Без измены нет интриги - Надин Бисмют

— Это от пива.

— Что? — Она открыла кран и не расслышала из-за шума воды.

— Ничего, проехали. Что еще новенького?

Несколько капель воды брызнули ей на платье. Элизабет повернулась ко мне спиной и, роясь в принесенных нами пакетах, ответила:

— Да так, ничего. Все по-старому.

Она достала сыры, развернула их и стала раскладывать на большой тарелке.

— Красивая елка у тебя в гостиной, огромная какая. Ты ее покупала с доставкой?

— Нет, сама срубила в лесу. У тебя сигарета найдется?

Я подошел к ней. Достал пачку «Дю Морье» из кармана рубашки. Элизабет зажала сигарету губами, я поднес зажигалку. Она выдохнула дым и сказала:

— Ты хорошо выбрал сыры, но, по-моему, тебя просили купить четыре сорта, а не три.

Я наклонился над тарелкой. Ока, козий, бри, а комбозолы не было. Пакет лежал на стойке пустой. Я вспомнил девчушку на улице и как мы с Франсисом выпустили из рук пакеты. Наверно, тогда он и выпал.

— Я купил четыре, честное слово, — стал я оправдываться. — Но какая-то девочка…

— Тебе, значит, встретился Оливер Твист, переодетый девочкой? — перебила меня Элизабет язвительно.

Ну почему она все время пытается меня подколоть?

— Точно, это был Оливер Твист трансвестит, — ответил я. — Мы шли по улице Мон-Руаяль, а он навстречу. Что делать? Не всем же, как некоторым, выпадает удача на своем пути повстречать Робин Гуда.

Элизабет чистила груши.

— Робин Гуда? — переспросила она, не понимая, о чем это я.

— Ну да, Робин Гуда. Благородного лесного рыцаря, который и заблудиться не даст, и елку срубит.

— Слушай, иди-ка отсюда, дай мне приготовить закуску.

Я вышел из кухни, прихватив три бутылки пива, и в тысячный, наверно, раз сказал себе: «Забудь ее».

— Вот скажи, ты ведь работаешь в банке, объясни, почему мне в моем отделении отказываются выдать кредитную карточку? — это Франсис донимал Ариану.

Я раздал пиво. Франсис поднял бутылку: «Чин-чин». Мы с Оливье чокнулись с ним бутылками, и он опять пристал к Ариане. Я сел рядом с ним на пол. Подвинул к себе пепельницу и закурил.

— Не знаю, наверно, твой баланс не внушает доверия, — ответила ему наконец Ариана.

Франсис надолго присосался к бутылке, после чего заявил:

— А ведь мне от предка капает тысяча ежемесячно, первого числа.

Я покосился на подарки под елкой. Четыре коробочки, упакованные в одинаковую красную с золотым бумагу. Три, конечно, предназначены семье — отцу, матери и младшему брату, а вот четвертая здесь явно была лишней: и кому это, интересно, Элизабет собиралась ее подарить?

— Но это же не стабильный доход, — ответила Ариана. — И потом, тебе ведь ненадолго хватает этой тысячи, разве не так? К концу месяца наверняка остаешься на нулях. Чтобы банк или Visa предоставили кредит, у тебя на счету всегда должна оставаться четырехзначная сумма, ну там плюс-минус… И вообще, ты студент, между нами говоря, им на тебя вообще начхать! Вот в моем банке ссуду дают только людям с положением, чтоб был дом, машина и все такое, ясно?

Франсис мотнул головой, давая понять, что ему ясно, но он не вполне согласен с подобными принципами. А Ариана не унималась:

— Тебе-то самому еще не обрыдла эта учеба? Третий диплом — сколько можно? История, социология, политология — это все прекрасно, но почему ты никак не начнешь работать? Или не пойдешь в магистратуру, как Мартин и Элизабет? Дипломы — тьфу! Хоть сорок корочек накопи — толку с них никакого, выходит, что ты застрял на этом уровне и на большее не способен.

Я вытянул шею, пытаясь прочесть надписи на карточках, приколотых к подаркам, но Ариана косилась на меня, как будто догадывалась, что я делаю. Я отпил из бутылки и потер шею, притворяясь, что просто неудачно повернулся. «Наверно, для дедушки», — решил я.

— А по-моему, наоборот, много дипломов — классно, — возразил Оливье. — Франсис — человек разносторонний, это мало кому дано. Я вот кроме компьютеров ни в чем больше не смыслю.

На полу лежала стопка книг по истории искусства. Я взял первую попавшуюся и стал перелистывать. Несколько раз наткнулся на закладки, надписанные почерком Элизабет: «Светотень у Рембрандта», «Обнаженная натура у Рембрандта», «Автопортрет у Рембрандта». Я пробежал их глазами и положил точно на прежние места.

— Честно говоря, — продолжал Оливье, — я все-таки жалею, что не пошел в университет.

Я положил книгу на пол, поднял голову и посмотрел на дверь в столовую. Там Элизабет в полумраке накрывала стол. Она не спеша расставляла приборы и чему-то улыбалась. О чем, интересно, она думала?

— Пф-ф! — фыркнула Ариана. — Если бы ты пошел в университет, разве бы мы жили так, как сейчас живем? Перебивались бы на стипендии и не вылезали из долгов. Ты бы, как Франсис, даже кредитную карточку завести не мог! Тоже мне жизнь!

Франсис залпом допил пиво.

— Презираешь, значит? — повернулся он к Ариане. — Если у меня нет кредитной карточки, так я, по-твоему, и не человек? А сама-то кто? Кассирша, чеки штампуешь с девяти до шести. У тебя что ли жизнь?

Ариана вскочила, разобиженная.

— Пошел ты на фиг, Франсис Лавалле! — бросила она ему и отправилась в столовую помогать Элизабет.

— Нервная у тебя девушка, — сочувственно глянул Франсис на Оливье. — Слушай, кстати, ты ведь работаешь с компьютерами, сможешь сделать мне скидку, если я обращусь в твою фирму?

— А ты хочешь купить компьютер? — спросил Оливье.

— Я еще не решил: или собаку, или компьютер.

— Собаку? Ты хочешь купить собаку?

— А что? — пожал плечами Франсис. — Почему бы нет?

— Собака, Франсис, требует внимания, — сказал Оливье. — Это же как ребенок. Ты больше не сможешь приходить домой под утро, не сможешь…

На этом я их оставил и пошел в туалет. Уже оттуда услышал, что Элизабет звала всех к столу. К столу так к столу, но я все же задержался, чтобы заглянуть в аптечный шкафчик. Каждый раз я боюсь не увидеть там синего флакончика с белой надписью. Мне почему-то кажется, что, только когда Элизабет сменит духи, наш разрыв станет для меня окончательным и бесповоротным. Слава богу, флакончик был все тот же, такой, как я подарил ей на восемнадцатилетие. Я давно думаю: подсчитать бы, сколько таких флакончиков она вылила на себя с тех пор и, хоть меня это и не касается, сколько парней балдели от моих духов. Я отвинтил пробку и поднес флакон к носу. Вдыхать этот запах я мог бы целый час, но Франсис уже кричал: «Мартин, ты что там застрял? Есть хочется!» И это вернуло меня к действительности. Все же, прежде чем закрыть аптечный шкафчик, я еще заглянул в стоявшую там коробочку с презервативами. Это была упаковка на двенадцать штук, в ней оставалось семь, два я стащил. «Вот тебе, Элизабет, на два траха меньше», — подумал я и спустил воду.

Приготовленную Элизабет закуску — ветчину с грушами — смели в два счета. Все проголодались, и никто ничего не говорил, кроме разве что: «Очень вкусно!» Оливье помог Элизабет собрать маленькие тарелки, а Франсис разлил вино. Хохмы ради бокал Арианы он наполнил только на треть.

— Ох, нарываешься ты, — нахмурилась Ариана.

Франсис засмеялся и долил ее бокал до самого края, миллиметр в миллиметр — так, что еще капля, и пролилось бы.

— Твою мать! — сказала Ариана.

— Брось, не заводись, я же пошутил, — успокоил ее Франсис. — Хочешь, дай сюда этот бокал, я сам его выпью. А ты бери мой.

Он уже протянул было ей бокал, но Ариана решительно взялась за свой.

— Не трожь! — рявкнула она. — Придурок хренов!

Франсис подался назад и пожал плечами. Ариана подняла бокал — и осушила его залпом.

— О-о! Вау! — хором вырвалось у нас с Франсисом.

Оливье — он как раз нес из кухни лососину — застал только самый конец сцены. Он посмотрел на свою подружку и спросил, какая муха ее укусила. Ариана хотела было ответить, но на нее напала икота.

— Ариана расслабляется, — объявил Франсис.

Ариана икнула еще несколько раз, сделала глубокий вдох и сказала:

— Да, милый, сегодня я расслаблюсь. Пусть Франсис посмотрит, а то он думает, я дура набитая и веселиться не умею.

— А! Понятно! — кивнул Оливье. — На здоровье, милая, расслабляйся, если тебе хочется. Есть повод — Рождество как-никак.

— Рождество, Рождество! — нараспев подхватил Франсис. Элизабет села последней, поставив на стол дольки лимона на тарелочке и блюдо с картофелем. Она пригубила вино и хотела разложить горячее по тарелкам, но тут встал Франсис и вызвался сделать это за нее.

— Нет, детка, — сказал он, — ты и так весь день для нас стряпала. Посиди, я сам.

— Спасибо, — кивнула Элизабет и протянула ему нож и лопатку.

Пока мы ели, Ариана то и дело подливала себе вина, а через раз вспоминала и про наши бокалы. В какой-то момент Оливье вдруг чуть не подавился куском лососины. Откашлявшись, он воскликнул: