Шайтан Иван 6 - Эдуард Тен

дома всё перевёрнуто и посечено осколками. В разных позах лежали окровавленные трупы бандитов. Двое тяжелораненых лежали без сознания у стены, двое относительно легко ранены. У одного ранение осколками правого плеча и руки, второй зажимал рану на левой ноге. Смотрят на нас со злобой и страхом.

— Ротмистр, а эти почему живы? Добить. — приказываю я.

— То есть как добить? Они же раненые? — растерялся Малышев.

— Как, ротмистр, ножом по горлу. — равнодушно поясняю я.

— Да, но… я…я, не могу. — смутился Малышев.

Оба раненых бандита побледнели слушая наш разговор.

— Паша кончай этих уродов.

Паша достал свой клинок и спокойно подошёл в сидящим на полу бандитам.

— Так не можно, господин офицер, залепетал раненый в ногу, пытаясь отодвинуться от Паши.

— А когда ты грабил и убивал значит тебе можно было, а нам нельзя. Режь ему глотку Паша. — холодно произнёс я.

— Нее….т, — визгливо заорал бандит, когда Паша схватил его за волосы.

— Быстро говори, на кого работали? Кто сбывал товар? — подскочил я к ним и спросил глядя ему в глаза. — Говори пока не поздно, Паша.

Вижу как у бандита от ужаса увеличиваются зрачки.

— Акин……ку.купец Акиншин, товар скупал, ему всё сбывали. На Солянке, склад у него.

— Подполковник быстро к купцу Акиншину, ротмистр группу захвата. Быстро я сказал, исполнять.

Подполковник и ротмистр вылетели из дома.

Паша держал нож у горла воющего бандита.

— Ладно, Паша, пусть живёт, отпусти его.

Паша отпустил волосы и брезгливо вытер руку. Бандит продолжал скулить и плакать.

Полковник Лукьянов продолжал стоять бледный и растерянный. Достал платок и промокнул вспотевший лоб.

— Аслан, перевяжи раненых, поручик всех из дому. Никого не впускать без моего приказа.

— Слушаюсь, господин полковник.

— Пойдёмте на воздух Лев Юрьевич. — я подал молчаливый знак Паше, он кивнул.

— Эх, Эркена нет… Жаль. Ладно, Паша справится, — мелькнуло у меня в голове, когда я вышел из зловонного дома на свежий предрассветный воздух.

— Однако, Пётр Алексеевич, — Лукьянов тяжело вздохнул, снимая папаху, — операция проведена блестяще.

— Кто бы сомневался, — Куликов присоединился, его голос звучал с горьковатой ноткой. — Жестко. Быстро. Эффективно. Глядя на вашу работу, граф, начинаешь понимать всю неповоротливость и… бестолковость нашей полиции. Да и жандармерия, — он бросил взгляд в сторону суетящихся жандармов, — нынче не блещет.

Из дома вышли Паша и Аслан. Павел что-то говорил ему, а сам уверенно направился к моей карете, его походка была лёгкой, словно и не было только что кровавой работы.

— Поручик! — окликнул я ближайшего офицера из отряда Малышева. — Помогите полиции разобраться с этим бардаком.

— Слушаюсь, господин полковник!

Полицейские во главе с усатым квартальным надзирателем уже взялись за дело: хрипя, вытаскивали стонущих бандитов и грубо пихали их в темные арестантские кареты. Мертвецов складывали в жуткий ряд во дворе, накрывая какими-то тряпками. Нарисовался важный пристав, командовавший полицейскими. Но он не приближался к нам, опасаясь приезжих непонятных чинов.

— Господа, — я повернулся к Лукьянову и Куликову, — дальнейшее присутствие моё излишне. Я отбываю в поместье. Завтра — в Петербург.

— А ежели генерал-губернатор пожелает вас видеть? — озабоченно спросил Куликов.

— Скажете, что граф отбыл в столицу по неотложным делам, касающимся службы Его Императорскому Величеству, — отчеканил я. — Поезжайте, Пётр Алексеевич, — поддержал Лукьянов, понизив голос. — Лишние встречи с вице-губернатором вам ни к чему. И… благодарю вас. Искренне.

Я лишь коротко кивнул и направился к карете. Аслан, ловко спрыгнул, распахнул дверцу. Я тяжело опустился на кожаную обивку. Карета дрогнула, и мы медленно поползли по узким, грязным улочкам Земляного города, оставляя позади хаос и копошение.

— Вот, командир, — Паша, сидевший напротив, протянул приличных размеров, туго набитый холщовый мешок. Звякнуло что-то металлическое. — Серебро, золотишко… Ювелирки немного. В мешочках — не ведаю что. И ассигнаций пачка… Из потайного угла в подвале.

Я молча кивнул, взял мешок, не глядя сунул его под сиденье. Закрыл глаза, откинув голову на мягкую спинку. Невероятная усталость навалилась тяжким грузом. Хотелось спать. За окном ночь уже отступала. Небо на востоке посветлело, стало серо-жемчужным, обещая ясный, солнечный день. Первые лучи коснулись верхушек крыш.

Полковник Лукьянов и Куликов стояли плечом к плечу, провожая взглядом карету графа, медленно ползущую по грязи Земляного города, скрываясь в предрассветных сумерках.

— Не изменяет себе наш граф, — тихо произнес Лукьянов, следя, как последний блик фонаря скользнул по лакированному кузову.

— Таких бы, как он, Лев Юрьевич… хотя бы с десяток по губерниям рассадить. Освежить кровь, встряхнуть этот затхлый корпус чиновничий… — Он глубоко вздохнул, словно выдыхая всю гнетущую тяжесть ночи. — А как он вице-губернатора осадил? Ни тени страха. Любо-дорого было видеть и слышать! — На его усталом лице мелькнула горьковатая усмешка. — И главное — не боится ничего! Хотя он знает, что никто не дерзнет тронуть, — Куликов вспомнил именной жетон.

— Вы правы, Жан Иванович, — кивнул Лукьянов, его взгляд тоже был прикован к удаляющемуся экипажу. — Личность… неординарная. Из другого теста, что ли, слеплена. И сила в нем — особая. Такая, что и страшно порой, и… завидовать невольно начинаешь этой вольности. — Он поправил папаху, поворачиваясь к дому, где уже хозяйничала полиция. — Пойдемте, разгребать последствия нашего «веселья». Пока вице-губернатор не нагрянул с новыми претензиями….

— Не стоит вмешиваться, Лев Юрьевич, не наша епархия, вот пускай сами и разбираются. — посоветовал Куликов.

— Что там у Малышева? Поручик, ротмистр не прибыл? — спросил Лукьянов у поручика стоявшего около дома.

— Никак нет, господин полковник. Убыл с группой и подполковником. До сих пор не вернулся.

Глава 15

Петербург. Аничков дворец, резиденция цесаревича Александра.

Александр медленно шел по пустынным коридорам верхнего этажа, наслаждаясь редкой возможностью побыть наедине с мыслями. Он любил эти уединенные прогулки, когда никто не дергал, не докучал. Останавливаясь у высоких окон, он подолгу смотрел на застывший в сумерках город, но сегодня вид не радовал. В голове навязчиво звучал разговор с отцом — тот вновь предостерегал о крайней осторожности в выборе окружения. Особенно выделен отцом графа Иванова-Васильева.

Да, граф… Он и впрямь выбивался из любых рамок. Его поступки были вызывающе резки, речь — беспощадно прямолинейна. Многих это раздражало до исступления. Манера его общения,