Мир не меч - Татьяна Апраксина

– Ты считаешь меня очередной своей игрушкой? Не много ли чести, Смотритель Тэри?

Все это как-то чересчур обидно звучит, и хотя я очень боюсь ссоры, промолчать у меня не получается, да и на извинения уже не тянет.

– Какие амбиции! Знаешь, Кира… я бы извинилась перед тобой. Объяснила, что это – просто страх, ты для меня вдруг стал значить слишком много. Но это уже слишком! Убери руки, идиот, мне больно!

– А мне приятно? – скалится он, но я чувствую его неуверенность.

Кажется, я наступила ему на больную мозоль. Видимо, они у нас совпадают – и он, и я боимся одного: все, что мы чувствуем, окажется мороком, наведенным Городом. Это уже было с каждым из нас – я знаю это по себе и знаю, не спрашивая, что и Кира помнит такое. Город толкает тебя в чьи-то объятия для своей цели. Иногда любовь – лучший рычаг, помогающий так скоординировать действия двоих, как не по силам дружбе или выгоде.

– Знаешь, Кира, я в себе уверена. А ты – разберешься, сообщи… – Мне очень грустно, плечо отчаянно ноет, и жизнь кажется исключительно безрадостным процессом.

– Извини. – Он отворачивается, прячет глаза и пытается взять себя в руки. – Ты сделала мне больно.

Ты мне тоже, хочется сказать мне. Жизнь – сложная штука. Остановиться, замолчать, не раскручивать колесо скандала очень трудно. Нужно или обладать алмазной волей и хрустально чистым разумом… или просто бояться потерять другого. Самая первая реакция на боль – причинить ответную, сильнее. Глупо, непрактично – но и я, и Кира одной породы. Мы голосуем ногами, а реагируем руками. Это очень полезный навык в подвалах Города. Но не в личных отношениях.

– Я знаю, Кира, прости. Я просто боюсь… – Я замолкаю.

– Я знаю, чего ты боишься. Не надо, Тэри… пожалуйста.

– Хорошо, не буду. Если я буду верить в тебя, ты же будешь верить в меня?

– Угу, – смеется он и щекочет меня.

Мы очень схожи, понимаю я. Город одинаково занес нас на самые вершины, не спросясь, изменил и заставил жить на своих зыбких завесах. Мы одинаково вспыльчивы и отходчивы, легко обижаемся и быстро прощаем по мелочам, но никогда не простим настоящего оскорбления. Не очень-то это хорошо. Гораздо лучше, когда двое подходят друг другу, как ключ к замку. А здесь – мы два ключа от одной двери, слишком во многом совпадаем.

Кира искренне веселится, как ребенок, который еще недавно плакал из-за пустяка, но его отвлекли – и вот он уже хохочет. Я знаю это свойство по себе.

Гроза миновала. Пора заниматься более серьезными делами.

– Для начала разберемся с марочкой.

Я согласно киваю. Кира приносит из прихожей свою куртку, достает из карманов пару небольших флакончиков из темного стекла. Подцепляет когтями за уголок марочку, кладет ее на середину стола. Открывает первый флакон, капает на стол по кругу, потом пальцем размазывает жидкость в кольцо диаметром с чайное блюдце. Резкий травяной запах – в настое точно есть полынь, смородиновый лист и какая-то смола; остального я разобрать не могу. Пытаюсь принюхаться, но голова начинает кружиться, и Кира, не оглядываясь, машет мне рукой: «Прекрати!» В следующем флаконе, кажется, простая вода.

– Вставай, сейчас будет интересно, – говорит Кира.

Водой он капает на марочку пять капель – по углам и одну в середину. Видимо, вода далеко не простая – там, где упали капли, черная бумага начинает дымиться. Струйки поднимаются и свиваются воедино в воздухе, на высоте полуметра от стола. Нужно смотреть в дым, без подсказки понимаю я, и я смотрю.

Клубы синеватого дыма образуют полупризрачную скульптуру. Это фигура человека, девушки, длинноволосой, кудрявой и достаточно пухленькой. Она смотрит вверх, а на ладони у нее лежит что-то темное. Черт лица я разобрать не могу. Кира пристально вглядывается в дым, ноздри трепещут. Он пытается высмотреть нечто, недоступное моему восприятию. Минуты текут в напряженном молчании; дым режет глаза, дышать тяжело, словно я вдыхаю ядовитый газ. Вдруг Кира делает резкий жест, разгоняя дым.

– И?.. – спрашиваю я через какое-то время.

– Ерунда полная, – признается Кира, садясь на табурет и начиная раскачиваться на нем. – Увидел не больше тебя, как ни старался. Так выглядит та, что дала Альдо марочку. Но следа от нее нет. Вообще.

Я пожимаю плечами: мне все это не очень понятно, но если магия Киры не сработала – значит мы потратили время даром. Возможно, мы напрасно отпустили Альдо?

Нет, качает головой Кира, и добавляет уже вслух:

– Я взял с него все, что мог. Я найду то место, где совершался ритуал, в который его угораздило вляпаться. Но и там я едва ли возьму след устроительницы всего этого. Нужна другая зацепка.

Другая так другая. Найдем. В Городе ничто не проходит бесследно. Если тебя не увидели ничьи глаза, то, вполне вероятно, запомнили стены. У них есть и уши, и обоняние. Нужно только уметь спросить. Мы оба умеем.

– Ты увидел что-то полезное в истории моего появления?

– И да, и нет. Ты появилась сразу на верхней вуали, минуя прочие. Насколько я знаю, такого еще не было никогда. Видимо, у тебя некий иммунитет, тебя инициирующая вуаль не изменяла, это произошло уже здесь. И поэтому… не знаю, как сказать… – Кира с досадой машет лапой в воздухе. – Она для тебя не так опасна, как для остальных. В тебе нет ее отпечатка…

Я быстро понимаю Киру – мне помог его рассказ о тенниках и увиденный со стороны собственный опыт. Не знаю, есть ли у меня иммунитет, но я не так уж быстро поддаюсь воздействию взбесившегося уровня, и это хорошо. Есть хоть какой-то шанс понять происходящее там.

– Где сейчас остальные? – выводит меня из раздумий Кира.

Я пытаюсь нащупать их. Витку и Лика я не чувствую абсолютно – но я и так знаю, где они. Хайо на второй или третьей завесе со своей девушкой – у него там маленькая личная трагедия, девица, слишком слабая, чтобы он мог вытянуть ее к себе повыше, вдобавок живущая на юго-востоке в одном из самых злачных кварталов. Хайо уже пытался хотя бы переселить ее в место поприличнее – но ничего не выходит, ее раз за разом выносит в родной квартал. Девочка солнечная – этакий трогательный цветок городских пустырей, нежная и доверчивая, но с прекрасно развитой интуицией, почему и ухитряется выживать в своем ужасном мирке. Хайо как-то ухитрился вытащить ее сюда – девочка не продержалась и получаса, после чего с испуганным писком свалилась к себе, а своего парня и по сей день считает сверхъестественным существом. Сейчас он отдыхает у нее, и с обоими все в порядке.

Лаан спит в своем доме, расположенном на седьмой или восьмой завесе. Спать, судя по всему, он будет довольно долго – вымотался на зачистке. Он находится выше опасного слоя, и я за него не волнуюсь. Понадобится помощь – можно будет вытащить его сюда. В бой не сгодится, но сможет дать толковый совет.

Альдо я нащупать не могу, как ни стараюсь. Пакостная у него привычка – уходя отдыхать, закрываться так, что дозваться невозможно. В нынешней ситуации – хуже и придумать сложно. Я даже не могу понять, выше он или ниже инициирующей завесы. Остается надеяться, что он где-то мирно спит и не скоро соберется вернуться сюда. В принципе ему здесь делать нечего: следующая зачистка будет не скоро, а другой деятельностью Альдо себя не утруждает.

Я ухожу чуть глубже, настраиваясь на Город, и мне делается очень и очень не по себе. Город болен. В его мелодии звучат тревожные ноты диссонанса, и картинка перед глазами вибрирует, смазывается. У этой болезни есть источник, один-единственный, спрятанный в глубине. Словно внутри него завелась раковая опухоль. Это не обычная проблема, которая решается зачистками или перестройкой какого-то квартала. Это иное. Именно опухоль, злокачественная и тянущая щупальца метастазов по всему организму. Или паразит, высасывающий все соки из хозяина.

Пересказываю все это Кире, он только кивает.

– Ты знал?

– Да. Я почувствовал неладное с месяц назад, но не смог понять причины. Потом начались все эти брожения в умах наших интриганов, дурацкие слухи. Было несколько мелких Прорывов, мы с ними легко разобрались, конечно. Но что-то странное носится в воздухе. Часть наших готова прогнуться под кого-то – представляешь?

Я представляю с трудом. Тенники обожают образовывать разнообразнейшие тайные ордена и прочие «компании по интересам», но даже самый уважаемый их лидер не может собрать воедино хотя бы треть таких компаний. Они слишком независимы и плохо умеют договариваться между собой. Перед угрозой Прорыва – пробоя в защитной оболочке Города, из которого сначала просачивается, а потом уже течет рекой то, что тенники называют Пустотой, – объединяются все. Ровно до того момента, как дыра будет заштопана. Нам редко доводится участвовать в этих починках. Хранить оболочку Города, которую тенники, обожающие громкие названия (и непременно с большой буквы!), называют Рубеж, – как раз их дело.

Для нас пресловутая Пустота – что-то вроде антиматерии, причем обладающей очень сильными мутагенными свойствами. Она подтачивает структуру, изменяет тех, кто соприкоснулся с ней. Обычно поначалу калечит, потом – уничтожает. Редкие счастливчики ухитряются воспользоваться ею, чтобы изменить что-то в себе. Это строжайше запрещено, ведь нужно проковырять отверстие в Рубеже. Но желающие находятся – в десять лет по одному как минимум. Одно из основных свойств этого вещества (впрочем, тенники искренне верят, что это не вещество, а существо) – уничтожение любой информации, с которой оно соприкасается.