи он отправится один, чем запутал все дело. Я предостерег их, чтобы они этого ему не разрешали, но с помощью Яэли он распоряжается всеми как хочет. Говорить об этом сейчас не стоит. Он прибудет в три часа на автобусе, уходящем из Хайфы ровно в час, но мои лекции закончатся не раньше трех тридцати, так что тебе придется встретить его на остановке такси и вместе с ним приехать домой.

– Хорошо.

– Ты хорошо знаешь, что в доме полный беспорядок. Никакой еды нет. Твои родители пригласили нас сегодня вечером на ужин. Может, есть смысл нам принять их предложение, чтобы тебе не пришлось возиться с готовкой?

– Не волнуйся. Я что-нибудь соображу, а ты мне поможешь. Я полагаю, он хочет провести этот вечер с тобой в тихой обстановке.

– Ну, как знаешь. Я думаю сейчас о тебе.

– Вот и прекрасно. Ты ни копейки не оставил мне для покупок. И это уже не в первый раз. Так-то вот…

– Я не отвечаю за твои покупки. К тому же у меня сейчас в карманах пусто. Ты можешь одолжить немного денег у своих родителей.

– Я больше не возьму у них ни лиры. Ты же знаешь, что они никогда не берут их обратно. Зачем ты вытряс все деньги из моего кошелька?

– Я не взял из него ни пылинки. Я тоже совершенно пуст. А ты все-таки займи у родителей тысяч пять. Такую сумму они не откажутся потом принять.

– И не подумаю. Перестань давать мне советы. Я зайду в банк и возьму там деньги на собственное имя. К кому я должна там обратиться?

– Абсолютно к любому клерку. Не имеет значения, к кому именно.

– Напомни, где располагается наше отделение банка?

– Там же, где всегда, – на углу улицы Арлозорова и Бен-Иегуды.

– Правильно… теперь я сама вспомнила.

– Возьми у них две тысячи.

– Я возьму столько, сколько мне надо.

– Хорошо, хорошо. Только не опоздай. Будь здесь к трем. Ты его узнаешь?

– Узнаю. Не волнуйся.

– Я вернусь домой прямо из университета.

– Может, есть смысл встретиться в каком-нибудь кафе в Нижнем городе?

– Нет. Это слишком сложно.

– С чего вдруг?

– Какого черта тебя понесло вдруг в дурацкое кафе? Он будет уставшим. Я буду дома в четыре тридцать. Отправляйтесь прямо туда, договорились?

– Договорились. Скажи мне что-нибудь…

– Что я тебе должен сказать?

– Меня ждет наказание?

Долгая пауза.

– Это не наказание. Это отчаяние.

Он бросает трубку.

А родители уже что-то уловили. Я не успела оглянуться, как они с головой погрузились в заботы, связанные со мной и предстоящим мне домаужином. В огромную корзину укладывалось все необходимое для роскошного угощения: баночки с творогом, большие куски разнообразного сыра, истекающего слезой, за ними следовали маленькие корзиночки с шампиньонами, холодильник безропотно отдавал свое содержимое под нескончаемую песнь материнской любви – ну вот это, и еще это, и еще чуть-чуть этого, не гляди так, Диночка, да, конечно, все это можно купить в супермаркете, но там у них такие наценки, ты же не захочешь, кстати, вот здесь, в уголке, я оставляю кошелек, там совсем немного денег, отдашь, когда сможешь, ну все, все, полная корзина, папа поможет тебе донести ее до автобуса, что значит – ты не возьмешь, в чем дело? Как ты можешь… как будто ты не знаешь, как мы тебя любим и ждем всегда, и скучаем, не успеешь ты переступить порог, а мы уже считаем минуты до твоего следующего визита. В корзине все аккуратно уложено, все продукты – самые свежие, еще несколько дней ты сможешь…

Но на этот раз на меня что-то нашло, и я отказываюсь. Строптиво и непреклонно. Никаких денег. Есть у меня. Мои собственные. Я не возьму ни крошки. Вопрос закрыт. Без объяснений. И ничего в долг, никаких одолжений, ведь вы потом ничего не берете. Но если вы настаиваете, единственное, что я согласна взять, – это ломоть белого сыра.

– Зачем он тебе нужен? Посмотри, он такой сухой… Он тверже камня. Совсем не свежий… Он так давно…

– Я натру его на терке и сделаю из него суфле.

– Никто и никогда не сделает из него суфле, Диночка, не будь ребенком…

– Я видела подходящий рецепт в поваренной книге. Вам он для чего-то нужен? И кстати – сколько он стоит?

Бедный папа, он не просто рассержен, он в ярости, она оскорбляет нас, наша дочь, он заворачивает огромный кусок сыра и швыряет его мне. Лавка полна покупателей, они раздражены, их покупки лежат на прилавке, лицо папы багровое от гнева, мама, похоже, никогда еще не видела его таким. Я никогда до этого дня не говорила им «нет», я целую маму и трогаю его за рукав, после чего выскальзываю наружу, оказываясь за спиной театра Эдисона, и иду вдоль длинной и глухой стены, напротив которой афиши кино, а в углублении, в дальнем конце приткнулась небольшая лавчонка, скорее даже киоск, торгующий газированной водой (с крана непрерывно стекает тонкая струйка) и разнообразной мелочью вроде жевательной резинки, лежащей в аккуратных желтых картонках, а рядом с сухими вафлями я замечаю стопку тонких блокнотов и тетрадей. Владелец киоска – толстый инвалид, равнодушно сидит на стуле, опираясь на стену спиной, перед его глазами – старые киноафиши, за стеной – рев проносящихся машин и грохот выстрелов американского боевика, но его это все не касается и, похоже, не раздражает. Я рассматриваю блокноты, перебирая их один за другим, и останавливаю свой выбор на оранжевом с едва заметными линиями – производства иерусалимской писчебумажной фабрики.