Тринадцатая пуля - Вионор Меретуков

Пока ехали, Алекс суетился и похохатывал. Видно было, что ему, этому жизнерадостному бабнику, прожоре и эгоисту, приятен мой приезд, который мог внести некоторое разнообразие в его убогое ежедневное жизненное меню.

— Давно выставлялись, коллега? — спросил он с фальшивой заинтересованностью.

— Мне не до светской болтовни. У тебя нет за пазухой бутылки пива?

— Постыдился бы водителя.

— А что, водитель не человек?

В зеркальце я увидел, как шофер ухмыльнулся. Голос Алекса напрягся:

— Так выставлялся или нет?

Алекса всегда занимала и увлекала исключительно собственная персона, и поэтому я только махнул рукой. Да и что сказать ему? Повторить, что я хочу пива? Я и сказал:

— Хочу пива.

— Прости, не предусмотрел.

— А надо было… Ну, ладно, черт с тобой, выставлялся. Персональная выставка.

— Неужели! Где?

— Натурально, в Москве.

— Как интересно!.. — вскричал Алекс.

— Я так не думаю. Представь себе Сокольники. Конец ноября. Центральная аллея вся в снегу. Складной ветхий стульчик. На стульчике — я. Вокруг — прислоненные к деревьям и скамейке мои картины. Словом, мои шедевры… Холод страшный! Сквозит со всех сторон. Изредка подходят граждане в дубленках и дорогих шубах. Жуют губами, щурятся, пятятся, надвигаются, в общем, изображают знатоков. Можно подумать, что они в Уффици или галерее Боргезе! А я, синий от холода и безнадеги и, кстати, неопохмеленный, — как сейчас, — поднимаюсь со стула и хожу перед ними на цирлах… И убеждаю их, как официант! — заказать на обед пасторальный пейзаж с пятнистыми коровами на аспидно-зеленом лугу или белоснежных лебедей на фоне ярко-синего озера, а на десерт — сочный фруктово-ягодный натюрморт. Продолжать?

— Прости, Андрюшенька! Я не знал… Господи, неужели все так плохо?..

— Кстати, моими соседями были не какие-то ремесленные халтурщики, а вполне приличные художники, попадались даже "заслуженные". Когда хочешь жрать, не до самолюбия… Потом, слава Богу, многих разобрали заказчики — иностранные и разбогатевшие наши. Закончилось и мое великое сидение на стульчике…

Когда мы приехали и расположились за столом, Алекс как бы невзначай спросил:

— А кто тот жирный хомяк с сальными глазками, которого ты при расставании снисходительно потрепал по плечу?

— Викжель? Ну и фамилия, не правда ли? Так, случайный попутчик. Замучил меня разговорами о смысле жизни. Если бы не выдающий коньяк, то…

— Он такой же Викжель, как я Бенито Муссолини… — скривился Алекс.

— Это утверждение или подозрение? Мне плевать, кто он. А на Муссолини ты похож. И не отвлекайся, гони пиво!

Мы сидели в гостиной. Огромный овальный стол на витых коротких ножках был уставлен добротной закуской (Алекс обожает вкусно поесть) и разнокалиберными бутылками. Мы были вдвоем. Алекс принес бутылку ледяного пива. Наконец-то!

…Познакомились мы с Алексом давно. Еще студентами. До своего серьезного увлечения живописью я пару лет был студентом филфака МГУ, где и свел короткое знакомство с провинциальным пареньком, одетым — в отличие от меня — по моде и прибывшим в столицу с очень серьезными намерениями.

Свое покорение Москвы он начал с планомерной осады лучших невест Советского Союза, коими были полны в ту пору университетские коридоры.

На охоту он выходил, облачившись в узкие джинсы, которые чрезвычайно убедительно подчеркивали размеры того предмета, с помощью которого он и намеревался вести вышеупомянутую осаду. И я

не раз видел восхищенные взгляды потенциальных невест. И восхищаться, скажу откровенно и без показной зависти, было чем!

Учебе Алекс уделял совсем немного из своего драгоценного времени, целиком расписанного по минутам и посвященного исключительно свиданиям с девицами.

Он вертелся, как Фигаро. И все равно времени ему всегда не хватало. И тут, несмотря на присущие ему победительную наглость и находчивость, преподаватели стали выкидывать его с зачетов и экзаменов.

Зримо замаячило отчисление.

И он принял единственно правильное решение. Оно далось ему нелегко. После мучительных раздумий и внутренней борьбы, он согласился переспать с инспектором курса.

Предвижу возмущение ярых врагов однополой любви.

Спешу успокоить их. Общепринятая мораль не пострадала. Инспектором курса была женщина — немолодая полная усатая дама, которая давно заприметила мальца с причиндалом. Описывая внешность этой очень влиятельной на факультете особы, я воздержусь от слов, вроде "уродина" или "страхопыдла", но "возрастная" дама была так не хороша собой и так потрепана жизнью, что нравственные мучения молодого человека понятны.

Но героям поем мы песню!

Грехопадение свершилось. Алекс сдал хвосты, а охота на невест была продолжена…

— Вот уже пять минут, как ты молчишь и гнусно хихикаешь, — сказал Алекс.

— Вспомнил твою университетскую эпопею с инспекторшей.

— Господи, и ты еще смеешь ржать! Меня и сейчас дрожь пробирает, как начну вспоминать… Ты должен не ржать, а сочувствовать! Ты знаешь, как она меня называла? "Мой дровосек". Когда я дал ей понять, что согласен на все, она заманила меня к себе домой и такое начала со мной вытворять! Я, гордившийся своим скромным сексуальным опытом, почерпнутым в основном из общения с желторотыми студентками, был посрамлен! И как! Она оказалась воинствующей нимфоманкой, обожала Рихарда Вагнера и наизусть знала все написанное в средние века о таинствах любви и способах, которыми владели якобы дремучие рыцари. Почему-то думают, что в те времена люди занимались любовью по-солдатски — туда-сюда, туда-сюда. Черта с два! Она мне показала, как это делается! Гарцевала на мне, как корова в латах, отрабатывая на практике то, что познала в теории, начитавшись своих дурацких книжек. Она боялась соседей и потому врубала на полную мощность "Валькирию" или "Гибель богов", чтобы не было слышно моих завываний, когда она меня истязала. Вволю нагарцевавшись, эта ненасытная тварь, плотоядно причмокивая, падала на спину и, протягивая ко мне руки, кричала: "Иди ко мне! Иди ко мне, мой дровосек!" Она была для своих лет еще вполне крепкой теткой, с сильными, мускулистыми руками, стальным торсом и каменными грудями, и, когда я бывал с ней, мне казалось, что я трахаю не женщину, а рыцаря в доспехах. А тут еще эта проклятая музыка! Ты знаешь, старик, я такого тогда с ней натерпелся, что и врагу не пожелаешь! Это было одно из самых сильных переживаний, которые выпадали мне в жизни. После тех пыток мне теперь не страшны никакие гестаповские застенки!.. А этот Вагнер!.. Судороги делаются от его окаянной музыки! Вообще-то трахаться под музыку мне приходилось, встречались мне такие любительницы, один раз даже трахался под гимн Советского Союза, но, уверен, трахаться под Вагнера могут только изуверы! Ты знаешь, она мечтала заняться со мной любовью, облачивший в кольчугу и вооружившись мечом… Вот тут бы точно мне пришел конец… Слава Богу, к тому времени у меня началась дипломная практика…

— Да, серьезная была женщина, — в раздумье сказал я. — Таких сейчас не делают.

Мы сидели уже много часов. За окном давно была ночь.

Чистюля Алекс уже дважды облагораживал стол, меняя тарелки и рюмки. Когда я случайно пролил вино на полированный подлокотник кресла, Алекс заметил это и, не прерывая беседы, встал и салфеткой его осушил. Я вспомнил свою холостяцкую привычку — есть на газетке. А что? Удобно: поел, завернул косточки и огрызки и в ведро! — и мне не стало стыдно. Вспомнил я и зачем приехал.

…Часам к двенадцати я ему открылся. Запинаясь, поминутно проверяя Алекса взглядом, я рассказал ему о своих снах… в общем, обо всем. Лишь большим количеством выпитого могу объяснить то, что Алекс поверил мне сразу.

— Странно, что тебе вообще нужен советчик, — сказал он, мрачно глядя в стакан. — Ты же всегда был таким умным, таким талантливым… Знаешь, я ведь всегда завидовал тебе. Я завидовал тому, что ты москвич и всему тому, что с этим связано. Когда я приехал в Москву, ты и твои друзья показались мне такими необыкновенными, такими интересными людьми, каких я там, откуда приехал, никогда не встречал. Вы знали и любили Москву, и я тоже вместе с вами принялся во все лопатки любить Москву, но у меня это плохо получалось… Я все время чувствовал себя не на своем месте. И мне было плохо. И никто этого не замечал. А я так нуждался в помощи, но все были заняты своими делами, и ни у кого на меня не оставалось времени. И теперь ты приехал просить у меня совета…