Образование Русского централизованного государства в XIV–XV вв. Очерки социально-экономической и политической истории Руси - Лев Черепнин

Эпигоном «государственной школы» буржуазной историографии был П. Н. Милюков. Говоря в своих «Очерках по истории русской культуры» об образовании Русского централизованного государства, он исходит из мысли о ведущей роли государства в историческом развитии и о подчинении его политики военным нуждам. «Русская государственная организация» складывается, по мнению П. Н. Милюкова, не в результате «органического, внутреннего роста общественной жизни», появление ее вызывается «внешними потребностями, насущными и неотложными: потребностями самозащиты и самосохранения». П. Н. Милюков определяет Русское государство как «продукт экономической неразвитости», оно возникает «на самой скудной материальной основе», но именно в силу этого становится «сильным» и «всемогущим». Для того чтобы объяснить, как это получилось, П. Н. Милюков оперирует категориями долженствования: Русское государство «должно было сделаться всемогущим», ибо ему необходимо было использовать все средства и все силы населения для защиты собственного существования. Если этих сил и средств не хватало, «надо было даже их вызвать, создать…»[202]. В связи с этим П. Н. Милюков выдвигает тезис, согласно которому в России «исторический процесс шел как раз обратным порядком» по сравнению со странами Западной Европы — «сверху вниз». Государству принадлежала «руководящая роль в процессе исторического домостроительства»[203].

Временем, когда создалось на Руси единое государство, П. Н. Милюков. считает XIV–XV вв. Русское государство конца XV в. П. Н. Милюков представляет в виде военного лагеря, а центр этого государства — Москву считает «настоящим военным станом, главным штабом армии, опирающейся на русский север и действующей на три фланга — на юг, на восток и на запад»[204].

Это военное государство в своих целях распоряжается сложившимися к этому времени социальными элементами, пользуясь ими как «неорганической массой, сырым материалом» для возведения «своей собственной постройки». Так произошло превращение «вольного удельного землевладельца в крепостного служилого человека». В то же время государство заплатило последнему за службу «землей, населенной крестьянами», причем обязанности крестьян в отношении помещиков считались «особым видом службы государству»[205].

Наконец, государству П. Н. Милюков приписывает и ведущую роль в выработке национального самосознания. Политическая идеология московской государственной программы скоро становится достоянием «народного сознания»[206].

Политический смысл концепции П. Н. Милюкова заключается в стремлении доказать на опыте истории неразвитость и искусственность экономики России, насажденной государством; невозможность революции ввиду отсутствия сложившихся классов и подчинения всех социальных сил общегосударственным нуждам; неизбежность сохранения царизма как политической силы, совершенно необходимой в условиях слабости общественно-экономического развития, вызывающей нужду в государственной опеке.

Большинство буржуазных историков конца XIX — начала XX в., рассматривая историю России, противопоставляли ее истории стран Западной Европы. Сравнительно редко делались попытки установить здесь какие-то общие моменты.

Сравнительно-историческим методом изучения прошлого пользовался Н. П. Павлов-Сильванский. Он выступил с тезисом о том, что, как и в странах Западной Европы, на Руси в определенный период ее исторического развития (с конца XII в. по 60-е годы XVI в.) господствовал феодализм[207]. Эта мысль не была абсолютно новой для русской дворянско-буржуазной историографии. Еще в XVIII в. С. Е. Десницкий и И. Н. Болтин сопоставляли феодальные порядки на Руси и в западноевропейских средневековых странах. Но русские буржуазные историки XIX в. в своей массе не восприняли идею о том, что и Русь прошла период феодализма, и поэтому работы Н. П. Павлова-Сильванского имели положительное значение, ибо на основе большого материала опровергали господствовавшие в то время в буржуазной литературе представления о «самобытности» русской истории, о противоположности исторического развития России развитию стран Западной Европы.

При всем научном значении работ Н. П. Павлова-Сильванского, содержащих ряд новых верных наблюдений, в теоретическом отношении они являются показателем кризиса буржуазной исторической мысли. Выводы Н. П. Павлова-Сильванского строятся на сравнении «отдельных учреждений русского удельного строя с основными учреждениями феодализма», на сопоставлении «отдельных юридических институтов» (община — марка, боярщина — сеньерия, боярская служба — вассалитет, поместье — коммендация, закладничество — патронат и т. д.). В ряде случаев это сопоставление получается весьма убедительным, свидетельствуя о большей или меньшей близости явлений, имевших место в разных странах в феодальную эпоху. Иногда же эта близость вызывает весьма серьезные сомнения, ибо доказывается она сравнением разновременных источников, отражающих разные стадии исторического развития. И во всех случаях остается недоказанным общий тезис Н. П. Павлова-Сильванского о том, что древнерусские учреждения «по существу своему, по своей природе представляют собой учреждения тожественные соответствующим учреждениям феодальной эпохи»[208]. Объясняется это и неверной постановкой самой задачи исследования — доказать тождество «порядков» в разных странах (когда речь может идти об общих и частных закономерностях исторического развития), и методологией и методикой исследовательской работы, сводящейся к выявлению внешних признаков, вырванных из общего исторического процесса «институтов» (в то время как важно изучение всей системы феодальных отношений).

Феодализм Н. П. Павлов-Сильванский рассматривает как явление политическое. Правда, он говорит «о крупной земельной собственности» как «основе феодального порядка». Но институты, «связанные с крупным землевладением», Н. П. Павлов-Сильванский отличает от «режима феодального» и называет их «сеньериальным», или «домениальным», режимом. Что же касается понятия «феодализм», то Н. П. Павлов-Сильванский, следуя Гизо и Фюстель-де-Куланжу, определяет его как политический строй, характеризующийся тремя признаками: 1) раздроблением территории на домены-сеньерии, 2) объединением их вассальной иерархией, 3) условностью землевладения. Представление о феодальном строе как о совокупности лишь ряда, главным образом правовых, явлений приводило к тому, что Н. П. Павлов-Сильванский различал «феодализм политический и феодализм социальный»[209].

Но надо сказать, что в целом ряде случаев в своих конкретных изысканиях Н. П. Павлов-Сильванский приходил к выводам, которые при всей общей теоретической неправильности его концепции представляли научный интерес. Таковы, например, его выводы о «древности волостной общины», о сохранении крестьянской общины и в период развития феодального землевладения, об ограниченности права крестьянского перехода еще до издания Судебника 1497 г., об иммунитете[210] и т. д.

Образование единого государства на Руси Н. П. Павлов-Сильванский рассматривает в духе своей общей концепции о «трех периодах русского исторического развития», причем в первый период (до XII в.) «основным учреждением является община, или мир», во второй (XIII — середина XVI в.) «основное значение имеет крупное землевладение, княжеская и боярская вотчина, или боярщина — сеньерия», в третий в качестве «основного учреждения» выступает «сословное государство»[211]. Это представление об историческом процессе как смене учреждений характерно для мировоззрения Н. П. Павлова-Сильванского, интересовавшегося не производственными отношениями, а правовыми явлениями в отрыве от базиса. При этом он считает, что «с объединением территорий в XV–XVI веках правительственная власть впервые получает истинно-государственный характер»[212]. Сословная монархия появляется на Руси с падением «феодального порядка» (процесс, начавшийся при Иване III и завершившийся при Иване IV)[213]. Перед нами — концепция русского исторического процесса, отражающая политическую идеологию кадетской партии (к которой принадлежал Н. П. Павлов-Сильванский), искавшей в прошлом историю конституционной монархии.

Специальное исследование о возникновении в конце XV в. единого Русского государства принадлежит А. Е. Преснякову. Он поставил перед собой задачу, по его собственным словам, «восстановить, по возможности, права источника и факта в представлении об одном из важнейших явлений русской истории — образовании Великорусского государства», так как в ряде трудов на эту тему данные первоисточников использовались лишь в качестве «иллюстраций готовой, не из них выведенной схемы»[214]. Сама по себе эта задача была вполне законной, и правильное ее решение могло помочь уяснению и углублению многих темных и спорных сторон поднятой А. Е. Пресняковым проблемы. Надо сказать, что Преснякову удалось по сравнению со своими предшественниками иными глазами взглянуть на источники по данной проблеме, применить к ним новые приемы изучения. Так, автор совершенно справедливо отмечает, что «княжие духовные и договорные грамоты раскрывают подлинный свой смысл только при условии изучения каждой в связи с создавшими ее отношениями, а взятые вне исторической обстановки, использованные, притом, для ответа на вопросы, каких они в виду не имели, они ведут к ложным выводам, какие им навязаны традиционной историографической схемой»[215]. Верно указывает А. Е. Пресняков и на опасность некритического отношения к другому виду исторических источников — летописным сводам. «При безразличном пользовании разными их типами и редакциями, без учета создавших эти типы и редакции тенденций и книжнических точек зрения» они «не дают всего, что могут дать, и, что существеннее, позволяют предпочесть позднюю и нарочитую переделку текста подлинному, первоначальному историческому свидетельству»[216].