Путь одиночки - Андрей Левицкий

Она прижала кулаки к бедрам, но садиться не спешила.

– Ротмистров хочет избавиться от меня и Фиделя. И лишние свидетели вроде вас с Моментом ему тоже не нужны. Я был только его инструментом, что тут сложного для понимания? Враг моего врага…

– Мой союзник. Другом тебя назвать язык не поворачивается. – Влада поглядела на лестницу.

"Зря, ох, зря освободил девку! – подумал Данила. – Сейчас бы сгреб ее в охапку и уснул, а теперь следи за ней, напрягайся, она ведь не дура – сразу наутек не бросится, выждет время, расположит к себе, оружием обзаведется… Или все-таки сообразила, что сейчас лучше быть заодно?"

Она потерла запястья, скривилась, сцепила пальцы и хрустнула суставами. Нагнулась, коснувшись пола, распрямилась, вытянула руки над головой.

Данила отметил, что движения у нее отточенные, четкие. Девчонка – боец, это видно, но опыта не хватает. Поднатаскать бы ее…

Влада села на коврик, скрестив ноги по-турецки. Потом встала, легла рядом с Данилой и повернулась к нему спиной.Он чувствовал, что засыпает, но изо всех сил старался не спать – надо было дождаться Момента…

Сектор. Тверь

Геша Момент любил Тверь и раньше, до того как возник Сектор, и сейчас. До катастрофы он был еще подростком, и в Тверь ездил к папиным родственникам: купание в Волге, рыбалка, костры, дядя Веня, говорливый и улыбчивый… Сейчас город, естественно, был совсем не такой. Но Момент все равно по старой памяти любил его.

Оставив Данилу Астрахана сторожить пленницу, он первым делом отыскал укромное место (сзади – стена дома, впереди – кусты и деревья), уселся на мокрые листья и, прикрывая огонек ладонью, закурил. Без дури Момент по городу шастать не решился бы: утреннее побоище и дневной переход лишили его последних моральных сил, да и физических тоже, и сейчас проводник совсем не походил на того душку и рубаху-парня, которого в Твери знали и любили.

Через пять минут он уже пришел в привычное благостное состояние, расслабился и начал чувствовать Сектор. Ведь Тверь – это еще Сектор. Нужные Моменту люди в центр, к Волге и Барьеру, не совались, жались по окраинам, унылым и панельным, как в любом городе. Сильный ветер с реки, мелкий дождь, темный город… и слабенькие искажения.

Самое знаменитое заведение "теневой" Твери, таверна "Укурка", как раз у искажения и стоит. Как несложно догадаться из названия, на границе укурки – того, что ученые называют "провокатором снижения адекватности". Хозяевам даже тратиться на закупку продуктов не приходится, ну так, по мелочи. Обнесли искажение забором, пускают за умеренную плату. Берут рублями, долларами, "сувенирами" и даже информацией, а также патронами и прочими боеприпасами.

У Момента при себе были и патроны, и информация, да и вообще знали его в "Укурке" и любили. Затушив самокрутку, он поднялся, отряхнул зад и, стараясь не переломать ноги на раскрошившемся асфальте, отправился в таверну.

Слышно ее было издалека: гудел генератор, кто-то пел под расстроенную гитару. Геша остановился, полюбовался открывшимся зрелищем.

Искажение выбрало Пролетарский район, парк Текстильщиков, и заняло южную его часть. Под таверну переоборудовали здание ресторана, построенное незадолго до катастрофы и появления Сектора – двухэтажное, в псевдорусском стиле, отделанное деревом. Правда, отделка пострадала во время стычек с МАС и военными (сейчас-то "Укурку" не трогали, она существовала полулегально – Момент точно знал, что ее хозяина Гарри крышуют чиновники из тренировочного лагеря Минобороны), и местами брус закрыли рекламными щитами, старыми, еще до Сектора появившимися.

Щиты разрисовали в меру силы таланта и чувства юмора самодеятельные художники, по периметру повесили гирлянды, получилось празднично и симпатично. Здесь были и изображение хамелеона в стиле примитивизма, и кубические чупакабры, пятна на шкурах которых образовывали кельтский орнамент, и символическая фигура проводника, напоминавшая Прометея. Правда, вместо орла печень атланта клевал масовец в черной форме… Момент и сам приложил руку к оформлению и до сих пор гордился этой работой. Она называлась (о чем никто не догадывался) "Душа Сектора" и представляла собой неумелую, но старательную копию "Демона поверженного" Врубеля, насколько Момент, бывший в Третьяковке в последний раз в третьем классе, эту картину помнил. Переломанные крылья, руки, ноги, выкрученные невозможным образом, а в центре композиции – глаза, пылающие своеволием. Хорошо получилось, в общем, хотя нечуткие к искусству проводники и ловчие называли полотно "Жертва гравицапы".

Забор, огораживающий искажение, был подсвечен фонариками, и охраняли его люди Гарри.

Момент вышел на освещенную площадку у входа, кивнул вышибале, поручкался, лениво осведомился:

– Гарри у себя?

Вышибала его признал, указал на дверь: проходи, мол, для тебя – на месте Гарри. И Момент вошел в душное тепло таверны. Гардеробщик убедительных габаритов потребовал сдать оружие – он сдал и даже позволил себя обыскать. Дурь гардеробщика не интересовала, а драться Геша умел и руками. В зале горланили, спорили, ели проводники и вольные ловчие, военные и масовцы, мелкие перекупщики "сувениров" и карточные шулеры.

Танцевала на сцене не слишком симпатичная девчонка – лениво, расслабленно. На нее смотрели мало. Но Гарри считал, что без стриптиза таверна – не таверна, а так, одно название. Момент как-то в горячке спора возразил, мол, таверна – это с цыганами, а вот кабак или салун… Но Гарри слово "таверна" очень нравилось. Так и повелось.

Основная движуха происходила не в помещении, а в парке, в искажении. Гарри несколько раз пытался поставить там шатер, чтобы посетителей дождем не поливало и снегом не засыпало, но не получилось – в укурке все начинали хихикать, и что-то построить не было решительно никакой возможности.

В темном углу, нахохлившись, восседал старик Невермор с крючковатым носом, в черном сюртуке. Завидев Момента, старый ворон оживился, сделал этак ручкой, типа присаживайся, бро, побазарим. Невермор скупал "сувениры", сейчас Момент был пуст, поэтому вежливо кивнул и двинул себе мимо него через зал к неприметной двери справа от барной стойки.

Попадались в Секторе ретрограды, считающие туман искажения небезопасным и потому пьющие в баре. Момент и сам не жаловал укурку, вообще сторонился искажений, даже самых невинных. Никто не знает, как Сектор влияет на тебя, пока ты в эйфории валяешься на газоне парка, с восхищением пялишься в небо и хохочешь над тучками. Никто не гарантирует, что ты сам вернешься из этого состояния (в особо сильных укурках народ помирал, находили потом трупы с блаженными улыбками на разлагающихся лицах). Конечно, служащие таверны тебя вытащат – они тренированные, их укурка берет чуть слабее, о долге не заставляет позабыть. И всё же.

Геша присел на высокий табурет, махнул бармену. Сегодня работал Косой, тот понял сразу – нацедил сто граммов вискаря, лед класть не стал. Момент жахнул залпом, утер рот, Косому подмигнул и направился к Гарри.

Здесь тоже была охрана – молчаливые тройняшки, ничем не примечательные, но смертельно опасные. Обыск, тщательный, даже зажигалку забрали, – и дверь распахнулась.

Гарри сидел за столом и что-то писал. Момент остановился на пороге, любуясь.

Преступление это – говорить о хрупком, маленьком (едва ли полтора метра ростом) создании со светлыми волосами, вздернутым носиком и огромными карими глазами в мужском роде. Но тут Гарри была неумолима: попробуй кто назвать ее Аленкой – пулю в лоб, и до свидания. Поэтому Момент и не пытался.

– Гарри, – позвал он чуть более нежно, чем это допускалось между ними на людях, – привет, бро!

Она вскочила, перемахнула через стол, сметя бумаги, и повисла на шее Момента. И разревелась. Момент гладил ее по волосам и с тоской думал, что слишком это для Аленки – все время быть Гарри. Командовать мужиками, держать таверну, ни от кого не ждать помощи и поддержки. Вести бизнес, доказывать всем и каждому, что она – сильная, очень сильная и крутая. Метать ножи, стрелять без промаха…

– Эй, – шепнул Момент, – бро, все в порядке, я тут. Расскажи, кто обидел, я его моментом пришибу.

Гарри помотала головой. Момент крепче сжал объятия.

В прошлый раз они поругались, так поругались, что он еле живым ушел. Гарри сперва кидалась в него подушками, потом до пистолета добралась, а стреляла она метко, и Момент чудом уцелел, и не переставал орать ей, что она – дурища конченая, что пора бы уже наиграться, что нельзя так жить, рано или поздно и таверну прикроют, и саму ее в лучшем случае посадят, а Момент ей передачи носить не хочет, а хочет он, чтобы Гарри наконец образумилась, переехала в Москву, да что там в Москву – валить отсюда надо, он из страны ее увезет, потому что невозможно же…