Еще ближе (СИ) - Юлия Леру

Не знаю. Мне хочется верить. Мне надоело чувствовать себя прокаженной с этим пластырем на шее. Какой у меня выбор?

Щадар присел рядом со мной на диванчик, дождался окончания выпуска новостей. Началось какое-то ток-шоу, и я выключила телевизор. Смотреть, как люди перемывают друг другу кости в преддверии мировой войны мне не хотелось.

— Расскажи мне свою историю, — попросил Щадар, когда я протянула ему пульт.

— Она долгая.

Он пожал плечами.

— Да я никуда не тороплюсь.

Конечно, я не рассказала ему всего. Не упомянула о роли Лакса во всем этом, не назвала имен. Только мир, в котором я росла, только нападение, после которого поняла, что со мной что-то не так, только тюрьма Ра’ша, в которой оборотни, ангелы и демонокровки сходили с ума от близости друг друга.

А потом он рассказал мне свою историю, и я поняла, что те ужасы, которые пережила я — ничто в сравнении с тем, через что пришлось пройти Дару.

Его звали Щадар, и он родился в лаборатории от матери, которой так никогда и не узнал. Его сразу же поселили к другим «овцам», и их с каждым днем становилось все меньше и меньше, хотя сначала было очень много. Приводили и новых «овец», но уводили гораздо, гораздо больше. Кровь и другие жидкости его тела собирали каждый день. Всю жизнь, с самого раннего детства он не знал, что такое день без уколов, без измерений, без исследований. Вены на руках стали толстыми, и тогда им всем поставили постоянные катетеры, чтобы каждый раз не делать новый прокол.

Это называли милостью.

Когда Щадар достаточно подрос, его и других подростков отселили от остальных и попытались тренировать. Но способность еще спала в них, несмотря на то, что демоническая кровь уже бурлила внутри, изредка вызывая ее всплески. Их всех по-прежнему водили каждое утро на проверку, и на одном из осмотров Щадар заметил девушку, тоже «овцу». Она была не такая, как остальные. Если им сковывали только ноги и руки, ей завязывали глаза и рот. Он не помнил, чтобы она росла вместе с ними. Другие девушки говорили, что она — самая сильная из них, что способность проявилась в ней уже сейчас, и что ее боятся так, как боялись во время войны настоящих демонов.

У девушки были прекрасные волосы и маленькие руки и ноги, и он влюбился. Проходя мимо, Щадар как-то коснулся ее руки — и ощутил в ответ робкое пожатие. Через несколько дней он строил для них планы побега, представляя, как он заставляет охрану открыть им ворота, как выносит девушку на руках из горящего здания, как снимает с нее повязки и целует ее прекрасные губы…

Уровень антител в его крови стал выше, и тюремщики забеспокоились. Щадар чувствовал, что готов, что сможет использовать свой дар инвазии воли, чтобы бежать, но он боялся рисковать жизнями других «овец», среди которых были и его друзья. Он узнал потом, что эта девушка страдала странной лихорадкой, которую в этом мире никто не умел лечить. Она была с другой планеты, и вдали от своей родины умирала, мучительной и долгой смертью. Как-то раз ее не привели на анализы ни утром, ни вечером. В тот же день Щадара избили за попытку поговорить с другими девушками, и он несколько дней провел в лазарете, не вставая с кровати. Придя в себя, он спросил о той девушке у врача, и тот зло и раздосадованно сказал ему, что она не выдержала очередного приступа лихорадки и умерла.

Щадар потерял руку при попытке побега. Она была удачной — «овцы» угнали корабль, взяв в заложники команду, и выбрались на орбиту, откуда послали сигнал бедствия. Их было семьдесят тысяч. На корабле спаслось две сотни. Что стало с остальными, Щадар не знал — он запретил себе даже думать об этом. Бионический протез ему сделали уже в Б-це, куда ангелы отправили выживших. Щадар не хотел больше слышать о демонах, но по уровню антител он оказался как нельзя более подходящим для работы с демонической девочкой.

— Я знаю об этой лихорадке, — сказала я. — Я сама пережила ее однажды. Твоя девушка была из Белого мира или какого-то подобного ему.

Он вздрогнул.

— О ней я говорить не хочу, извини.

Я замолчала. Дар не стал продолжать разговор, и я поднялась, намереваясь вернуться в палату.

— У тебя есть семья, Нина? — неожиданно спросил он.

Я повернула голову и встретилась с ним взглядом.

— Да, — сказала я. — Мама, брат — живут здесь.

Он хмыкнул.

— И даже любимого нет?

— О нем я говорить не хочу, извини, — сказала я резко.

— Тоже не поклонник демонокровок?

— Я же сказала, что не хочу это обсуждать, — повторила я.

Может, я и лгала, и на самом деле я хотела хоть с кем-то поговорить на эту тему. Но этот кто-то будет не Щадар. Я не хотела доверяться такому же, как я, узнику собственной крови. Я не хотела откровенничать с тем, кто пойдет со мной рука об руку в бой с демонической девочкой и заглянет в глаза Лаксу, который ее приведет.

После ужина я улеглась на кровать, взяв телефон. У меня в нем было несколько игр, и я погрузилась в собирание орешков с веселым лепреконом, намереваясь так скоротать время. Дверь в палату я закрыла — не хотелось, чтобы на нас с Жазой пялился объявившийся ближе к вечеру персонал. Я слышала голоса, шаги. Наверное, шла подготовка ко второй процедуре. Я так увлеченно играла, что не сразу поняла, что меня кто-то зовет.

— Нина, Нина! — тихо шептала Жаза.

Я поставила игру на паузу и повернула голову. Жаза лежала на боку, бледная как смерть, вцепившись пальцами в простыню.

— Нина, позови кого-нибудь. Пожалуйста. Мне плохо.

Я вскочила с постели и выбежала в коридор, громко зовя на помощь. Прикатили каталку, Жазу тут же, в палате, подключили к капельнице и увезли. Я не знала, что с ней, но я четко понимала, почему. Это все было из-за процедуры. Наверняка. Какой-то побочный эффект, о котором сама Жаза и говорила. Мне стало страшно. Я ощупала себя, забралась под одеяло и свернулась клубком, пытаясь согреть вдруг похолодевшее тело. А что, если и мне станет так плохо? А что, если…

Жаза умерла ночью, не приходя в сознание. Я узнала об этом на следующее утро, придя в себя после