Женщины, которые любили Есенина - Борис Грибанов

Усиленное внимание Есенина к молоденькой поэтессе не осталось не замеченным в московских литературных кругах. Как-то Наташа Кугушева, бывшая княжна, сказала:

— Ну, вот, Надя, ты теперь сдружилась с Есениным. Какой он вблизи?

— Знаешь, — ответила Вольпин, — он очень умен!

Кугушева возмутилась:

— Умен? Есенин — сама поэзия, само чувство, а ты о его уме. Умен! Точно о каком-нибудь способном юристе… Как можно!

— И можно, и нужно! Вернее было бы сказать о нем «мудрый». Но ведь ты спросила, что нового я в нем разглядела. Так вот: у него большой, обширный ум. И очень самостоятельный.

«Не одной Кугушевой, — вспоминала Надежда Вольпин, — многим думалось, что в Сергее Есенине стихия поэзии должна захлестнуть то, что обычно зовется умом. Но он не был бы поэтом, если бы его стихи не были просветлены трепетной мыслью. Не дышали бы мыслью».

Следующее воспоминание Надежды Вольпин относится все к тому же двадцатому году. Она работала теперь в военном госпитале, расположенном в Камергерском переулке напротив Художественного театра. В тот вечер, едва выйдя из госпиталя, она увидела караулившего ее Есенина. В его лице и во всей осанке чувствовалась радостная взволнованность. И нетерпение.

— Вот и вы наконец! Я вам приготовил свою новую книжку.

— О, спасибо! А я ее уже успела купить!

Сказала и тут же осеклась, глупо-то как. Он же ей сюрприз готовил.

Лицо у Есенина сразу же угасло.

— Но разве вы не хотите, чтобы я вам ее надписал? Я вас провожу, позволите?

— Конечно.

К тому времени Вольпин переехала на другую квартиру, в Хлебном переулке. Есенин присел к столу и на своей новой книге (это была «Трерядница») написал: «Надежде Вольпин, с надеждой. Сергей Есенин». Что ж, подумала Наденька, пожалуй, лестно, если его «надежда» относится к творческому росту. Но поэт имел в виду совсем другое.

Вспоминает Надежда Давыдовна и другой эпизод — мелкий, смешной, но по-своему примечательный. Она обедала в «Кафе поэтов», вошел Есенин и подсел к ней за столик. На нем была соломенная шляпа с плоским верхом и низкой тульей.

— А не к лицу вам эта шляпа, — заметила Наденька.

Есенин, ни слова не говоря, каблуком пробил в шляпе дыру и, размахнувшись, выпустил свое канотье из середины зала, где они сидели, прямо в раскрытое окно.

Вспоминает Надежда Вольпин и такой любопытный разговор.

Есенин с тоской спросил у нее:

— Почему все так меня ненавидят?

У нее захолонуло в груди.

— Кто «все»?

— Да хоть эти молодые поэты, что вертятся вокруг вас.

— Поэты? Что вы? Все они очень вас любят. Даже влюблены, как в какую-нибудь певицу.

Наденька не продумала это утешение. Однако она заметила, как жадно Есенин ловит ее слова. И хочет, и боится ей поверить. А у нее, хотя она еще не прочитала ни строчки из трудов по психиатрии, уже тогда, летом 1920-го, возникла мысль, что в Есенине притаилась какая-то душевная болезнь.

«Нет уж, — подумала тогда Надежда Вольпин, — лучше пусть Нарциссом смотрится в зеркало на свои ржаные волосы, любовно их расчесывая, чем эта въевшаяся в душу мысль, будто все вокруг ненавидят его!»

«В сознании Есенина, — вспоминала она, — окружающие резко делились на друзей и врагов. «Враги» — это некое смутное подозрение. «Друзья» — всегда нечто вполне конкретное, существующее во плоти и крови, хотя порой в их честную рать Есенин зачислял и таких, кто не слишком был ему предан и едва заслуживал именоваться хотя бы приятелем. Сейчас Есенин не так уж знаменит, но с ростом шумной известности — еще отнюдь не славы! — удельный вес этого последнего разряда «друзей» сильно возрастет. Помню, в начале лета двадцатого года, в дни, когда Есенин проживал в Гранатном переулке, он, встречаясь со мной, сообщил, весь лучась от счастья, что к нему едет друг («Понимаете, друг, настоящий друг! Я вас с ним познакомлю»). Он это говорил в страстной уверенности, что и я должна задохнуться от счастья, потому что познакомлюсь с его, Есенина, другом! А я и в самом деле до счастья рада — не из-за приезда еще неизвестного мне друга, но из-за твердой веры Сергея, что я всей душой разделяю его радость».

Любопытный эпизод рассказывает Надежда Давыдовна в своей книге воспоминаний «Свиданье с другом».

«Проходя под аркой, ловлю в зеркале проводивший меня черный взгляд поэтессы Кати Э. В нем такая жгучая ревность и злоба, что на секунду мне стало страшно. Кажется, женщина рада бы убить меня взглядом! Но страх сразу оттеснила радостная мысль: ревность ее не напрасна, и у Сергея под «холодком» («я с холодком», говорит он о себе) все же теплится ко мне живое чувство.

Мне двадцать, Кате, я думала, двадцать три. Она повыше меня, темные волосы и глаза, плакатно красивые, с правильными чертами лица, полна, но статна. И на диво легкая и плавная походка. У такой павы отбить любимого, пожалуй, лестно для юной девчонки (по годам я не так уж юна — мне двадцать лет, но по опыту любовному еще совсем дитя)».

Через несколько дней Надежда Вольпин выходила из Союза поэтов и столкнулась с Катей Э. Та решительно и требовательно подошла к Есенину. Он извинился перед Наденькой, пообещал завтра все объяснить и усадил Катю Э. в пролетку.

«Обиделась ли я? — вспоминает Вольпин. — Нет! Я уже знаю, что той не двадцать три, а тридцать два. И в своем девичьем неведении воображаю, что к зрелой женщине мне нечего ревновать Сергея. Тем более, что она… лишь предшественница. Я, точно девочка-подросток, полагаю, что настоящее чувство, одухотворенное, возможно только у молодых, с Катей же Сергея может связывать только то, что зовется физической близостью».

Следует заметить, что Надя Вольпин была девушка не простая, — у нее имелись свои мысли и представления о том, что такое любовь. Это явствует из приводимого ею в воспоминаниях разговора с Иваном Грузиновым, другом Есенина, человеком в высшей степени добрым и отзывчивым. Опекал он и Наденьку Вольпин, ценил ее поэтический талант, заботился о ней, устраивал ее выступления по всевозможным клубам, военным училищам, особенно, если гонорар там платили хлебом.

Однажды летним вечером Грузинов встретил Надю Вольпин в «Кафе поэтов» и предложил ей посидеть в его обществе.

— Есть разговор, — сказал он и спросил в лоб: — Надя, я вижу, вы полюбили Есенина.

Она молчала, ждала, что последует за этими словами.

— Забудьте, вырвите из души. Ведь ничего не выйдет.

Надя усмехнулась:

— Но ведь уже вышло.

Грузинов в ужасе выкатил на нее глаза:

— А Сергей уверяет, что…

— … что я не сдаюсь? Да, верно. Я не хочу «полного сближения». Но понимаете… Я себя безлюбым уродом считала. А тут полюбила, да как! На жизнь и смерть!