Дети войны - Влада Медвденикова

— Он будет счастлив! — Я ответила прежде, чем успела подумать, прежде, чем меня захлестнули беспокойство и радость. До того, как осознала, пронзительнее, чем раньше, как страшно то, что с ним сделали. — Он так мучается от того, что не помнит…

Кори крепче сжал мою ладонь, и мне стало тепло, тревога отступила вглубь души — как тени перед солнечным светом. Пусть мы не одна команда, но мы все равно всегда будем связаны, и Кори всегда мне поможет.

— Я все сделаю, — сказал Кори. Склонил голову, яркие пряди волос упали на лицо. — У меня есть песня, чтобы он вспомнил, но я не знал, что нужно будет петь ее сейчас, я должен понять…

Я не могла поймать его взгляд сквозь солнечную завесу волос, но его чувства, окрасились смятением и оглушали. Это длилось лишь миг, а потом Кори сказал:

— Но я все сделаю. С ним все будет хорошо.

Я знала, что так и будет, но слова покинули меня, я смогла лишь кивнуть.

Мельтиар все вспомнит, совсем скоро.

Вспомнит часы, дни и годы, отнятые у него. Вспомнит своих старших звезд. Вспомнит, за что его судили.

Мне так хотелось сказать ему об этом — беззвучно и вслух — но я обещала молчать. Я зажмурилась, скрыла в глубине сердца рвущуюся к Мельтиару мысль. Я удержу ее там, Кори сам расскажет ему обо всем.

Совсем скоро.

19

Всего несколько дней я здесь, в лагере преображения, но побывал во многих шатрах. Все они похожи: цветные стены, опоры, перегородка, шум воды за ней. Но каждое жилище — особенное, как особенными были все комнаты в городе. Следы обитателей, отголоски мыслей, случайные и важные вещи, — видны сразу.

В этом шатре я впервые.

Здесь витает привкус магии — сияющей, такой знакомой мне, — но имя ее ускользает. Электричество не горит, и оттого воздух кажется мне пронизанным печалью. Тени дрожат у стен, им вторит ветер. Огоньки свечей трепещут, отблески скользят по столу.

«Нам нужно поговорить», — сказал Кори, но не стал говорить снаружи и не пришел ко мне. Позвал Каэрэта и привел нас в свой шатер. Теперь мы сидим вокруг стола, на полу, — покрывало расстелено как ковер, теплый ворс не дает холоду подняться от земли, коснуться нас.

Кори сидит напротив, но далеко, — не дотронешься, протянув руку. Перед ним стаканы, на причудливых гранях играет огонь. Кори наполняет их, один за другим, — сперва прозрачной жидкостью из высокой бутылки, потом — соком ягод из кувшина. И движения, и взгляд — так внимательны, словно не вино он наливает, а смешивает опасные вещества.

Бета говорила, он раньше работал в лаборатории.

Что теперь с нашей лабораторией, остался ли там кто-нибудь? Я тянусь незримым путем к тем, чьи имена помню, — и вижу лишь звездный след, таящий в пустоте. Должно быть, они носят теперь разноцветную одежду, трудятся над тем, чего требует преображение.

Я не хочу думать об этом.

Каэрэт сидит рядом со мной. Я смотрю на него, и он ловит мой взгляд, не опускает глаз. Он серьезен, спокоен, — и я рад, что он здесь. Он позвал меня, когда я блуждал, ни о чем не зная. Тишина, звенящая в комнате, предупреждает, — разговор будет тяжелым. Я рад, что рядом кто-то, кто беспокоился обо мне.

— О чем ты хотел поговорить? — спрашиваю я.

Кори вскидывает голову, — я успеваю уловить отблески огня в его глазах, — и протягивает мне полный стакан.

— Да, — говорит он. — Но сначала нужно выпить.

Вино обжигает, у него жгучий вкус и странный, незнакомый запах — топлива и ягод одновременно. Мне удается сдержаться, не закашляться, не поперхнуться. Я делаю еще один глоток.

— Дело в том… — говорит Кори. Он не смотрит на меня, теребит рыжую прядь. — …Что ты не все помнишь.

Я отвечаю сразу, не задумываясь:

— Я все помню.

Помню все, что сделал, все, что должен сделать. Помню все свои ошибки. Эта память звенит во мне и рвется наружу, — я пытаюсь заглушить ее, запиваю обжигающим вином.

— Нет, не помнишь! — Кори встречается со мной взглядом на миг, его глаза также настойчивы, как голос. Но он далеко, и чувства неясны.

Каэрэт переводит взгляд с меня на Кори, беспокойство витает в воздухе обрывками тумана.

Я киваю. Кори прав, я не знаю, в чем моя вина. Я слышал приговор и прощение, но за что меня судили и простили?

Сколько раз я спрашивал себя об этом?

Я говорю:

— Да, я не помню суд.

— Не только, — отвечает Кори и вновь опускает взгляд. — Ты не помнишь тайный этаж.

Он начинает рассказывать, — фразы взлетают, вспыхивают и гаснут. То, о чем он говорит, нереально, как игра теней и света, но я должен поверить.

С раннего детства я поднимался в чертоги тайны, но никогда не выходил из струящегося потока света, сияния источника. Стоял там, охваченный восторгом, пронизанный звездным светом, и слушал бесплотные голоса. Пять голосов, звучащих как один, направляющих меня всю жизнь. Я никогда не видел своих старших звезд.

Но Кори предвестник одной из них, и Кори говорит: это не так. Он говорит, что каждый раз я выходил из потока источника, встречался со старшими лицом к лицу. Но, покидая чертоги тайны, забывал их, возвращался — и вспоминал. И так снова и снова, множество раз.

Я смотрю, как трепещут огоньки свечей, преломляются в хрустальных гранях стаканов, бликами бегут по волосам Кори, по сигнальным браслетам Каэрэта. Смотрю и пытаюсь понять, что это значит — не помнить часть жизни, такую важную часть. Разве может человек забыть тех, с кем связана его душа? Разве могут остаться от них лишь голоса и свет?

Но я видел, я знаю, — так может быть. День за днем я наблюдал, как живет человек, забывший прошлое, забывший меня. Имя осталось с ним и слова родного языка и, быть может, звук моей флейты. Больше ничего.

Прозрачное вино горит в горле, и я говорю:

— Я как Лаэнар.

Кори вскидывается на миг и снова прячет глаза за рыжей завесой волос. Каэрэт дотрагивается до моей руки — хочет то ли поддержать, то ли понять. В этом прикосновении тревога и жалость, и я в ответ сжимаю его ладонь, крепко, — чтобы он позабыл свои мысли, чтобы слышал только меня.

Никто не должен меня жалеть. Мой личный предвестник — тем более.

— Ты позвал меня, когда я был в лесу, — говорю я Каэрэту. — Почему?

Он отвечает, пожав плечами:

— Ну я подумал — сколько можно пить?

Может быть, в его словах не вся правда, но он не обманывает и почти не шутит. Я отпускаю его руку, залпом допиваю вино. Мысли гаснут на миг, дыхание обжигает легкие.

Кори вновь наполняет стаканы.

Верно. В этом лагере либо работают, либо пьют. Крылатые воины, ждавшие меня здесь, — все равны между собой. Кто мог приказать им тренироваться, оттачивать умения вновь и вновь? Только Аянар, но он ничего не понимает в войне.