Ду Бин Сань - Дмитрий Анатольевич Гришанин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Оставшиеся два противника, очканув, заскулили о пощаде. Вернее, заскулил, бухнувшись передо мной на колени, и отбивая земные поклоны, лишь один дееспособный извращенец. Инвалид Де Раст же испуганно замычал и трясущейся рукой указал на свой стакан, с еще не вытянутой через трубочку второй порцией вонючего пойла.
— Че, урод, типа мировую выпить предлагаешь, — хмыкнул я, поднимая предложенный стакан. — Вот че вы за люди-то, такие гнилые? Нельзя что ль было вот так вот сразу?
— Бин Сань, ты же не будешь это пить! — осмелился подать голос с нашей кровати Ва Гонь. — Он же оттуда своим поломанным ртом тянул. Фу! Гадость какая…
Во-во! — подхватил в голове Каспер. — Он же, наверняка, слюней и крови туда напускал. Бэээ!..
— Да это пойло, один хрен, воняет, как… — не договорив, я зажал пальцами нос и выпил переставшую быть вонючей алкашку из стакана.
Глава 32
— Давай-давай, д-дружище Ва Гонь, шевели коп-пытцами-то! Не сачк-куй! — вдохновлял я на спортивный подвиг товарища, хотя сам уже не чувствовал ног и рук от лютого холода.
— От-т-тстань! Дай м-мне сп-покойно сдохн-н-нуть! — заклацал зубами закутанный в две толстовки ушастик, но все равно дрожащий от озноба, как листва на ветру.
— Б-будешь сачковать, к-кофту свою обратно заб-беру!
— Да блин! У м-меня все б-болит! — Ва Гонь сквозь слезы продолжил с грехом пополам повторять за мной нехитрые гимнастические упражнения.
— Пот-терпи еще чуть-чуть, б-братан. Скоро н-нас обязательно отсюда в-выпустят.
— Т-ты это говорил уже, н-наверное, сотню раз. Н-но вот чего-то все не в-выпускают.
— Надо верить, б-братан. И б-биться до конца.
— А в к-конце, один фиг, п-придется сдохнуть!
На это мне нечего было ему возразить. Потому как, положа руку на сердце, я сам не очень-то уже и верил, что мы без потерь сможем выкарабкаться из этой передряги. Потому что практически сразу после того, как я выпил крепкий алкоголь и благополучно отправил в туман Каспера, в нашу пресс-хату ворвались охранники и, выставив нас злодеями, отмудохавшими «мирных» сокамерников, отправили охладиться в карцер.
В такие совпадения я не верю. Объяснение начавшейся черной полосе лежало на поверхности и заключалось в том, что Каспер, наверняка, снова лажанулся с выбором, загадав у Контролера самый паршивый вариант развития событий.
Карцер, где мы оказались, являл собой эдакий каменный мешок три на три метра, с полутораметровым (а может даже на десяток сантиметров и поменьше) потолком, под которым комфортно чувствовать себя могли только гребаные карлики. А нормальным людям приходилось либо постоянно горбиться, либо бесконечно напрягать ноги в полуприсяде. Скамеек или нар, на которые можно было б присесть или прилечь, здесь не было от слова совсем, как, впрочем, и иной мебели. И вообще из удобств в карцере имелась лишь зловонная дырка в одном из углов, исполнявшая здесь видимо роль примитивной до абсолюта параши. Но низкий потолок и отсутствие элементарных удобств не шли ни в какое сравнение с самым лютым трэшем карцера. Основная беда для попавших сюда в зимний период арестантов заключалась в том, что карцер совершенно не отапливался. До такой степени, что на стенах и потолке местами висели обширные пятна измороси, как в натуральном морозильнике.
Температура здесь была практически такой же, как на улице. И, чтоб не околеть от мороза, пришлось в спешном порядке разрабатывать комплекс упражнений, позволяющий чередовать разнообразные махи руками и повороты туловища на полусогнутых ногах, с наклонами и приседаниями — на прямых. Хорошо еще зимние кроссы у нас не отобрали, правда без шнуровки они не плотно сидели на ногах и постоянно грозили коварно соскочить, но толстая подошва все же отменно защищала ступни от ледяного пола.
Через мои-то подогреваемые непрерывной разминкой жировые отложения морозу было пробиться не просто, а вот дрищу ушастику согреться одними лишь упражнениями в этом морозильнике оказалось нереально. Пришлось сразу же пожертвовать трясущемуся, как осиновый лист, Ва Гоню свою толстовку. Но и эта моя жертва согрела тощего товарища ненадолго. Через считанные минуты ушастик в двух кофтах дрожал даже сильнее, чем раньше в одной.
Меня же, несмотря на всю мою показную браваду, мороз тоже неотвратимо начинал скручивать в бараний рог. Кожа на голом торсе побагровела до малинового оттенка и утратила чувствительность, руки с ногами все хуже слушались подаваемых мозгом команд. Четкие и ровные поначалу упражнения, постепенно превращались в судорожные корявые рывки. И лишь закаленная в горниле тысяч и тысяч изнурительных боксерских тренировок железная воля не давала мне опустить кулаки и сдаться невидимому врагу. Трясущегося же в беспрерывном ознобе товарища заставлять бороться приходилось уговорами, угрозами, а порой (уж чего греха таить) и волшебными звездюлями.
— В-все д-дальше б-без м-меня! — отстучал зубами очередную морзянку Ва Гонь, и без сил рухнул на ледяной пол.
— Н-нельзя сд-даваться! — упрямо замотал я головой и, потянувшись вниз, цапнул правой рукой халтурщика за шиворот.
Но когда попытался его поднять, заиндевевшая материя толстовки выскочила из утративших цепкость и чувствительность пальцев. Пришлось наклоняться и цеплять Ва Гоня за подмышки обеими руками.
— Б-брос-сь! — простонал замерзающий товарищ.
— А вот хрена л-лысого! — пропыхтел я в ответ, неимоверным усилием отрывая от пола товарища, еще недавно казавшегося легким, как пушинка, а теперь ставшего вдруг тяжелым, как стокилограммовая штанга.
Но я таки смог поставить ушастика на ноги. И, крепко обняв сгорбившегося Ва Гоня, сам на какое-то время застыл в полуприсяде, переводя дух.
Когда со стороны двери раздался лязг отпираемого замка, мы даже не нашли в себе сил повернуться на этот долгожданный звук.
— О, гляди-ка, не задубели за полчаса голубки-то наши, — раздался от порога насмешливый голос охранника, которого я тут же мысленно окрестил козлиной.
— Э-э, хорош там обниматься, девочки, и живо дуйте на выход! — распорядился второй охранник, получивший прозвище контрацептив.
— Или, если вам здесь так уж понравилось, мы можем запросто продлить удовольствие, — угорал дальше козлина.
— Живо, кому сказано! А то сейчас дубинками обоих живо согреем! — стал стращать злыдень контрацептив.
Это было пипец как сложно, замерзшие конечности почти не слушались, и ведь еще пришлось практически волоком тащить сбоку за подмышки парализованного холодом ушастика.
Но я справился.
И в коридоре от охранников за длительное ожидание получил славный бодрящий «массаж» дубинками по хребтине.
Обезьяны тупорылые даже не просекли, что спина моя в карцере задубела настолько, что я толком не почувствовал ни одного из доставшейся ей полудюжины ударов. Своим наказанием ушлепки, наоборот, кровь помогли разогнать в замороженных мышцах спины.
Убедившись, что сами мы идти временно не можем, охранники, разумеется, не захотели стать нашими носильщиками, и вынуждены были расщедриться на лишнюю пятиминутку для восстановления арестантов.
В теплом коридоре процесс «разморозки» пошел семимильными шагами. Вскоре все мое тело зудело и чесалось. Судя по раздающемуся рядом кряхтению и шмыганью носом, Ва Гонь тоже достаточно быстро приходил в норму.
Долго «отмокать» у стеночки тюремщики нам, разумеется, не позволили. Едва мы стали шевелить ногами, борясь со сводящими мышцы судорогами, нас заставили ковылять по коридору к очередной камере. По дороге, с разрешения охранников, Ва Гонь стянул с себя мою толстовку и вернул ее мне.
Несколько коротких коридоров, и вот перед нами отпирается очередная массивная стальная дверь.
— Смотрите здесь не начудите, проблемные, — напутствовал нас юморной охранник-козлина.
— Не то живо обратно в карцер загремите, — вторил ему мрачный напарник-контрацептив.
И первым же, кто бросился мне в глаза здесь, когда вместе с ушастиком мы перешагнули через порог камеры, оказался злорадно ухмыляющийся Кабан, со здоровенным фингалом на полхари… Вот и как, спрашивается, с ТАКИМ соседом обойтись без мордобоя?
Дверь за нашими спинами лязгнула запираемыми замками.
Ой, а где это мы? — еще через мгновенье раздался в голове довольный голос
