Нелегкий выбор - Синтия Виктор

— Можно сказать, нашей толстухе повезло, — громким шепотом сказала Мэри, заметив сестру, выходящую из своей комнаты. — Ей не придется мучиться выбором, какое платье надеть на выпускной. Ей подойдет разве что чехол от самолета, а они все одинаковые!

Все трое разразились истерическим смехом, сопровождаемым противным кудахтаньем канарейки.

В три часа того же дня, возвратясь из школы, Мэри нашла свою пернатую любимицу на крыльце, со свернутой шеей. Шугар наблюдала, укрывшись за шторой, и злорадно думала: что, теперь тебе не смешно?

У Мэри не было доказательств, что это дело рук Шугар. Точно так же не смог ничего доказать и Ларри, однажды найдя свои выходные брюки на полу, разорванными на две неравные части. Оба пострадавших пожаловались матери, но как-то нерешительно. После инцидента с брюками брат и сестра стали далеко обходить Шугар, и в ее сторону смотрели только тогда, когда думали, что она не видит. Окончив школу, оба немедленно покинули дом, и теперь она не знала и знать не хотела, где они и что с ними.

С матерью было сложнее. У нее не иссякал запас разнообразнейших колючек и издевок, каждая из которых болезненно отпечатывалась в памяти девочки. Но самым ужасным был случай, когда мать случайно вошла в ванную, где только что принимала душ тринадцатилетняя Шугар. Даже сейчас, когда прошло уже столько лет, достаточно было закрыть глаза, чтобы вновь увидеть лицо, похожее на застывшую маску безграничного отвращения. Шугар перестала смотреться в зеркало задолго до этого эпизода и бросала взгляд на свое тело только тогда, когда этого нельзя было избежать. Искаженное гримасой лицо матери могло бы вызвать в ней еще большую ненависть к себе… но ненависть была уже полной и абсолютной.

К девятому классу Шугар перестала воспринимать насмешки и поддразнивания других детей. Она отказалась от мысли подружиться с кем-нибудь и даже не надеялась когда-либо заговорить с парнем, не то что пойти на свидание. Вместо этого она предавалась довольно странной привычке: мыть руки снова и снова, иногда раз по сто на дню. Когда этого казалось недостаточно, она начинала мыть и чистить все в доме, тщательно вылизывая каждый угол.

Но даже это не утоляло болезненной и непонятной потребности, поэтому по ночам, лежа в своей тесной комнате, Шугар бессознательно тянула и крутила волосы, прядь за прядью, пока не засыпала. Ее роскошные рыжие волосы — единственное по-настоящему ценное достояние — скоро истончились до такой степени, что сквозь них белела кожа головы.

Год шел за годом, не принося ничего, кроме неизменного нарастания веса. После окончания средней школы потребность рвать волосы быстро сошла на нет. Очевидно, ее поддерживали только постоянные издевательства школьников.

К шестидесяти годам медленно развивающийся полиартрит как следует взялся за Джэнет Лоусон. Настал день, когда она не смогла работать, и Шугар пришлось содержать ее, выпекая булки и рогалики в ближайшей пекарне. Это нисколько не изменило существующего положения дел в доме. Изо дня в день, как это повелось Бог знает с каких пор, обе женщины проводили вечера вместе. Если Джэнет и замечала, до какой степени дочь оторвана от внешнего мира, она никогда не заводила разговора на эту тему.

— Ничего себе парочка из нас получилась, — говорила она вместо этого, вытягивая перед собой ноющие скрюченные руки, — калека и толстуха!

Но к тому времени Шугар перестала испытывать к матери жалость, как давным-давно перестала испытывать хоть какие-то чувства по отношению к себе. Когда в возрасте семидесяти двух лет Джэнет умерла от воспаления легких, Шугар немедленно продала дом, получив за него какие-то крохи, и разделила деньги с братом и сестрой. Это был последний раз, когда все трое встретились. Доли Шугар хватило на билет до Нью-Йорка и долгосрочную аренду квартиры на Тридцать третьей улице.

Потянулись месяцы поисков работы. Достигнув двадцати восьми лет и ста сорока килограммов веса, Шугар ходила по улицам города, читая объявления, покупая газеты и договариваясь об интервью по поводу любой работы, которая казалась ей приличной: секретарши, продавщицы, официантки. Но как бы хорошо она ни держалась, какой бы аккуратной ни выглядела, никто ни разу не согласился дать ей место. Наконец Шугар поняла: ей никогда не получить работу в таком месте, где клиенты будут видеть ее, будь то за прилавком или в конторе. Толстяки вроде нее не лезут на глаза. Они готовят, пекут хлеб, пакуют товар или моют тарелки.

Настал период отчаяния, вернулась ненависть к себе, к своему уродству и неспособности принять нормальный человеческий облик. Ночами Шугар снова тянула и рвала волосы, хотя и понимала, что просвечивающая кожа только добавит очко ей в минус. Как-то дождливым вечером, спустившись в открытую станцию метро «Юнион Сквер», она заметила мужчину, который совсем недавно отказал ей в приеме на работу. Она даже помнила его имя: Норман Фидлер, Он был ночным менеджером небольшого отеля в пригороде и приискивал помощницу бухгалтера, которая не возражала бы против работы по ночам.

Она неслышно подошла сзади, разглядывая складки жира, заметные даже под свободным твидовым костюмом. Еще пара лет — и он будет выглядеть, как она! И все же это не мешает ему иметь работу. Ненависть, которая внезапно вспыхнула в Шугар, превзошла все, что она испытывала до сих пор.

В сущности, она не собиралась толкать его на рельсы как раз тогда, когда поезд подлетел к станции. Это случилось само собой, решила она, отступая на пару шагов, в то время как тело Нормана Фидлера уносило ревущее металлическое чудовище. Вокруг было столько народу, что никто толком не разобрал, что случилось, хотя пара соседей взглянула на нее с подозрением, особенно когда прибыла полиция. Но что самое странное, Шугар совершенно не испугала перспектива быть пойманной.

Лишь спустя несколько дней она заметила, что больше не рвет волос. Более того, она даже перестала нервически обжираться и перешла на овощи и фрукты, совсем не испытывая аппетита при виде кексов и пряников, которыми был забит каждый шкафчик на кухне. Вылизывание квартиры тоже пошло на убыль, и как-то воскресным вечером Шугар с удивлением вспомнила, что она не пылесосила пол со среды.

А когда деньги почти совсем кончились, ей улыбнулась удача. Ее приняли секретарем на телефоне в агентство по найму спутниц…

… — Привет, Шугар! — раздалось рядом, прерывая цепочку воспоминаний.

Шугар обернулась и автоматически просияла широкой улыбкой, которую называла «мой Медоувью-имидж».

— А, это ты, дорогуша! Привет! Сто лет тебя не видела. Как Билл, как дети?