Агнец - Франсуа Мориак

Пока красный огонек автобуса не исчез за поворотом дороги, Ксавье неподвижно стоял на площади. Потом он вернулся в дом священника. Уже совсем стемнело, и было холодно, но священник ожидал его перед дверью и предложил ему свой велосипед. Ксавье сперва отказывался, священник настаивал. Потом между ними возник спор. Нет, это была не ссора. Священник утверждал, что жертвовать собой, спасая отдельных людей, — значит зря прожить свою жизнь, что важна только судьба класса в целом, что нельзя спасать человечество в розницу, и тому подобные вещи. Однако эти общие рассуждения, казалось, сильно огорчили Ксавье Дартижелонга. В конце концов он все же согласился взять велосипед. Потом священник простить себе не мог, что, заметив странное выражение лица Ксавье, спокойно отпустил его ночью, а не заставил переночевать в Балюзаке. Но у него не было свободной комнаты, и он опасался, что молодому человеку будет неудобно спать на диване в гостиной.

— Завтра утром я передам велосипед погонщику мулов, он доставит его вам.

Вот слова, которые Ксавье сказал на прощание священнику. А это значит, что у Ксавье не было и мысли о самоубийстве, иначе он ушел бы пешком.

— Он был такой щепетильный, он не стал бы губить мой велосипед...

Потом настал черед Мишель бродить по аллеям парка. Она не чувствовала холода, хоть и была без пальто. Она утешала себя: «Раз я жду несчастья, значит, ничего не случится». Она верила, что чем больше выдумаешь всяких бед, тем меньше их случится. Она торопливо шагала по дну пропасти, отвесными стенами которой были стволы сосен. Время шло. Мирбелю уже давно пора бы вернуться, она прислушивалась, надеясь уловить шум мотора. Она поднялась в дом, чтобы послать Октавию спать. Когда Мишель снова вышла на крыльцо, она увидела яркий луч велосипедного фонарика и освещенную руку на руле. Велосипедист был ей незнаком. Он сказал, что случилось несчастье.

— Молодого человека, который жил у вас, задавило машиной. Он ехал на велосипеде. Неясно, то ли он нарочно попал под машину, то ли его ослепили фары. Правда, включены были только подфарники. Ваш муж затормозил. Но полиция считает, что, скорей всего, молодого человека ослепил яркий свет. Так они и напишут в протоколе, чтобы можно было получить страховку.

Она спросила, куда отвезли тело.

— В дом священника. Несчастье случилось как раз у выезда из Балюзака. Ваш муж отвез его туда на своей машине. А священник позвонил родителям покойного.

Велосипедист уехал. Мишель села на ступеньку крыльца, обхватила колени руками и стала ждать. Она издалека услышала шум мотора, потом скрип ворот гаража. Мирбель шагал по усыпанной щебенкой аллее не быстрее и не медленнее, чем обычно. Мишель встала. Он подошел. Она повела его в прихожую. Он сказал, не глядя на нее:

— Все произошло не так, как ты думаешь. Я поехал ему навстречу, потому что мне не терпелось то ли отругать его, то ли разжалобить и растрогать. Как я ни злился, ничего другого я не хотел. И вдруг он возник в свете фар. Я затормозил. Он мчался прямо на радиатор. Ты мне не веришь?

Она молчала, и тогда он спросил, нет ли чего-нибудь поесть.

— Ты хочешь есть?

Да, он хочет есть. На столе стояла тарелка с холодным мясом, которую оставила Октавия. Он сел, и Мишель подала ему ужин. Он ел жадно, потом выпил залпом стакан вина. Свет лампы падал на сидящего за столом человека, и Мишель, стоя поодаль, видела только его широкую, обтянутую свитером сутулую спину и крупную голову с ежиком волос. Она спросила его шепотом:

— А что говорят люди? Что они думают?

— Что он покончил с собой... Они так думают, потому что в этот вечер он передал Доминике в числе прочих бумаг свое завещание: все, что у него есть, он оставляет Ролану.

Она пробормотала:

— Что ж, пусть думают так, для тебя это лучше...

Но он возмутился:

— Да что ты! Об этом и речи нет. Кто посмеет меня обвинить?

— Его завещание... Разве это доказательство, что он...

Она побоялась закончить фразу. Мирбель допил вино, вытер губы, потом с трудом поднялся, опираясь о стол.

— Нет, — сказал он. — Я-то знаю, что это не доказательство! Он не покончил с собой. Я видел дату на этом документе: он написал его в понедельник вечером.

И Мирбель добавил скороговоркой:

— Я напугал его. Это случилось потому, что он боялся меня.

— Ты напугал его? Чем?

— Это произошло в его комнате. Я его пальцем не тронул. Но я понял, он считает, будто я могу... И все же это не я!

Он пошел к двери. Мишель двинулась за ним.

— Кто же тогда?

— Другой его толкнул.

— Другой? Кто другой?

Он молчал, но она настаивала:

— Кто другой, Жан?

Он не ответил и сказал только:

— Я пошел спать.

Она поднялась за ним по лестнице. Он обернулся и увидел, что она плачет. Он положил ей руку на голову:

— Ты не можешь оставаться одна сегодня ночью, Мишель. И я тоже не могу остаться один.

Она тихо сказала:

— Вот уже два года, как ты не приходил ко мне ночью.

Она первая вошла в спальню.

— Не зажигай, — попросил он.

Они легли. Она обняла его. Они молчали.

Городские петухи ответили петухам на ферме. Однако рассвет еще не проник в комнату. Он сказал, что надо постараться заснуть.

— Да, но я хочу спросить тебя еще об одном... Я никогда не решалась заговорить с тобой об этом. Помнишь, ты сказал в тот вечер, когда он погиб, что кто-то другой его толкнул? Что ты имел в виду?

— Я повторил то, что мне сказал священник из Балюзака. Я тогда еще не знал, каком он в это вкладывает смысл.

— А теперь знаешь?

— Мы говорили об этом, когда я по поручению Бригитты Пиан завозил ему деньги. Ты же знаешь, она везде заказывает панихиды по Ксавье.

— Да, она хочет этим искупить свою вину. Одному Богу известно, сколько ударов она нанесла ему исподтишка. А теперь Бригитта хочет искупить это все тем, что заливает алтари всей округи «кровью Христовой» по обычному тарифу.

Они рассмеялись.

— Интересно, — сказала Мишель, — что думает обо всем этом Бригитта, что она сочиняет?

— Можешь не сомневаться, она верна себе. Она одновременно поддерживает обе версии: и убийство, и самоубийство. Я убил Ксавье, который сам хотел умереть. На это она намекнула Дартижелонгам и прямо сказала священнику из Балюзака.

— И он поверил?

— Конечно, нет! Собственно, он сам опасается, что повинен в этой смерти. Ксавье очень огорчил их спор в тот вечер. Священник смеялся над бедным Ксавье за то, что тот придавал такое значение случайным встречам с людьми. Он уверял Ксавье, что жертвовать собой ради каждого в отдельности — значит попусту растрачивать жизнь. Священник и посейчас помнит, как удрученно, с каким отчаянием он воскликнул: «О, если бы я спас хоть одного!» Но священник не верит в самоубийство. «Невозможно представить себе, что святой покончил с собой!» — твердит он.

— Он считает Ксавье святым?

— Он уверяет, что у него есть все основания в этом не сомневаться.

— Кто же тогда «толкнул» Ксавье?

— С ума можно сойти от этого... Священник рассказывал мне почему-то о бесноватом ребенке, о котором упоминается в Евангелии от Марка. Дух немой бросал его и в огонь, и в воду, чтобы погубить его.

— Но ведь святой не может быть бесноватым, — возразила Мишель.

— Священник уверяет, что и святой может на краткий миг попасть во власть того, кто делает ставку на наше отчаяние. Но тогда рядом с отчаянием продолжает жить надежда. Священник знает и такие случаи.

Мишель вздохнула, словно освободившись от какого-то груза:

— Теперь я больше не сомневаюсь: его убил не ты, а священник.

Мирбель мрачно ответил:

— Не в большей мере, чем я, ты, Ролан или Бригитта.

Они снова замолчали. Петухи пронзали криками студеный рассвет. Жан чувствовал, как рядом вздрагивают плечи Мишель.

— Твоя очередь плакать, — сказал он.

Он на мгновение коснулся губами ее мокрой щеки и сказал тоже сквозь слезы:

— Отчего мы его оплакиваем, Мишель? Он там, куда стремился.

Примечания

1

Монашеский орден, основанный в XII веке в Палестине.

2

Монашеский орден, основанный в 1636 году, отличается особой строгостью устава.

3

...жизнь, сладость и надежда наша, славься! К тебе взываем, изгнанные сыновья Евы. По тебе тоскуем, стеная и плача... (лат).

4

Но Иисус молчал... (лат.).

5