Мстерский летописец - Фаина Пиголицына

На этот раз Иван нашел небольшую, недавно открывшуюся литографию военного госпиталя. Она выпускала только казенные бумаги, но тайно подрабатывала на частных заказах, делая ярлыки и этикетки. Рабочие согласились оттиснуть картинку настойчивому мальчишке. Ваня купил стопу бумаги и отнес ее, вместе с камнем, в печатню.

Оттиск получился четким, что очень порадовало юного предпринимателя, но тут опять вышла серьезная заминка.

Чтобы получить картинки, нужен был, выдаваемый цензурой, выпускной билет. Цензура же прежде требовала указать на листах название изготовившего их учреждения, а госпитальная литография не имела такого права.

Иван попал в ловушку и не знал, как быть. За все уже заплачено, а взять картинки нельзя. Где найти нужного поручителя?

Оказалось, что в Москве немало таких типографий, не имеющих права на «выпуск» своей продукции. Получить его можно было только у самого генерал-губернатора Закревского, а он давал дозволения на подобные учреждения весьма неохотно. Потому, например, при продаже их особенно большие деньги брали за имеющееся право-разрешение на «выпуск» продукции.

Иван, после долгих колебаний, отправился на поклон к Лилье. Пришлось рассказать тому про свои литографические достижения.

— Отца хочу порадовать, надо только на десяти экземплярах для цензуры показать фирму, разрешите назвать ваше заведение, — упрашивал подросток.

— Ну, постреленок, ну, шустрец! — шумел Лилье, но все же дал согласие.

Получив цензурный билет, Ваня, счастливый, помчался в литографию. При наличии билета ему тут же выдали картинки и камень. Тщательно упаковав свое первое детище, Иван отправил его сюрпризом отцу.

Александр Кузьмич сам теперь почти не бывал в Москве, целиком переложив на сына все свои торговые дела в первопрестольной. Он был доволен Иваном и уже совсем не контролировал его. Присланные сыном картинки «Константинополя» умилили Александра Кузьмича. Он обежал с ними всех родственников, похвастался перед батюшкой и раздарил мстёрцам чуть не всю упаковку.

Хорошо жилось Ване Голышеву у Лаврентьевой, но он опять переехал на новое место, к молодому граверу Ефимову, владевшему небольшой литографией. Школу он совсем забросил, был отчислен и теперь полностью отдался литографскому делу. Работал на Ефимова задарма, зато получил право печатать в его литографии свои картинки.

Александр Кузьмич, узнав от Лилье, что сын бросил Строгановскую школу, вознегодовал, а Ваня уговаривал отца:

— Откроем во Мстёре свою литографию?

— Прыток больно, кто нам дозволит?

— К графу поедем за разрешением.

— Ну, граф, вспомнив мои заслуги, положим, и даст дозволение, да дело-то не пустячное, прогореть можно…

— Ты, тятя, опасаешься, что я не справлюсь, — горячился Иван, — да только напрасно сомневаешься: в литографии я уже кое-что смыслю.

— Скор больно, самонадеян, пустишь на ветер отцовы сбережения, — ворчал Александр Кузьмич, но, жаркое до нововведений, его сердце уже было покорено.

— Только, тятя, мне еще в Москве надо пожить, до конца всему обучиться.

Александр Кузьмич уехал домой в сомнениях, но сына в Москве оставил.

В июне 1853 года началась война с Турцией. Император хотел укрепить свое господство на Ближнем Востоке. Русские войска вступили в Молдавию и Валахию, одержали победы на Кавказе, потом уничтожили турецкий флот при Синопе. В Москве появились картинки с эпизодами разных военных событий. Как-то в литографию Ефимова явился заказчик с полной серией картинок на военную тему: «Рекрутский набор», «Сны султана», «Синопское сражение», «Река Дунай и храм в г. Мачине». Под картинками были прибаутки и целые рассказы. Это был знатный человек, чиновник самого генерал-губернатора. Но Ефимов выпускал только визитные и свадебные карточки, билеты да этикетки, в печатании народных картинок опыта у него не было, и он хотел отказаться, но Иван Голышев со всей горячностью шестнадцатилетнего уговорил хозяина заказ принять.

Ефимов печатал свои этикетки с медных досок. И Голышев радовался теперь возможности научиться новому делу — переводу рисунка на камень с медных досок. Уже вдвоем с Ефимовым химичил и экспериментировал теперь Иван. И все получилось отлично. Изданный ими раёк пошел гулять по России, у них покупали камни с этими рисунками, картинки шли нарасхват.

Бойко раскупались у Александра Кузьмича и картинки с рисунками самого Ивана: «Проспект семи башен в Константинополе» и «Абдул-Меджид». Александр Кузьмич, видя, что сын вполне овладел литографским производством, возмечтал отлитографировать картинки из своего лю-бимогр Апокалипсиса. С помощью живописцев, производивших тогда стенопись в мстёрском храме, Голышев-старший сделал более сотни апокалипсических рисунков и послал их Ивану. Ваня получил на рисунки дозволение цензуры, но один перевести столько рисунков на камень не мог, нанял граверов, платя им за каждое изображение по пятнадцать — двадцать рублей, отец на расходы не скупился. Более двух тысяч потратил Александр Кузьмич на любимую серию. Но теперь оттиснутые картинки Апокалипсиса случайно попали в цензуре на глаза самому митрополиту Филарету, и тот почти все их не разрешил печатать. В то время ходили по России раскольничьи религиозные картинки с тайным смыслом: под Вавилоном, говорили, у них подразумевался Петербург. И много еще всяких толкований против православной церкви виделось в тех картинках. Поэтому митрополит и строжил.

Александр Кузьмич с горя слег. Потрачены были огромные деньги. Александр Кузьмич велел сыну оставить рисунки на камнях, не соскабливать, выждать время и увез камни на сохранность во Мстёру. Иван был с самого начала против издания Апокалипсиса.

— Военные баталии теперь у всех на уме, — убеждал он отца, — не время для Апокалипсиса.

— Яйца курицу учить будут! — ярился отец.

Теперь Александр Кузьмич оставил сына в покое, и Ваня тут же пустил в производство свою коллекцию рисунков: «Государственное ополчение», «Кронштадтская крепость», «Бомбардирование Севастополя»…

Крымская война была у всех на устах. По Москве ходило переписанное от руки донесение адмирала Корнилова, в котором говорилось, что много наших раненых приходится оставлять на поле боя, так как не хватает не только госпиталей, медикаментов, но и простых носилок.

— Загубили Расею. Вор на воре сидит, — говорили в толпе.

— Сказывают, сорок тыщ лошадей дорогих офицеры украли у армии и подменили их хилыми да болезными.

349 дней держался осажденный Севастополь, и вся Россия напряженно следила за ходом его обороны. Газеты теперь читал всякий сколько-нибудь умеющий складывать буквы. Картинки военных баталий расходились мгновенно.