Итоги № 44 (2012) - Итоги Итоги

Сам режиссер определяет жанр как фильм-катастрофу об отношениях между мужчиной и женщиной. Можно и так. Зависит от включенности в тему. Если находишься внутри клубка перепутанных судеб, то это точно катастрофа. Если просто наблюдаешь за ситуацией, то вместо инертной измены видишь живописный адюльтер. Главное открытие картины — немецкая актриса Франциска Петри, сыгравшая роковую блондинку, точнее, рыжую врачиху, ставшую под влиянием ревности демоницей. Впрочем, я бы к этому добавила удивительный голос Марины Салопченко, которая ее озвучила. В принципе, само привлечение иностранных актеров как прием редко срабатывает — они торчат, как занозы. На этом прокололся Звягинцев в «Изгнании», которое тут же приходит на ум в связи с «Изменой». Но Серебренникову удалось найти актеров, сумевших играть на незнакомом языке, и вдобавок подобрать им голоса (македонца Лилича озвучил Михаил Трухин). Поэтому как бы ни буксовал во второй половине фильма шаткий сценарий, следить за персонажами интересно.

Бюджет картины продюсер Сабина Еремеева не называет. Можно предположить, что к субсидии Минкультуры в размере 860 тысяч долларов добавилась некая сумма от сторонних инвесторов — в общей сложности получилось более миллиона долларов. Продюсер и режиссер отказались от гонораров, рассчитывая на процент от проката. Посмотрим, что заработает «Измена» на 120 копиях. А смотреть на экране есть на что. Серебренников, который в своих спектаклях часто выступает и как художник, обладает даром лепить из людей и интерьеров некую параллельную реальность, стилизованную жизнь. Для кино он очень точно выбирает натуру. В «Измене» ему хотелось уйти от примет быта России, при этом оставаясь на территории русского кино. Стеклобетонная гостиница в Яхроме, когда-то построенная финнами, краснокирпичный отель в Химках, где шли съемки, — это как бы лишенные прописки здания. А русским духом отдают детали вроде мангала для шашлыков в виде металлического оленя – ему между ребрами засовывают шампуры. Самостоятельно догадаться о назначении этого арт-объекта невозможно, зато это эффектный символ бессмысленности и беспощадности людских фантазий.

Их благородия / Искусство и культура / Художественный дневник / Книга

Их благородия

/  Искусство и культура /  Художественный дневник /  Книга

Вышел в свет роман Елены Зелинской «На реках Вавилонских»

История может стерпеть многое. И дураков, и дилетантов, и фальсификаторов, и борцов с ними. Одного она простить не сможет — короткой памяти. В этом смысле роман Елены Зелинской «На реках Вавилонских» очень искренняя попытка нашу коллективную память продлить, дополнить, оживить.

Кто-то, изучавший историю по Акунину, наверняка поморщится. Ну, дескать, о чем она там пишет!.. Житие двух незнатных семейств, когда-то породнившихся, а потом рассеянных по белу свету войнами да смутами…

Да, герои «Рек» от Рюрика родства не вели, при дворах не блистали, на троны и эшафоты не всходили. Таких на Руси тьмы и тьмы!.. Но кто о них помнит?! Сколько их, блестящих уланских поручиков и скромных пехотных штабс-капитанов, было посечено шашками в восемнадцатом?! Их родословными растапливали буржуйки в двадцатые. Их «Владимиры с мечами» в 1942-м обменивали на муку в блокадном Ленинграде…

И тем не менее Лене Зелинской удалось невозможное — бережно и одновременно ярко выписать историю своих пращуров за последние 200 лет.

Словно художник-реставратор, она воссоздала картину прошлого по кусочкам, по намекам, по штрихам, по отслоившимся чешуйкам. Там, где требовалось, отскоблила наслоения. Там, где краски поблекли, добавила цвета и жизни. В тех местах, где фрагменты утрачены, бережно дописала. И вот заискрилась, задышала история двух старинных родов — Магдебургов и Савичей.

Тут есть все. Залпы наполеоновских мортир и стрекот пулеметов. Дурманящий уют провинциального Нежина и строгая отстраненность Петербурга. Витые аксельбанты и гимнастерки, набрякшие кровью. Двести лет российской истории бережно прошиты стежками событий и дат, украшены кружевом диалогов и блестками семейных преданий. А поверх всего этого, словно Андреевский крест, — вера и верность, любовь и нежность.

…Перелистнув последнюю страницу, я первым делом бросился искать на антресолях жестяную коробку с надписью «Тов-во Эйнемъ». В ней все, что осталось от истории моего рода: медная пуговица от кирасирского колета, пожелтевшие фотографии, письма, зачитанные до дыр, да растрепанное Евангелие с ятями. То самое, которым в безбожном 1934-м мою бабушку тайно благословили на брак с моим дедом — юным красным лейтенантом. Как мало знаем мы о своей семье, о своей стране, о себе…

Вдова оправдана / Искусство и культура / Художественный дневник / Театр

Вдова оправдана

/  Искусство и культура /  Художественный дневник /  Театр

«Женихи» в Театре Наций

Жанр музыкальной комедии для драматических артистов отдает духами «Красная Москва» — такой же милый, забытый, бабушкин. Все попытки его поддержать-возродить сегодня требуют пояснений, поскольку первая реакция на такого рода премьеру — с чего вдруг, когда бал давно правят крепко слаженные мюзиклы. «Женихам» в Театре Наций есть чем оправдаться. Это только кажется, что пьеска взята из корзины «справедливо забытое», на самом деле она заслуженная: первая оперетта молоденького руководителя музчасти Московского театра сатиры Исаака Дунаевского, который напишет их потом еще дюжину и прославится как самый талантливый композитор советской поры в полулегком весе. «Женихов» впервые поставила Московская оперетта, и, как гласит легенда, успех спектакля очень способствовал ее превращению в государственный театр.

Сейчас об этом славном прошлом мало кто вспомнит, но порода видна. Сюжет напоминает пресноватый русский водевиль, если бы его написали вместе Эрдман и Зощенко. Вроде бы помер трактирщик, и его вдова (Юлия Пересильд) становится объектом желания большой жениховой команды, проявляющей свои сокрытые прежде качества до воскрешения законного мужа. По этому случаю Зиновий Марголин придумал для спектакля громадный, на всю сцену гроб веселенького желтого цвета, вокруг него все и вертится: женихи возникают из-за крышки, сползают по поручням, вдова в сексапильных чулочках устраивает go-go в духе «я из пушки в небо уйду» Любови Орловой. Спектакль внятно отсылает к советскому голливуду «Веселых ребят», оркестр из ударных, духовых и обалдевших струнных бодро участвует в процессе. Добавьте к тому же, что драматические актеры пристойно поют и хорошо двигаются (хотя женихов-то, по-хорошему, не пятеро, а трое: Гробовщик — Павел Акимкин, Дьякон — Артем Тульчинский и Маркер — Олег Савцов), и получите самую настоящую простодушную муздраму, которая не пользуется спецэффектами и черным по белому пишет в программке: «В роли покойника Петр Маркин».

Сдается мне, что это событие музкомедии нуждается не в оправдании, а в рассматривании. Конечно, первым делом обращает на себя внимание блистательная всеядность «великого Дуни»: из партитуры торчат и Are You Sleeping, Brother John?, и «Во саду ли, в огороде». И в либретто перлов хватает: у аппетитной вдовушки «кожа на роже блестит, как клозет», а нэповское бахвальство образца 1927 года звучит как «наш гроб удобней всех гробов, и наш покойник всех покойней». Самым цельным в спектакле оказалось антре Монашки — Елены Николаевой с «люблю Париж и не люблю социал-демократов», словно подсмотренное в «Вишневом саде» Матса Эка с его бессловесной Шарлоттой.

Но пора наконец назвать и режиссера. Говорят, ставивший спектакль Никита Гриншпун («Шведская спичка» в том же театре) страшно нервничал. Он ведь работает под пристрастными взглядами театралов как наследник уникальной династии: дед был первым главрежем Одесской музкомедии, отец режиссировал первые советские мюзиклы. Собрать известных всей Москве учеников преподавателя РАТИ Олега Кудряшова, умеющих петь и танцевать «кудряшей», было еще полдела. А вот увлечь их простодушной советской опереттой времен НЭПа оказалось, пожалуй, труднее. Но в итоге Гриншпун-третий вытащил из народной комедии трогательный пассеизм без лубка и новодельного хамства «Старых песен о главном». Получилось симпатично. Человечно, что ли.

Тотальный черно-белый / Искусство и культура / Художественный дневник / Театр