Кто такой Антал? - Владимир Фиала

— Надеюсь, вы понимаете, что ваш визит не принес мне радости. С другой стороны, вы могли вызвать меня к себе. Однако пришли сами, вас, видимо, никто не знает. Так что спрашивайте, доведем разговор до конца.

Гавран с одобрением взглянул на него.

— Перейду прямо к делу. Вы знаете этого человека? — Капитан подал фотографию патера Ванека в гражданском костюме.

Завадил смотрел, вытянув руку, как все дальнозоркие люди.

— Нет, — сказал он наконец и вернул фото Гаврапу.

— На допросе вы показали следователю, что указания о передачах по рации вам давал ревизор Клофач.

— Я его знал под кличкой Ренэ. — Правильно. Если я не ошибаюсь, вас звали Гуго. Вы знали еще одного связного по кличке Кришпин, им являлся почтовый служащий Нелиба. Больше вы действительно никого не знали?

Завадил бросил недоверчивый взгляд:

— К чему вам все это через столько лет? Я признался, отсидел свое и хочу иметь покой.

— Я, кстати, не намереваюсь возобновлять следствие.

Видите ли, я прочитал все материалы дела, судебный протокол и нашел, что не все там, на мой взгляд, стыкуется. Вы узнали от Кришпина, что руководитель вашей группы Ренэ арестован, и направили по рации предостерегающую телеграмму. Одновременно получили указания для заместителя Ренэ — Освальда. Указания должен был передать Кришпин, однако, прежде чем он успел это сделать, его арестовали. А вскоре после этого арестовали и вас, — сказал Гавран, внимательно глядя на Завадила.

— Совершенно точно.

— Часть группы сменила укрытие и ожидала, пока кто-нибудь проведет их за границу. Вам не говорили, что и вас возьмут с собой?

— Хотите верьте, хотите нет, но большинство членов группы я увидел только во время судебного разбирательства. И путей перехода за границу не знал.

— Это мне представляется неправдоподобным, — возразил Гавран. — Вы ведь работали в организации Бартака еще в годы войны. Бартак считал вас своим другом. И он втянул вас в это дело после войны, не обеспечив ухода за границу? Здесь нет логики.

— В то время нас об этом никто не спрашивал, — тихо ответил Завадил.

— Я спрашиваю вас сегодня, пан Завадил. Получали вы указания насчет ухода за рубеж в случае провала?

Завадил встал.

— Желаете кофе?

— С удовольствием. Но вы мне не ответили.

Завадил явно тянул время. Он поставил воду на электроплитку, достал еще две чашки, кофе и сахар.

— Видите ли, у меня был канал для перехода границы, но вы меня опередили.

— Какой канал?

Завадил взглянул Гаврану в глаза:

— Поздно вы пришли, пан капитан. Об этом канале знали лишь два человека, их теперь нет.

— Супруги Сыровы?

Завадил с удивлением проговорил:

— Нет, это были не супруги Сыровы из Седловице.

— А что вы знаете о них?

— Сыровы состоял в нашей организации еще в годы войны, тогда мы с ним встречались. Потом Бартак приказал ему переселиться в Седловице. Приобрел для него рентабельное конфискованное хозяйство. У нас в Седловице во время войны был свой человек, но я его не знал.

В то время я был просто запасным радистом и ничем другим не интересовался. Мне было известно, что от Седло-вице до границы рукой подать. Через усадьбу Сыровы в войну и после нее ходили наши связные.

— Вы сами бывали там когда-нибудь?

— Нет.

— Вы не помните последние депеши, полученные вами?

Между тем вода в кувшине закипела. Завадил по-прежнему тянул время. Он налил кипяток в чашки, снова поставил воду на плитку, подождал, пока она закипела, и долил чашки доверху.

— Пожалуйста, берите сахар, — сказал он, подавая чашку Гаврану. — Последние депеши? Мало что осталось у меня в памяти. Да к чему вам это теперь?

— У меня серьезные основания для этого, — настаивал Гавран. — Ведь, насколько я знаю, вы единственный из оставшихся членов группы.

Завадил молча кивал, отпивая глоточками кофе.

— Ренэ умер через год после освобождения из заключения. Освальд застрелился в машине. Кришпин куда-то исчез, а оба Сыровы эмигрировали. Остальных я не знаю. Вы переоцениваете мою персону.

— Почему? Вы ведь не только посылали и принимали информацию, но должны были и шифровать ее. Таким образом, знали содержание.

— На суде об этом не говорилось.

— Но иначе ведь не могло быть. Ренэ и Освальд не прошли такой подготовки, как вы. А Кришпин был простым связным.

— Зачем вы снова все это вытаскиваете? — протянул со вздохом Завадил. — По закону срок давности истек.

— Так чего же вам бояться? Окажите, о чем шла речь в последней депеше? Что вы с ней сделали?

— То же самое, что и с другими: расшифровал, передал Кришпину, а черновик сжег. В ней содержалось указание Освальду — в течение одного дня сосредоточить группу и подготовить ее переход в Австрию.

— Каким путем? По одному из каналов для связных?

— Нет. Каналы были вам известны или могли быть известны. Речь шла о запасном канале, предназначенном для чрезвычайных случаев.

— Вы знали, куда он ведет?

Завадил покачал головой:

— Бартак признавался, что он всегда имел склонность к строгой конспирации.

— Значит, Сыровы или его жена? — снова предположил Гавран.

— Сыровы знал лишь два канала для обычной связи и одно место, где он встречался с агентами. О запасном канале не имел права знать даже он.

— Сколько же каналов было у вас?

— Я же говорил, что было три канала. Два обслуживал Сыровы. О них, вероятно, кое-что знала и его жена. Третий канал был запасным. Его не знал и Ренэ. Знали только Бартак и его проводник. Каждый знал только то, что касалось непосредственно его самого… Третий канал существовал, хотя Бартак и скрывал это. Перед тем как сбежать совсем, Бартак собрал нас, то есть Ренэ, Освальда и меня. Мы договорились, каким образом будем давать о себе знать. Ренэ потребовал от него гарантий безопасности. Бартак в ответ сказал, что он уже давно подготовил запасной канал. Сначала воспользуется им сам, чтобы уйти за рубеж, а потом он послужит и нам, если вдруг возникнет угроза ареста.

— Но ведь кто-то должен был стеречь канал, получать письма, попросту заботиться о нем.

— Вероятно, так, — согласился Завадил. — Именно поэтому мы не имели права знать его.

— Вы разговаривали с Сыровы после его возвращения из тюрьмы?

— Да, он был у меня.

— Он не предлагал вам уйти за границу?

— Говорил об этом, но я отверг его предложение. Однажды я уже испортил себе жизнь. Там, за кордоном, нас, я думаю, не ожидали с оркестром. Незадолго перед этим я вновь женился. Жена знает обо мне все.

— Вы имеете в виду вторую жену?

— Естественно. Первая жена подала на развод, когда я был еще в следственной тюрьме. После этого я видел ее, наверное, раза два… Даже к сыну меня не подпустила. Он нашел меня потом сам.

— Извините меня, но хотелось бы знать: первая жена знала о вашей деятельности?

— Во все эти дела она и меня втянула. Теперь все позади. Вторую жену я встретил здесь, в бухгалтерии. Муж у нее эмигрировал с другой женщиной. Знаете, я от жизни больше ничего не жду, кроме нескольких спокойных лет. С Марией мы живем дружно, оба хлебнули предостаточно. Тоща я откровенно сказал Сыровы, что уходить не желаю.

— Вы знаете, какова его дальнейшая судьба?

Завадил отпил кофе.

— Вы в самом деле не разговаривали со здешними коллегами? Я ведь все им рассказал.

— Послушайте, пан Завадил, если бы мне была нужна информация только о вас, я не пришел бы к вам. Мне нужно знать, как обстояло дело с запасным каналом.

— Вы правы, о нем никогда не говорилось ни слова. Значит, так, Сыровы отозвался примерно через год. При расставании он обещал дать о себе знать. В то время срок давности уже истек, пан капитан.

— Бегство Сыровы меня не интересует, — махнул рукой Гавран.

— Его открытку я показывал вашему здешнему коллеге. Она была прислана из Австралии. Сыровы писал, что работает на ферме. Позднее он прислал письмо с цветной фотографией — он стоит с ружьем в руках возле джипа с кучей отловленных кроликов. Подпись была такая: «Привет с уикенда шлет фермер Сиров». Очевидно, сменил фамилию. Но хвалился он зря, фермером так и не стал.

— Откуда вам это известно?

Завадил пожал плечами:

— Знаю об этом довольно точно, если верить рассказам некоего Огноутека. Он приезжал сюда в прошлом году, разыскал меня в теплице, чтобы передать привет от Сыровы. С запозданием, правда. Сыровы уже три года как умер.

— Откуда это стало известно Огноутеку?

— Они были там вместе. Знали друг друга еще по лагерю. Им, говорил он, ничего не оставалось, как уехать в Австралию. В других странах их не принимали. Потом в течение четырех лет копил деньги на обратную дорогу домой.

Гавран задумчиво произнес:

— Что же случилось с Сыровы?