Время неба (СИ) - Ру Тори

— Тебе не нужно домой? — с надеждой спрашиваю я, и он задумчиво отвечает:

— Нет. Мать уехала на месяц. Будет наездами. Дошики и ночевки вне дома — наше все… — внезапно он двигается ближе, так, что плечи и бедра соприкасаются, и заглядывает в мое лицо: — Окей. Я не прошу многого. Хочешь встречаться тайком — давай. Мне все равно. Это в любом случае выйдет наружу… И… Никогда не принимай за меня решения. Прими за себя!

Волна его отчаяния передается и мне, мысли приходят вразброд, уши закладывает…

— Хорошо. Давай продолжим общаться. Но я не…

Настойчивая рука опускается на мой затылок, Тимур подается вперед, и горячие губы обрушиваются на мои. Один удар сердца я не могу ничего осознать, а потом оно взрывается. Отказывают тормоза, и я отвечаю на поцелуй — вцепившись в его волосы, раскрываюсь и поддаюсь, всхлипываю и задыхаюсь от обжигающего счастья.

Спустя пару долгих мгновений он отрывается от меня, тяжело дышит и улыбается:

— Уже поздно. Пойдем. Я провожу до квартиры… — но не дает возразить. Снова целует, душит в объятиях, и я чувствую, что он дрожит.

***

23

23

Синие сумерки, укутавшие дворы покровом тайны, до поры обеспечивают приватность — Тимур держит мою руку в своей и вразвалочку шагает впереди, его толстовка мешком болтается на мне, спасая от прохлады и скрывая консервативный наряд. Но внезапно уличное освещение загорается во всем районе, и я поневоле опускаю глаза.

В это время много прохожих — после двенадцатичасового рабочего дня уставшие люди возвращаются в уютные теплые жилища, к семьям и любимым, которые ждут и скучают…

Подробно отвечаю на вопросы Тимура, смеюсь над тонкими или пошлыми шутками, но все равно умираю от неловкости — только что, на трубах, мы увлеченно переступили черту недозволенного. Он безмятежен, а я не знаю, как себя повести.

Алкоголь размывает границы здравого смысла, до запредельных скоростей разгоняет кровь — кажется, теперь она у нас одна на двоих — циркулирует через сцепленные руки и заставляет одновременно останавливаться и глупо, но многообещающе улыбаться друг другу. И я в очередной раз поражаюсь: как можно быть настолько идеальным? Настолько подходящим мне… Настолько моим.

Фонари освещают путь, светофоры подмигивают зеленым, звезды сквозь прорехи в небосклоне с любопытством пялятся на нас с высоты — за разговорами ни о чем пройдено полквартала, но планами на вечер Тимур делиться не спешит.

Чем ближе подбираемся к черной глыбе моего дома, тем сильнее накрывает мандраж. Что дальше?..

Бросаю на Тимура быстрые взгляды — он ничего не предпринимает, и, кажется, не собирается предпринимать. Пытаюсь привести в порядок пьяные мысли, но они упрямо забредают не в ту степь.

Не пускать его дальше порога? Или, под невинным предлогом вечернего чая, пригласить к себе и сделать так, чтобы он никогда никуда не смог уйти?..

Разве не он в очередной раз разложил все по полочкам и усмирил мои метания? Разве не я накинулась на него, как голодный зверь, с явным намерением зацеловать до смерти?..

Никто не узнает об этом, так почему бы не воспользоваться моментом? Сколько раз я представляла его, именно его, в своей постели, сгорая от желания, тоски и стыда… Он не постеснялся признаться в том же самом. Выходит, для него все очевидно уже давно.

От неудобной обуви болят ноги, а от неопределенности саднит душа. Мой подъезд прямо за углом, и Тимур вдруг как ни в чем не бывало спрашивает:

— У тебя же наверняка есть нормальная еда, Май? Я зайду, с твоего позволения. Дома голяк. А третья порция «Дошика» за сутки меня точно погубит.

Дежурная лампочка над дверью разбита, пятачок со скамейками погружен в густой мрак, соседи при всем желании не разглядят подробностей моей личной жизни… Ничем не выдаю радости и облегчения — деловито выискиваю в сумке ключ и подношу к домофону:

— Не уверена! Но для тебя очень попробую найти что-нибудь в холодильнике. Пошли.

Шаркая в потемках по бетонным ступеням, поднимаемся к лифту и терпеливо ждем — слух улавливает только наше дыхание, крик младенца, приглушенный стенами, и громыхание тросов в шахте. Гостеприимно раскрыв объятия, тесная кабина принимает нас, и я наконец решаюсь посмотреть на Тимура при свете — моргающем и тусклом.

— У кого-то помада размазалась… — Он не смеется, но и не серьезен — делится дурацким наблюдением и сияет как медный пятак.

— Интересно, по чьей вине… — недовольно бурчу в ответ.

Выражение его лица неуловимо меняется, выдает отчаяние и такую невыносимую нежность, что я впадаю в ступор. Так смотрят на самое важное и бесценное. Точно так же герои дорам — головокружительные красавцы, смотрят на своих любимых, а у зрителя по другую сторону экрана перехватывает дух.

Он тоже производит подобное впечатление — красивый до невозможности, юный и уверенный, невообразимый и опасный для меня…

Проблески здравого смысла жалят разрядами слабого тока — пожалуй, сегодня и впрямь стоит ограничиться ужином. Но Тимур накрывает ладонями мои щеки, склоняется надо мной и, подавив малейшее сопротивление, снова целует — настойчиво и так долго, что ватные ноги подкашиваются. Задыхаюсь и уплываю, как девочка-подросток на первом свидании — видит бог, я не ожидала, что мой организм все еще способен на такую бурную реакцию.

Тимур прерывает поцелуй и крепко прижимает меня к себе, лифт отсчитывает этажи, а пульс — мгновения вселенского покоя и чистейшего счастья. Я пропала, и уже себя не контролирую. Влюбилась в парня, которому…

Выбираюсь на площадку седьмого этажа, щелкнув замком, открываю родную дверь и впускаю его в прихожую. Избавляю убитые стопы от туфель и растерянно дожидаюсь, когда он определит кеды на полочку.

— Послушай, еще не поздно заказать доставку… — предлагаю слишком тонким голосом, но он решительно шагает на меня и вдруг подхватывает на руки.

— Что ты делаешь! — вскрикиваю от неожиданности и заглядываю в его лицо, но нарываюсь на нахальную улыбку:

— Я ведь та еще сволочь, Май. Реально думаешь, что я напросился к тебе поесть?

От запаха умопомрачительного парфюма и леденящей душу паники темнеет в глазах — пробую сопротивляться, но Тимур намного сильнее и легко пресекает неповиновение. Нагло заваливается в комнату и, на ходу ткнув локтем выключатель, зажигает ряд потолочных светильников. Роняет меня на незаправленный диван и, чтобы окончательно сломить волю, садится верхом. Горячие пальцы надежно фиксируют запястья.

Уверена: если дернусь или попрошу — он отпустит, но ничего не предпринимаю. Любуюсь им, прислушиваюсь к новой себе и жду. Предвкушение обездвиживает, сомнения, что еще минуту назад кололи и ранили душу, отлетают прочь, теплым оловом по телу растекается желание, низ живота немеет и ноет.

— Позволь мне притронуться к тебе. Пожалуйста. Я так больше не могу, — тихо умоляет Тимур и сдувает челку, упавшую на лоб. В его широко распахнутых глазах отражаются неверие и боль, но вспыхнувший в глубине черный огонь мгновенно делает их непроницаемыми.

Разум по инерции продолжает строить нагромождения из веских доводов, но я… не хочу их озвучивать.

Прочитав во взгляде согласие, Тимур быстро стаскивает с меня свою толстовку, чертыхаясь, сражается с мелкими пуговицами блузки, оставляя вдоль позвоночника россыпи мурашек, умело расстегивает лифчик и избавляет от него.

Яркий свет заливает комнату. Рефлекторно пытаюсь прикрыться, но его пальцы перехватывают мои запястья, настойчиво разводят в стороны и прижимают к подушке.

Он пристально рассматривает мое тело — не моргая, изучает каждый сантиметр, часто вдыхает и шумно выдыхает. Щеки пылают, мышцы под футболкой напряжены.

То же самое часто проделывал и Олег, но мне категорически не заходило — сальные глазки, шарившие по голой груди, напрочь отбивали настрой и давали ему шикарный повод обвинить меня во фригидности.

Однако сейчас, под взглядом Тимура, я рискую закричать и сойти с ума — ужас смешивается с нестерпимым желанием, кровь закипает.