Безупречный шпион. Рихард Зорге, образцовый агент Сталина - Мэтьюз Оуэн

В то время как две его любовницы делили территорию, Зорге пытался минимизировать ущерб от непрекращавшихся арестов Гоминьданом активистов компартии. Основная трудность состояла в том, что указания Центра порвать все связи с прежней агентурой 4-го управления – и держаться подальше от разнообразных коминтерновских сетей в Шанхае – на практике были неосуществимы. В Москве разведка Коминтерна и советская военная разведка могли действовать как отдельные, и даже конкурирующие, структуры. В хаосе же шанхайского подполья жизни двух советских щпионских подразделений были безнадежно и неразрывно переплетены.

В конце весны 1931 года Шанхай вместил в себя великое множество советских организаций, каждая из которых имела прямое или косвенное отношение к шпионажу. Здесь была тайная резидентура ОМС Коминтерна; подпольное представительство Дальневосточного бюро Коминтерна (Дальбюро); представители Международной организации профсоюзов (МОП), Тихоокеанского секретариата профсоюзов, Коммунистического интернационала молодежи (КИМ), а также официальное генеральное консульство Советского Союза и советская Военная комиссия. У одного только Дальбюро был постоянный штат из девяти человек, пятнадцать явочных квартир по всему городу и бюджет на 120–150 тысяч фунтов стерлингов в год, поступавший от Западноевропейского бюро Коминтерна в Берлине, на подготовку и поддержку коммунистических кадров по всей Азии[23]. У всех этих советских товарищей были легальные прикрытия; все они встречались и открыто, и тайно с членами китайских профсоюзов, членами компартии Китая, писателями-леваками, приезжими иностранными коммунистами – и, разумеется, с европейскими единомышленниками из кружка книжной лавки Zeitgeist. Положение вещей усугубляло еще и то, что ОМС не удалось наладить с Центром нормальную радиосвязь. А это означало, что значительная часть корреспонденции между ОМС и Дальбюро фактически проходила через Зорге: ему лично приходилось ее шифровать и отдавать радисту, прикладывавшему невероятные усилия, чтобы передать сообщение азбукой Морзе во Владивосток.

Вся эта структура была шаткой и ненадежной, что подтвердилось, когда китайская полиция арестовала в Кантоне в марте 1931 года Хуана Дихуна, прошедшего подготовку в Москве агента Коминтерна, известного под кодовым именем “Калугин”. Под пытками Хуан вскоре после ареста стал называть имена других коммунистов. Последовала новая волна арестов. К середине апреля были арестованы пятеро курьеров КПК и восемь членов ЦК. Одного кандидата в члены Политбюро – Гу Шуньчжана – арестовали в Ханькоу, где он выдавал себя за уличного жонглера (фактически до вступления в партию это и было его ремеслом). Гу знал все места тайных собраний в Шанхае и был знаком почти со всеми советскими кадрами в городе, пусть те и были известны ему под сомнительными кодовыми именами. Через несколько дней Гу признался во всем, что знал. (Вероломство Гу не только не спасло ему жизни, но и послужило приговором для тридцати его родственников: партизаны-коммунисты казнили их, пощадив лишь его двенадцатилетнего сына[24].) Структура компартии Китая в Шанхае была полностью уничтожена. К концу июня свыше трех тысяч членов китайской партии были арестованы, многие были расстреляны.

Катастрофическая брешь в безопасности Коминтерна образовалась, когда 1 июня 1931 года британской полицией в Сингапуре был арестован курьер Жозеф Дюкру Лефранк, также известный как Дюпон. Полиция обнаружила при нем два листка бумаги с номером почтового ящика в Шанхае и адресом для отправки телеграмм. Шанхайская муниципальная полиция немедленно выяснила, что адрес принадлежал некоему Хилари Нуленсу, якобы преподавателю французского и немецкого. Настоящее его имя было Яков Рудник, и он отвечал в Дальбюро за связь, безопасность и размещение в Шанхае. После недельной слежки полиция арестовала Рудника и его жену Татьяну Моисеенко в коминтерновской квартире на улице Сычуань, 235. В карманах Рудника были ключи от квартиры 3 °C на улице Нанкин, где полиция обнаружила кипу секретных документов, касавшихся коминтерновских “ширм” в городе. Многие бумаги были зашифрованы. Но, к несчастью для Профинтерна, Дальбюро и всех прочих, листок с ключами шифрования оказался сложен в томиках Библии и “Трех принципов” (первого китайского социалистического лидера Сунь Ятсена), обнаруженных в той же квартире.

Из Москвы Берзин телеграфировал, что “хозяин” – кодовое имя Центра для Сталина – приказал, чтобы Дальбюро прекратило все развернутые в Шанхае операции и немедленно эвакуировало своих сотрудников. Множество сотрудников Коминтерна бежали, чтобы остаться в живых. Зорге остался единственным старшим офицером советской разведки в городе.

Полученные Зорге строгие указания Центра избегать контактов с компартией Китая и Коминтерном оказались вполне обоснованными. К несчастью для 4-го управления и для самого Зорге, в дальнейшем Центр сам проигнорировал собственные рекомендации. 23 июня руководитель ОМС Яков Миров-Абрамов обратился к Берзину с просьбой, чтобы Зорге сделал все возможное для освобождения Рудника и его жены. Опрометчиво, но, не имея иного выбора, Берзин согласился. Следующие несколько месяцев Зорге посвятил делу, ставшему известным как дело Нуленса: нанял адвокатов, координировал освещение процесса в прессе, выяснял, каким китайским чиновникам можно дать взятку, чтобы гарантировать освобождение пары.

Второпях выдуманные ОМС сомнительные псевдонимы Рудников в ходе допроса полиции трещали по швам. Сначала “Нуленсы”, стремясь воспользоваться экстерриториальным правом Бельгии в Международном сеттльменте, говорили, что являются бельгийскими подданными. После того как бельгийское министерство иностранных дел отказалось подтвердить их гражданство, дело Рудников передали в китайский суд в Шанхае. 4 августа Рудник изменил показания, назвавшись Ксавье Алоисом Бере, родившимся в Швейцарии 30 апреля 1899 года в городе Сен-Леже. Швейцарский генеральный консул тоже не был готов подтвердить подданство Нуленса, не получив особых указаний из Берна, – ив самом деле, настоящий целый и невредимый Ксавье Бере вскоре был обнаружен в Брюсселе.

Оказываясь во все более отчаянном положении – в условиях растущего недоверия, – Коминтерн уговорил другого жившего в Москве швейцарского коммуниста “одолжить” свое имя злосчастным “пациентам”, томящимся в китайской тюрьме. В конце августа Рудник стал Полем Кристианом, швейцарским поклейщиком обоев и батраком. Несколько недель спустя Центр снова передумал, после чего Рудник объявил себя другим гражданином Швейцарии, механиком Полем Ругом. Все это время заключенный из кожи вон лез, пытаясь убедить китайский суд, что не является тайным агентом коммунистов – несмотря на то, что существенная часть секретных документов, обнаруженных в квартире на улице Нанкин, просочилась из китайской полиции в прессу.

Тем временем Коминтерн развернул международную кампанию в знак протеста против заключения Нуленсов под стражу. Действуя из Берлина, опытный пропагандист Вилли Мюнценберг сформировал Комитет в защиту Нуленса-Руга, заручившись поддержкой таких знаменитостей, как Альберт Эйнштейн, Герберт Уэллс, мадам Сунь Ятсен и Анри Барбюс. Дело обсуждалось и в британской Палате общин, и в Сенате США[25].

Широкое внимание общественности к делу Нуленса вряд ли можно назвать лучшим способом укрывания тайного агента. Тем не менее, беспечно – или опрометчиво – пренебрегая безопасностью шефа своего отделения, Центр продолжил настаивать, чтобы Зорге вел переговоры с адвокатами, давал наличными солидные взятки[26] и взаимодействовал с рядом сотрудников Коминтерна, командированных в Шанхай с различными схемами по освобождению пары. Невероятные усилия, брошенные на освобождение Рудника – потраченные средства, мобилизованные международные ресурсы, риск сотрудников советских тайных ведомств, – явственно свидетельствуют о полной незаинтересованности Москвы, проявленной в дальнейшем в деле освобождения Зорге из заключения в Японии.

Зацикленность Центра на чете Нуленсов представлялась тем более абсурдной ввиду нарастающей агрессии Японии на севере Китая, в Маньчжурии, гораздо более насущной проблемы для национальной безопасности Советского Союза. Влияние Японии в Маньчжурии – граничившей с Кореей, которой руководила Япония, китайской Монголией и советским Дальним Востоком – набирало обороты в течение десятилетий. Маньчжурия была для расцветающей промышленной экономики Японии главным источником сырья, в том числе угля и железной руды. К 1931 году 203 000 граждан Японии жили на северо-востоке Китая, а доля Японии в иностранных инвестициях в регион составляла 73 %. Южно-Маньчжурская железная дорога, связывавшая порт Далянь с материковой частью региона – а в дальнейшем и с российской Транссибирской магистралью, – принадлежала Японии, ее штат состоял из японцев. Под контролем Японии находилась часть территории вдоль железнодорожного полотна со времен победы страны в Русско-японской войне 1904–1905 годов. Важно отметить, что японская железнодорожная зона защищалась силами 15 000 военных Квантунской армии, полуавтономного соединения Императорской армии Японии, базировавшегося на материковой части Китая[27].