Фельдмаршал Кутозов. Мифы и факты - Николай Троицкий

Итак, 1-я армия под командованием военного министра, генерала от инфантерии М.Б. Барклая-де-Толли стояла в районе Вильно, прикрывая петербургское направление, и насчитывала 120 210 человек; 2-я армия генерала от инфантерии князя П.И. Багратиона — возле Белостока, на московском направлении, — 49 423 человека; 3-я армия генерала от кавалерии А.П. Тормасова — у Луцка, на киевском направлении, — 44 180 человек. Кроме того, на первой линии отпора французам стоял под Ригой корпус генерал-лейтенанта И.Н. Эссена (38 077 человек), а вторую линию составляли два резервных корпуса: 1-й — генерал-адъютанта Е.И. Меллера-Закомельского (27 473 человек) — у Торопца; 2-й — генерал-лейтенанта Ф.Ф. Эртеля (37 539 человек) — у Мозыря. Фланги обеих линий прикрывали: с севера — 19-тысячный корпус генерал-лейтенанта Ф.Ф. Штейнгейля в Финляндии и с юга — Молдавская армия адмирала П.В. Чичагова (57 526 человек) в Валахии. Войска Штейнгейля и Чичагова в начале войны бездействовали. Поэтому русские численно уступали французам в зоне вторжения почти в 1,5 раза (но не в 3, как считали почти все советские историки).

С какой же целью Наполеон шел войной на Россию? Утверждения советских и постсоветских ученых, от П.А, Жилина и Л.Г. Бескровного до В.Г. Сироткина и П.Н. Зырянова, о том, что он вознамеривался «захватить Россию», «поработить» и «расчленить» ее, даже «превратить русский народ в своих рабов», надуманны и несерьезны. Наполеон в 1812 г. ставил перед собой гораздо более реальную цель: разгромить вооруженные силы России на русской земле, «наказать» таким образом Россию за несоблюдение континентальной блокады и заставить ее идти в фарватере его политики, как младший партнер идет за старшим. Сам он выразился так: «Я принудил бы Россию заключить мир, отвечающий интересам Франции». Е.В. Тарле и А.З. Манфред с фактами в руках доказали, что Наполеон «строил все планы, все расчеты на последующем соглашении с царем»; он потому и не отменил крепостное право в России, не попытался даже поднять против царя «инородцев», не стал восстанавливать Польшу, что «хотел исключить все, что делало бы невозможным последующее примирение с русской монархией».

Разумеется, при всем этом нашествие Наполеона угрожало не только престижу, но и суверенитету России, несло ей и унижение, и разорение, и внешнеполитическую зависимость от Франции.

Оперативный план Наполеона в начале войны был таков: разбить русские армии порознь уже в приграничных сражениях. Углубляться в бескрайние пространства России он не хотел. Здесь надо отбросить ходячую версию, будто Наполеон с самого начала войны предполагал идти на Москву. Установлено, что в переписке Наполеона мысль идти на Москву впервые была высказана лишь на 15-й день войны, и еще не в форме приказа, а как одно из предположений, наряду с мыслью о походе на Петербург[299].

Чтобы разобщить и разгромить по частям русские войска, Наполеон клиноообразно выдвинул от Немана на восток три большие группы «Великой армии»: одну (220 тыс. человек) — он повел сам против М.Б. Барклая-де-Толли, другую (65 тыс.) — под командованием вестфальского короля Жерома Бонапарта (младшего из братьев Наполеона) — направил против П.И. Багратиона, а вице-король Италии, пасынок Наполеона Евгений Богарне, во главе третьей группы войск (70 тыс.) «должен был броситься между армиями Барклая и Багратиона, чтобы не допустить их соединения». На север, против корпуса И.Н. Эссена, был выдвинут корпус маршала Ж.-Э. Макдональда; на юг, против армии А.П. Тормасова, — корпуса генералов Ж.-Л. Ренье и К.Ф. Шварценберга. Начиная эту операцию, Наполеон рассчитывал принудить 1-ю и 2-ю русские армии к сражению порознь, не дав им соединиться. «Теперь, — объявил он, — Багратион с Барклаем уже более не увидятся»[300].

В таких условиях и при таком соотношении сил Барклай-де-Толли стал действовать по своему, единственно верному, спасительному для России «скифскому» плану. Барклай командовал 1-й армией, более многочисленной, чем 2-я и 3-я армии, вместе взятые. Как военный министр он мог давать указания Багратиону и Тормасову от своего имени и даже от имени царя, который, кстати, тоже пребывал тогда в штабе Барклая. 15 июня Барклай отправил курьера к Багратиону с директивой: отступать на Минск для взаимодействия и последующего соединения с 1-й армией, а сам повел 1-ю армию в Дрисский лагерь. Здесь, на месте, он убедил Александра I отказаться от плана Фуля, ибо местный лагерь при сравнительной малочисленности русской армии и слабости укреплений мог стать для нее только ловушкой и могилой. 2 июля Барклай оставил Дриссу и, уклоняясь от ударов Наполеона, пошел к Витебску на соединение с Багратионом.

Тем временем Багратион оказался в критическом положении. Маршал Л.Н. Даву занял Минск и отрезал ему путь на север, а с юга наперерез Багратиону шел с тремя корпусами Жером Бонапарт, который, по расчетам Наполеона, должен был замкнуть кольцо окружения вокруг 2-й армии у Несвижа. В корпусах Даву и Жерома было 110 тыс. человек, Багратион же не имел и 50 тыс. — ему грозила верная гибель. «Куда не сунусь, везде неприятель, — писал он на марше 15 июля А.П. Ермолову. — Что делать? Сзади неприятель, сбоку неприятель <…>. Минск занят <…> и Пинск занят». Однако молодой (27 лет), легкомысленный и празднолюбивый брат Наполеона «загулял» на четыре дня в Гродно и опоздал к Несвижу — Багратион ушел. «Насилу вырвался из аду. Дураки меня выпустили», — написал он Ермолову 19 июля. Наполеон был в ярости. «Все плоды моих маневров и прекраснейший случай, какой только мог представиться на войне, — отчитывал он Жерома, — потеряны вследствие этого странного забвения элементарных правил войны».

Наши историки — от П.А. Жилина до Ю.Н. Гуляева и В.Т. Соглаева — объясняют спасительный марш 2-й армии только «большим воинским мастерством», «искусным маневрированием» Багратиона[301]. Между тем сам Багратион понимал, что, если бы не гродненский «загул» Жерома («дураки меня выпустили»), никакое искусство маневра, скорее всего, не спасло бы 2-ю армию от гибели.

Кутузов следил за ходом этих событий из Петербурга. Здесь три дня кряду (15–17 июля) существенно повлияли на судьбу Михаила Илларионовича, подготовили его в общественном мнении к роли главнокомандующего. 15 июля последовал рескрипт Александра I о назначении Кутузова командующим Нарвским корпусом для защиты Петербурга[302].

Этот корпус был скомплектован в большой спешке и насчитывал всего 8 тыс. человек. В помощь ему еще более спешно стали собирать «вторую ограду» защитников Отечества, как было названо в императорском манифесте от 6 июля народное ополчение. 16-го и 17 июля в обеих столицах дворянские собрания избирали начальников ополчений. Москва сделала это первой — в присутствии Императора, которого Барклай-де-Толли вежливо попросил отбыть из армии после Дриссы, чтобы не сковывать его инициативу как командующего. Александр I поехал сначала в Москву, а затем в Петербург — поднимать столичных дворян и купцов на защиту Отечества. В Москве он и стал свидетелем победы Кутузова на выборах начальника местного народного ополчения: Михаил Илларионович получил 243 голоса делегатов дворянского собрания, генерал-губернатор Москвы Ф.В. Ростопчин — 225, отставной генерал-фельдмаршал И.В. Гудович — 198 голосов[303].

Прибыв в Петербург 22 июля, Государь узнал здесь о новой, поистине триумфальной победе Кутузова: 17 июля, еще не зная о результатах выбора начальника ополчения в Москве, дворянское собрание Петербурга «единодушно, с общего согласия» избрало Кутузова начальником петербургского народного ополчения. В тот же день депутация от собрания во главе с губернским предводителем дворянства А.А. Жеребцовым навестила Кутузова в его доме и сообщила ему о своем выборе. Кутузов был растроган: «Милостивые государи! Честь, которую вы мне делаете, красит всю мою доселе службу и мои седины».

С приездом Александра I в Петербург Кутузов отправился к нему для представления в качестве избранного начальника и за Высочайшим утверждением. Встретил Михаила Илларионовича генерал-адъютант граф Е.Ф. Комаровский, который так рассказал об этом в своих «Записках»: «Я, увидевши сего славного генерала, подхожу к нему и говорю:

— Стало быть, дворянство обеих столиц нарекло Ваше превосходительство своим защитником и Отечества!

Михаилу Илларионовичу неизвестно еще было, что московское дворянство избрало его также начальником своего ополчения. Когда он узнал от меня о сем назначении, с полными слез глазами сказал:

— Вот лучшая для меня награда в моей жизни!

И благодарил меня за сие известие».

Александр I утвердил Кутузова в должности начальника Петербургского ополчения. Поэтому от командования Московским ополчением Михаил Илларионович с благодарностью отказался[304]. В Петербурге же он развил кипучую деятельность, занимаясь сбором, обучением, вооружением и снаряжением ополченцев. Очевидцы вспоминали: «Глядя на него, когда он с важностью заседал в Казенной палате и комитетах ополчения и входил во все подробности формирования бородатых воинов, можно было подумать, что он никогда не стоял на высоких ступенях почести и славы, не бывал послом Екатерины и Павла, не предводительствовал армиями».