Легенды темного тысячелетия - Стив Паркер

Верина едва обратила внимание на лазерный луч, полыхнувший у нее над головой и положивший конец крикам молодого человека.

Добравшись до лагеря, Верина положила Филонову между останками комиссара Йелинека и покрытым жуткими ранами библиарием Темных Ангелов, который, едва переставляя ноги, пришел в их лагерь на рассвете и, не сказав ни слова, рухнул без сознания. Появление космодесантника привело гвардейскую роту в ужас. Ни один из гвардейцев, возможно за исключением ныне покойного комиссара, никогда прежде не встречал воина Адептус Астартес, а раны на теле десантника, смертельные для обычного человека, заставили побледнеть даже видавших виды ветеранов из Первой роты.

Сначала Верина подумала, что их страх вызван тем, что в библиарии Темных Ангелов гвардейцы видят подобие космодесантников Хаоса, высадившихся на планете вместе с Валерием. Однако вскоре она поняла, сколь это тяжкий удар для гвардейцев — найти одного из богоподобных воинов Императора в столь плачевном состоянии. Если даже загадочным Темным Ангелам не совладать с врагом, на что тогда надеяться им, простым смертным?

Впрочем, зачем сейчас думать о том, что не имеет никакого значения? Верина отогнала назойливые мысли и занялась тем, чему ее учили — врачеванием. Она попыталась разыскать все, какие могла, осколки в плече Алены, но очень скоро поняла, что жить Филоновой осталось не больше часа. Рана уже начала источать тошнотворный запах тлена, свидетельствовавший о том, что бороться за жизнь сержанта уже бессмысленно.

— Не шевелись, Алена, — Верина удержала попытавшуюся встать женщину, и сделала ей укол болеутоляющего, — я смогу облегчить твои страдания.

— Глупо, моя госпожа, как все глупо получилось, — срывающимся шепотом произнесла Алена. Ее тело сводили судороги боги, но Верина видела, что лекарство уже начало действовать, — если бы комиссар узнал, как я… он бы с меня живьем шкуру спустил…

Верина посмотрела через плечо на останки комиссара. Накануне его накрыл взрыв, и осколки снаряда изрешетили Йелинека.

— Скажи, Алена, почему ты не могла просто добить того культиста? Я за тобой раньше такого не замечала.

— Не знаю, госпожа. Просто эти гады готовят осадные орудия, а Флот прекратил бомбардировки. Мы в безнадежном положении. Мне хотелось сделать хоть что-нибудь. И мне стало легче.

— Почему?

— Я показала этим гадам, которые засели внизу, что мы не прячемся за пушками и ракетами.

— Такой ценой? Ценой собственной жизни?

— Я довольна. Умираю достойно… я боялась, что смерть моя будет куда страшнее. Может, все дело в болеутоляющем. Может если б не оно, я бы заговорила по-иному. — Алена подцепила пальцами одну из пустых ампул и сухо рассмеялась. — Прошу, не дайте мне опозориться перед ротой, — Филонова вцепилась Верине в правую руку, — я заслужила…

В лагере стояла тишина. Верина ни на мгновение не сомневалась, что гвардейцы, вроде бы занимавшиеся своим делом, внимательно прислушиваются к их разговору. Первая рота уважала старшего сержанта Филонову. Верина знала, что женщина, лежащая перед ней, горда своей судьбой и службой в Имперской Гвардии. И сейчас Алена хотела вселить в товарищей по оружию веру в Верину, ведь именно сестре-госпитальерке предстояло сменить ее и возглавить роту. И хотя Верина знала, что ненадолго переживет Алену, она питала к сержанту достаточное уважение, чтобы не тревожить ее в эту минуту правдой.

— Ты сражалась во имя Его и пожертвовала всем, чем могла. Именем Его я благодарю тебя за службу и объявляю тебе, что ты исполнила свой долг. Алена Филонова, я дарую тебе отдых от праведных трудов.

Затянув молитву по праведникам, Верина ввела иглу с «Милостью Императора» в шею Алены.

Смерть стала частой гостьей в лагере, но когда тело Алены начало тлеть, Верине показалось, что измученные, павшие духом гвардейцы, вдруг преисполнились решимости. Эта решимость была не похожа на фанатичную отвагу касркинов из ударных войск Кадии, с которыми Верине доводилось иметь дело, поскольку именно из их рядов лорд Матальнэ набирал себе штурмовиков. Не напоминала она и праведное рвение Сестер Битвы, чьи боевые молитвы неслись прямо к небесам. Не была эта решимость сродни упрочившейся в веках вере сыновей самого Императора, видевших глубокий смысл в каждом действии и поступке. Простая, человеческая преданность и самоотверженность гвардейцев заставила Верину устыдиться своих сомнений. Как она теперь сможет смотреть этим солдатам в глаза?

Закончив обряд, девушка поднялась и решительно зашагала к храму — там ей предстоит положить конец трусливой твари, в которую она превратилась.

— Позвольте обратиться, сестра, — раздался незнакомый голос.

Верина обернулась и обнаружила, что космодесантник пришел в себя.

— Я чувствую, что времени осталось мало, причем не только у меня. Подойдите ближе. Мне надо кое-что вам сказать, а силы почти на исходе. — Библиарий медленно приподнялся на локтях и шевельнул пальцем, подзывая Верину к себе. Доспехи в области живота пересекались трещинами, из которых сочилась темная кровь и янтарная жидкость.

Верину ужасала мысль, что библиарию, даже ослабленному ранами, окажется под силу подчинить ее разум, однако она с деланным спокойствием подошла к воину и опустила ладонь ему на плечо. Прикинув все возможные варианты, она пришла к выводу, что библиарий собирается казнить ее за еретические мысли и трусость. Что ж, пусть будет так. За Темными Ангелами закрепилась слава самого сурового и неуступчивого ордена Адептус Астартес, и Верина надеялась, что праведный воин будет судить ее строго, без снисхождения.

— Меня зовут Круций, сестра. Что вы думаете о нашем нынешнем положении? Какова диспозиция противника? Каков ваш план?

— Наше положение безнадежно, лорд Круций. Мы удерживаем один из шести бастионов. Наша цель — выиграть время и дать эвакуироваться тем, кто сейчас находится в космопорте Эретов. Враг скоро закончит монтаж осадных орудий, и через несколько часов Несущие Слово прорвут оборону. Плана у меня нет, — доложила Верина.

— Кроме как плана покончить с собой, дитя мое? — мягко уточнил Круций. — Я чувствую — что-то тебя терзает, и потому прошу — одумайся. Тебе нужен совет, мне — твоя помощь. Потому давай поговорим, что толкает верную дщерь Императора в объятья ереси. Тогда, быть может, нам удастся спасти друг друга.

— Мой грех — трусость, милорд, — Верина впервые призналась другому в том, что мучает ее. — Я сомневаюсь в себе и своем предназначении. Сотни приняли смерть от моей руки, но теперь я не знаю, был ли в этих смертях какой-либо смысл. Как я могу возглавить оборону, если не владею собой?

— Ты из ордена госпитальеров святой Катерины. Да или нет?

— Да, лорд Круций. Я состояла на службе у ныне покойного инквизитора Матальнэ. Дознавателем.

Библиарий на несколько секунд закрыл глаза и, помолчав, произнес тщательно подбирая слова:

— Значит, ты считаешь свое желание спасать и сохранять жизни слабостью. Ты сомневаешься, что твоя служба в Инквизиции имела смысл. Так?

— Вера абсолютна чиста, лишь когда безусловна, милорд.

— Да, это первая строчка гимна, но какой в ней сейчас толк? Как ты думаешь, почему инквизитор призвал на службу именно тебя?

Верина не торопилась с ответом. Тщательно все обдумав, она произнесла:

— Потому, что он знал — я лучшая в искусстве врачевания среди всех послушниц нашего ордена. Мне единственной из всех учениц разрешили принять обет врачевательницы, — девушка не видела смысла врать или утаивать правду из ложной скромности.

— Значит, он знал, что тебя ждет жизнь праведницы, целиком отдающей себя делу спасения слуг Императора. Всякий, кого готовят самоотверженно спасать жизни, неизбежно будет испытывать предубеждение к убийству. Да или нет?

Верина ничего не ответила. Она сидела, погрузившись в воспоминания, размышляя о долгих ночных допросах, о том, что ей приходилось совершить во имя Императора. Наконец она промолвила:

— Он называл меня Лезвием Правды. Когда под следствием оказывались особенно чувствительные, он никому не дозволял помогать ему. Всегда звал только меня. Звал, хотя наверняка понимал, как я ненавидела то, что делаю.

— Окажись я на его месте, мне бы не очень хотелось, чтобы мне помогал какой-нибудь преисполненный чрезмерного энтузиазма мясник. Здесь нужен тот, чья вера чиста; кто не испытывает ни малейшего удовольствия от процесса. Разве я не прав?

— Но я же в нем усомнилась! Вы говорите сущую правду милорд, но я же должна была ему верить. Мои орденские обеты…

— Отбрасывать нельзя, — перебил ее Круций, — и закрывать на них глаза недопустимо. Ты до сих пор не в состоянии узреть истину. А она прямо у тебя перед глазами. Ты оказалась способна поставить приказы под сомнение, и только поэтому лорд-инквизитор выбрал тебя. Я в этом нисколько не сомневаюсь. Сомнение — неотъемлемая часть веры, в частности, веры в святое дело Императора.