История Бастилии. Четыре века самой зловещей тюрьмы Европы. 1370—1789 - Семён Дмитриевич Ахшарумов

хотя одно слово. В результате они без шума завладели входом в замок, а вслед затем прибыл и Дефункти со стрелками. Потом они пробрались далее, по пути арестовав лакея, спускавшегося с лестницы и оставившего за собою дверь незапертою. Под страхом смерти он приказывает ему молчать и уводит с собой в сопровождении стрелков. Оставив четырех солдат в передней, восемь – в зале, а четырех других у дверей комнаты графа д’Антрага, он вошел туда без стражи в сопровождении только лакея и прождал там целый час, пока граф проснется. Вот что рассказывает Кастельно о том, как Дефункти пробрался к графу д’Антрагу, которого, как мы уже говорили, заключили в Бастилию. При аресте его были захвачены и его бумаги. Среди них были очень важные, служившие несомненной уликой заговора графа д’Антрага, маркизы де Вернель и графа Овернского и свидетельствующие о том, что в этом заговоре принимал деятельное участие испанский король.

Генрих IV пришел в неописанную радость, когда эти бумаги были ему доставлены. Граф д’Антраг, узнав, что все уже открыто, впал в совершенное отчаяние и объявил, что готов отдать королю ту бумагу, которую тот так желал иметь в своих руках, но с непременным условием, чтобы он был избавлен от смертной казни. Король, поймав его на слове и узнав, где хранится этот документ, тотчас же послал за ним некоего де Ломени. Вот таким образом документ попал в руки короля, а документ этот был для Генриха IV очень важен, ибо это было письменное его обещание жениться на дочери графа д’Антрага, если она сделается матерью вследствие любви к ней короля, что и случилось. Генрих дал ей титул маркизы де Вернель[22], но не женился на ней.

Дело о заговоре д’Антрага, графа Овернского и маркизы де Вернель было передано на суд парламента.

Письма испанского короля были слишком явною уликой, и подсудимые на это ничего не могли ответить. Между тем мадам де Шатоге, принимавшая в графе Овернском живейшее участие, всеми силами старалась его спасти. Сначала она старалась устроить дело так, чтобы он мог бежать из Бастилии, но это ей не удалось.

Наконец, мадам де Шатоге поняла, что только маркиза де Вернель может добиться, чтобы король прекратил это дело, а потому она всеми силами старалась добиться с ней свидания, но и это не удавалось. Между тем парламент скоро рассмотрел дело о д’Антраге и его сообщниках и приговорил: графов д’Антрага и Овернского к смертной казни, а маркизу де Вернель к следующему наказанию: обрить ей голову и навсегда заключить в монастырь.

Она выслушала этот приговор равнодушно. На другой день после того, как об этом приговоре узнали в Париже, неутомимой мадам де Шатоге удалось наконец получить свидание с маркизой. Мадам де Шатоге просила маркизу, чтобы она обратилась к королю с ходатайством о помиловании графов д’Антрага и Овернского, представив ей пример того, какое влияние может иметь на Генриха это заступничество. При этом между дамами произошла сцена, во время которой маркиза обнаружила гордость и упрямство. Наконец слезы мадам де Шатоге тронули маркизу, и она обещала написать королю, но потребовала от своей собеседницы, чтобы она дала ей клятву, что поможет ей отомстить, если когда-нибудь представится случай. Эту клятву мадам Шатоге дала с такой готовностью и с такой энергией, которая очаровала маркизу. Затем мадам де Шатоге отправилась в Лувр с письмом на имя короля. Это письмо привело Генриха в восторг, и он тотчас же отправился к маркизе и совершенно помиловал как ее, так и графа д’Антрага, а графу Овернскому заменил смертную казнь пожизненным тюремным заключением в Бастилии. Тот был недоволен этим и находил, что лучше бы его казнили, чем подвергать такому заключению, но мадам де Шатоге пришла к нему и утешила его. Она говорила, что рано или поздно король сдастся на просьбы маркизы и помилует его. Однако вышло не так. Генрих IV был крайне непостоянен в любви и изменил также и маркизе де Вернель. Покинутая маркиза и ее отец только и мечтали, что о мести. Хроникеры и современные писатели уверяют, что граф д’Антраг и его дочь причастны к делу об убийстве Генриха IV.

Мы уже сказали, что граф Овернский, протомившись в Бастилии двенадцать лет, был освобожден при следующем короле. Дозволение видеться с мадам де Шатоге было единственным утешением графа Овернского в течение его многолетнего заключения в Бастилии.

Этим мы и закончим ее историю при Генрихе IV, про которого можно по справедливости сказать, что он составляет отрадное явление как относительно заключения в Бастилию, так и во многом другом. Заключаемых при нем было немного, да и тех предавали суду парламента. Если из желания угодить фаворитке он миловал иногда людей, которых по закону следовало подвергнуть строгому наказанию, то, по крайней мере, произвольно не карал никого.

Но прежде, чем мы приступим к рассказу о Бастилии в царствование Людовика XIII, необходимо предварительно рассказать о совершившемся ранее. Итак, обратимся к изложению событий по порядку.

Когда Мария Медичи прибыла во Францию для бракосочетания с Генрихом IV, за ней последовала ее молочная сестра Леонора Галигай – женщина необыкновенного ума, а вместе с ними приехал также бедный итальянский дворянин Кончини. Он женился на Леоноре Галигай ради того влияния, которое она начинала приобретать у королевы. Кончини не ошибся в расчете. Генрих IV беспрестанно изменял своей супруге, и это сблизило Марию Медичи с ее молочной сестрой, и притом единственной ее соотечественницей, бывшей при ней. Глубокий ум Галигай и ее беседы доставляли королеве утешение в горе, и кончилось тем, что Галигай приобрела такое на нее влияние, что Мария Медичи советовалась с ней и ее мужем обо всех домашних делах. Когда же после смерти Генриха IV парламент назначил Марию Медичи регентшей, она, подобно многим другим королям, смотрела на Францию как на свое частное владение и предоставила правление страной своему любимцу Кончини, назначив его в 1613 г. первым министром и маршалом Франции. Она наряду с этим предоставила ему и заведование своими личными делами. Затем Кончини купил маркизатство Анкр[23] и вместе с тем приобрел титул маркиза. По поводу назначения Кончини первым министром и возведения его в сан маршала современники острили, говоря, что он сделался министром, не зная законов, и маршалом, не обнажив меча.

Такое быстрое повышение возбудило зависть в людях, которые, по своему происхождению и своим способностям, считали себя более вправе занимать такие должности, чем незначительный итальянский дворянин – муж горничной королевы, а потому