Бируни - Игорь Тимофеев

Вот и сбылось предсказание рыночного шарлатана о неотвратимых бедах и хлопотах дальнего пути. Еще вчера жизнь шла своим чередом, и кто мог знать, что бури, бушевавшие в дальних пределах, вдруг сложат всю свою разрушительную силу в один ураганный порыв, и он пройдет над Хорезмом, сея смерть и разрушение, и вырвет с корнем могучее древо, стоявшее веками посреди этой земли?

В считанные дни от былого величия дома Иракидов не осталось и следа. Захватив Кят, Мамун приказал своим гулямам истребить малолетних наследников, а также всех близких и дальних родичей казненного хорезмшаха… Невинная детская кровь лилась на ворсистые ковры дворцовых опочивален, а внизу, во дворе, дюжие гулямы, приманенные гурганджскими посулами, срывали драгоценные камни с запашных, окаймленных золотой вышивкой халатов своих бывших господ и за бороды тащили их на конюшню, где рубили, стервенясь от сознания собственного предательства, сначала кисти рук, прикрывавшие головы, а потом уже головы, бессильно упавшие на грудь.

Присоединив к своим владениям правобережный Хорезм, Мамун провозгласил себя хорезмшахом. Однако царский титул не прибавил ему великодушия, и по его приказу в стране по-прежнему преследовали всех, кто был хоть как-то связан с прежней династией.

Абу Наср и Мухаммед нашли временное убежище в доме одного знатного хорезмийца, но через несколько дней перебрались в другое место, не желая подвергать опасности доброго хозяина, которому такое гостеприимство могло дорого обойтись. К тому времени гулямы Мамуна уже успели наведаться в усадьбу Абу Насра, где они перевернули все кверху дном и, обозленные, что так и не обнаружили кого было велено, разграбили господский дом и подожгли библиотеку и обсерваторию. После их ухода дворовые, попрятавшиеся кто куда, повыползали из своих щелей, принялись тушить пожар, но было уже поздно — удалось спасти лишь хозяйственный двор да конюшни, из которых грабители увели лучших туркменских коней. Книгохранилище и обсерватория, где Бируни хранил все свои записи, сгорели дотла. Переползая с кроны на крону, пламя добралось до глобуса, загудело под огромным сводом, который затрещал, корежась и загибаясь кверху краями, и наконец лопнул, выбросив в небо огненный фейерверк.

Погибло все, что с таким трудом создавалось годами. При одной мысли о необходимости начать все сначала бессильно опускались руки. В кошельке Абу Насра, привязанном к кушаку, жалко позвякивало несколько динаров — учитель, в один день потерявший все, чем владел, был теперь ненамного богаче ученика. В таком положении лучшим выходом было бы бегство в Бухару, но именно эту возможность предусмотрительно исключил Мамун, выставив до самого Джигербента пограничные посты и направив конные разъезды к переправам через Джейхун.

Итак, в качестве пристанища Бухара отпадала. Гораздо легче было уйти на юго-запад, по пустынным дорогам, ведущим в Горган или в Нишапур. Но в Горгане засел родной брат пленного Абу Али — эмир-Абу-л-Касим ибн Симджур, который вряд ли отказал бы себе в удовольствии выставить на копье голову одного из доверенных людей столь ненавистных ему Иракидов. Зато из Нишапура можно было с первым же торговым караваном отправиться в Рей: после смерти всесильного буидского визиря Сахиба ибн Аббада к Саманидам и их вассалам там стали относиться без всякой враждебности. Рей привлекал и своей репутацией крупного научного и культурного центра — покойный Сахиб собрал там лучших ученых и поэтов халифата, и даже Багдад кое в чем уступал буидской столице. Одно то, что придворным астрономом Фахра ад-Дауля многие годы числился великий Абу Махмуд Ходженди, само по себе предопределило выбор Бируни в пользу Рея.

О том, как Бируни удалось бежать из Хорезма, источники ничего не сообщают. Можно лишь предположить, что он присоединился к торговому каравану, следовавшему из Гурганджа на юг, и ранней осенью 995 года прибыл в Рей.

Мы в недобром, неправедном мире живем —Так чего же мы ищем, чего же мы ждем

И на что мы надеемся, толпы невежд,Переживших разлуки и гибель надежд?

Эти строки из элегии слепого багдадского поэта Башшара ибн Бурда, читанной еще в детстве, часто вспоминались Мухаммеду в первые дни его пребывания в Рее. Погода испортилась уже в последние дни долгого, утомительного перехода через пустыню — в голубом небе стали появляться рассеянные облачка, и перед самой Несой прошел первый осенний дождь. На короткое время зазеленела осечка, зацвела полынь — набухший влагою серозем покрылся неяркой зеленью, но по ночам уже прихватывали ранние заморозки. В горах, а затем в предгорных равнинах до самого Нишапура было сыро и туманно, всю дорогу из Нишапура в Рей с неба сыпалась серая, наводящая тоску морось, и лишь у самой буидской столицы погода стала меняться по нескольку раз на дню. Но мимолетные прогляды солнца в повисшей над землею сумрачной нелене не радовали душу: погода была переменчивой и капризной, как и сам Реи, который многие путешественники называли вероломным.

Все в этом городе казалось холодным, неприветным, чужим. Рейцы не очень-то любили хорасанцев и, наверное, поэтому караван, прибывший еще засветло, продержали на майдане у городской стены всю ночь, и лишь утром, когда забили барабаны и протяжное пение муэдзинов разлилось по округе, с крепостных ворот с грохотом спали засовы, и угрюмый стражник в плаще из грубой холстины резким голосом позвал караванвожатого в караульное помещение.

С караваном Бируни добрался до рейского рынка Руде, где устроился в одном из самых дешевых постоялых дворов. В отличие от сотоварищей по каравану, которых ожидали важные торговые дела, Мухаммед был совершенно свободен и поэтому, наскоро перекусив, отправился осматривать город.

Вопреки предубежденности, вызванной подавленным настроением и путевыми рассказами хорасанских купцов, Бируни не мог не признать, что своей живописностью и благоустроенностью Рей заметно превосходил все города, где ему пришлось побывать, за исключением, пожалуй, Нишапура, но там остановка была недолгой и многого он увидеть не смог.

Рей, знаменитая Рага древнего мира, упоминался в VI веке до нашей эры в надписях ахеменидского царя Дария. Здесь, в самом центре Мидии, сходились караванные пути, связывающие Переднюю и Малую Азию и Кавказ с Хорасаном, Трансоксанией, Индией и Китаем. Арабы, завоевавшие Рей в VII веке н. э., почтительно называли его «шейхом городов», но, несмотря на это, в первые три века ислама Рей был всего лишь бойким торговым центром и сколько-нибудь заметного политического значения не имел.