Пурпурная сеть - Мола Кармен

— Слава богу, я вас нашел. Буэндиа сказал, что вы часто здесь бываете.

— А он не сказал, что мы любим бывать здесь одни? — съязвила Ческа.

— Я пришел с миром.

Сарате был уверен, что Элена передумает насчет увольнения Ордуньо: поговорив с ней, он почувствовал, что она хоть и злится, но жалеет о сказанном.

— Внедряться в игорную сеть Кортабарриа я не намерен, — отрезал Ордуньо. — С меня хватит.

— Внедряться буду я, — вдруг объявил Сарате.

Ордуньо посмотрел на него с сомнением.

— Ты не знаешь Кортабарриа. Ты вообще представляешь, что такое игорный бизнес?

— В Комильясе я каждое лето проигрывал брату килограммы нута, — попытался отшутиться Сарате.

— Ты в покер-то играть умеешь?

— Да — и в техасский холдем, и в омаху.

— Играть вживую не то же самое, что в интернете.

— Я хочу помочь, Ордуньо. И Элене моя идея показалась разумной.

— Правда?

Сарате кивнул.

— Ты посмотри, человеческое ей все-таки не чуждо. — Ческа пихнула Ордуньо локтем в бок. — Ну, что скажешь?

Ордуньо пристально смотрел на Сарате.

— Я тебя предупреждаю: играть на нут и на деньги — разные вещи.

Сарате ездил по Мадриду вместе с Ческой и Ордуньо — на этот раз не по Карабанчелю, а по центру и северной части города. Ордуньо много лет не бывал в подпольных казино, некоторые из них уже закрылись, другие по-прежнему функционировали, как, например, частный игорный дом недалеко от проспекта Альберто Алкосера, куда приходили профессиональные футболисты, актеры, предприниматели…

— Это место — самое элитное. Случайных людей тут практически не бывает: попасть сюда нелегко, все, кто приходит, платят исправно. Изредка попадается какой-нибудь авантюрист, который проворачивает делишки, не имеющие прямого отношения к игре.

Заведение, в котором предпочитал играть Ордуньо, закрылось — оно находилось на проспекте Менендес-Пелайо, по соседству с парком Ретиро, под вывеской школы покера.

— Здесь собирались настоящие знатоки, профи, участники турниров. Иной раз могли ощипать какого-нибудь бедолагу, но обычно игра была достойной.

А вот у притонов в Браво-Мурильо, сразу за Куатро-Каминос, в районе Тетуана, была дурная слава: туда наведывались опасные личности и предлагали микрокредиты всем и каждому, уговаривая продолжать игру.

— Ты наверняка слышал, что люди иногда ставят на кон квартиру, бизнес, даже жену. Я сам такого не видел, но если это где-то и происходит, то именно здесь.

— А Кортабарриа?

— У Андони нет постоянного места, он организует игру не чаще раза в месяц. Попасть туда можно только по приглашению, причем после того, как внесешь немалую сумму, не меньше ста тысяч евро, на указанный банковский счет. Часть денег остается у Андони как организационный сбор.

— А как узнать, когда ближайшая игра?

— Я сделаю пару звонков. А теперь мне пора домой, меня ждут.

— Кто это тебя ждет?

Ордуньо растерялся. Марина успела занять в его жизни такое важное место, что он не представлял, как окружающие могли этого не замечать, не видеть, что он так и лучится счастьем. Отвертеться от любопытной Чески было невозможно, и Ордуньо робко, стесняясь Сарате, выложил все.

— Не знаю, в Марине ли дело или в разговоре с Марреро там, в самом центре острова… Но у меня вдруг открылись глаза. Мы столько времени проводим среди самых гнусных представителей человеческого рода, что уже забыли, что в мире есть что-то еще. Видите, что происходит с Эленой? С каждым днем в ней остается все меньше от человека, которым она была раньше. Однажды то же самое произойдет и с нами.

Глава 30

В трудные времена Элена обретала покой только в караоке-баре Cheer’s. В тот вечер в баре выступали лучшие певцы, и она предпочла тихо сидеть в кресле, слушать, пить граппу и думать о своем. Она чувствовала, что теряет контроль над подчиненными, причем как раз в тот момент, когда особенно в них нуждается: Ческа стала огрызаться, Ордуньо решил уйти из отдела, Сарате требовал объяснений, которые она не готова была дать, хотя он, конечно, имел на них право. Только Марьяхо и Буэндиа шли за ней безоговорочно. Расследуемое дело интересовало ее как ни одно другое за всю карьеру, но она чувствовала, что парализована, не знает, за какую нить ухватиться, и вместо того, чтобы опираться на коллег, отталкивает их от себя.

В бар вошел Сарате, и, хотя разговаривать с ним Элене не хотелось (как и ни с кем другим), она сделала вид, что рада.

— Ты надумал спеть? Видимо, осознал, что тебе нравится Камило Сесто.

— Я пришел поговорить об Ордуньо. Ты не можешь позволить ему уйти.

— Я никого насильно не держу. Хочет уйти — скатертью дорога.

— Объясни, как такая умная женщина, как ты, может быть настолько слепой? Отдел — это люди. Ты, Буэндиа, Марьяхо, Ордуньо, Ческа; разбрасываться такими сотрудниками нельзя, это стало бы одной из самых больших ошибок в твоей жизни.

— Ты пришел, только чтобы сообщить мне это? В таком случае можешь идти.

— Нет, я должен сказать кое-что еще: завтра на совещании мы предложим, чтобы подпольными играми Кортабарриа занялся я, а Ордуньо мне помогал. Сообщаю тебе это только для того, чтобы предложение не застало тебя врасплох. Можешь и сама его выдвинуть, как собственную идею. Тогда люди почувствуют, что ты с ними считаешься, что ты их ценишь.

— А если я не соглашусь?

— Ты начальница, и будет так, как ты скажешь. Но ты потеряешь хорошего сотрудника и, возможно, уважение остальных.

— Спасибо за совет. Надеюсь, он бесплатный. Или я тебе за него что-то должна? — В ее словах слышалась горечь.

Прежде чем уйти, Сарате добавил:

— Оставляю тебя одну, раз тебе так хочется. А, да: я уже сказал Ордуньо и Ческе, что заниматься делом Кортабарриа мне предложила ты. Так что не выставляй меня дураком.

В ту ночь пустота навалилась на нее всей своей тяжестью. Элена почти физически ощущала свои утраты: Лукас, муж, да и мать, с которой они не виделись почти год. Обычно эту пустоту что-то заполняло — но не теперь. Сегодня Элена наконец решилась дойти по коридору до комнаты сына. Открыла дверь, зажгла свет: в комнате все осталось так, как было, когда там жил Лукас. При виде его одежды и игрушек ее охватил озноб. Пустота стала еще невыносимей. Элена подумала о коллегах, которых считала друзьями, а некоторых, например Сарате, даже больше чем друзьями, но теперь и они растворялись в воздухе, точно призраки. Однажды она приедет на улицу Баркильо и там не будет ни души. Выйдет на улицы Мадрида и увидит, что они пусты: ни уличной суеты, ни шума и гула голосов, позволявших ей чувствовать себя в этом городе как дома. Граппа помогла Элене снять головокружение от разверзшейся под ногами пропасти — и уснуть на диване в гостиной. В полном одиночестве.

На следующее утро Хуанито был в прескверном расположении духа. Это было трудно не заметить: он гремел тарелками, включал оглушительно гудящую кофемолку, отвернувшись, шмякнул на стол перед Эленой багет с помидорами и подал ей воду безо льда.

— Не жадничай, Хуанито, лед бесплатный.

— На дармовщинку ничего не бывает, все стоит денег.

— Возможно, в Румынии это так, но здесь лед в напитки кладут бесплатно. Что с тобой? Ты был единственным, кто не злился на меня на этой неделе.

— Я не на вас, а на шефа.

Хуана, начальника Хуанито, вряд ли можно было назвать самым приятным владельцем бара в Испании: иногда он не здоровался, мог наорать на официантов, зато ездил к ним на свадьбы в Румынию, крестил детей и помогал с документами, чтобы оградить подчиненных от неприятностей с властями. Элена считала его человеком грубым, но порядочным.

— Чем он тебе не угодил?

— Все должно быть, как он скажет. Даже если он не прав. Но ведь я каждое утро в баре. А то я не знаю, чего хотят посетители! Нет, упрется, как осел, и ни тпру ни ну!

Хуанито приводил Элену в восторг знанием выражений вроде «ни тпру ни ну».