На пределе - Сандра Браун

– Я сказал, убирайся от меня ко всем чертям!

– Вы не сможете сами дойти до дома с такой ногой…

– Моя нога в данный момент, – перебил он ее, сделав ударение на первые два слова, – беспокоит меня меньше всего.

Они обменялись страстными и вместе с тем полными страдания взглядами, и Шанталь отвернулась. Она медленно поплелась по тропинке одна.

8

Утром, когда Шанталь варила кофе на кухне, в дверях появился, опираясь на импровизированный костыль, Скаут. Она сразу заметила, что он снял повязку. Шрам выделялся неровной ярко-розовой полосой, но припухлость вокруг значительно уменьшилась. Волосы у него были взлохмачены, а шорты измяты. Он еще не успел побриться, и было ясно, что ночь он провел на пляже. Он выглядел помятым и злым. И в то же время он показался ей удивительно мужественным и щемяще несчастным. Шанталь подивилась самой себе: как это она устояла и не отдалась ему прошлой ночью?

– Кофе готов? – сердито спросил он.

– Почти. – Она улыбнулась мальчику, который жался к Скауту, словно став его тенью. – Bonjour, Jean.

– Bonjour, – сонным голосом отозвался мальчуган.

Шанталь повернулась к плите, топившейся дровами, и устремила взгляд на синий в крапинку эмалированный кофейник. Такой допотопной посудине самое место в лачуге, где-нибудь в провинциальной Америке, а не рядом с изящным фарфором, вывезенным ее отцом из Франции.

Пока Скаут усаживался на стул, она налила ему кофе в одну из бесценных чашек. От предложений помощи она воздержалась, догадавшись, что ему это не понравится, и Скаут сам уселся на стул. Преданный Джонни тут же поставил поближе костыль, прислонив к столу так, чтобы Скаут мог дотянуться.

– Откуда вы его взяли? – поинтересовалась Шанталь, подсаживаясь к столу со своей чашкой кофе.

– Сделал утром. Рано утром. Джонни притащил мне нож, когда я подыскал то, что требовалось. Это он помог мне отыскать подходящую крепкую палку. – Скаут улыбнулся мальчику, и в ответ тот просиял беззубой улыбкой, почуяв одобрение своего кумира.

– С ним, конечно, будет сподручнее.

Скаут кивнул и принялся за кофе. Оба избегали смотреть друг другу в глаза, и каждый думал о прошлой ночи, поцелуях, которыми они обменялись, и о ласках, что пьянили и лишали сил.

Чтобы разорвать напряженную тишину, Шанталь спросила:

– Будете завтракать прямо сейчас?

– Если опять рыба, то нет.

– Каждый получил свою долю от свиньи, зажаренной вчера в честь праздника.

– Местная разновидность ветчины или бекона? Островной вариант, так сказать?

Шанталь скупо улыбнулась.

– Можно сказать и так.

– Нет, спасибо. Я не очень голоден. Достаточно кофе. Может быть, попозже – фрукты.

Она согласно кивнула. Натянутость угнетала ее. Поддерживать разговор было нелегко, но даже пустая болтовня лучше, чем мучительное молчание.

– Я вижу, вы сняли швы?

– Да, сам снял.

Это и так было ясно. Но она ждала продолжения. Он безразлично пожал плечами.

– Мне… гм-м… не очень хорошо спалось, и я проснулся, едва забрезжило. Делать было нечего, вот я и снял швы.

– Вы уверены, что не поспешили?

– Нет.

– Больно не было?

– Нет.

– Ваше лицо искажается от боли, когда вы двигаетесь.

– Чертовски неудобно, только и всего.

– Да, разумеется. Мне очень жаль.

– Ты уже говорила это.

Последовала еще одна гнетущая пауза. Шанталь воспользовалась ею, чтобы долить кофе в чашки, хотя ни од? на еще не была допита. Когда она повернулась, чтобы подойти к плите, пальцы Скаута сомкнулись на ее запястье.

– Я никогда не считал тебя шлюхой, Шанталь.

Они долго смотрели друг другу в глаза сквозь пар, поднимавшийся от эмалированного кофейника. Наконец она устала держать кофейник и поставила его на плиту, а затем опять села напротив него. Несколько мгновений она рассматривала темный напиток в своей чашке.

– Шанталь?

Она подняла голову.

– Как ты могла подумать, что я способен так неуважительно относиться к тебе? – мягко начал он.

– Вы сказали, что я целуюсь, как дорогая шлюха.

– Твои поцелуи страстные и великолепные. Некоторым женщинам польстило бы это сравнение.

– Только не мне.

Обескураженный, он несколько секунд смотрел в свою чашку. Потом взглянул на нее через стол и сказал:

– Ты мне не все рассказываешь. Поговори со мной.

Она, почти робея, отвела взгляд.

– Я – продукт трех культур: полинезийской, унаследованной от матери, французской – от отца и американской, потому что ходила в их школу. Я знала, что меня ожидает в Америке, потому что и на военной базе люди всегда смотрели в мою сторону с некоторым подозрением. Ведь по мне заметно, что у меня смешанная кровь.

– Но ты еще и очень красива, причем совершенно особой красотой. И взгляды, казавшиеся тебе подозрительными, могли означать восхищение.

– Спасибо. Возможно, было и это, но я научилась быть осторожной. Люди стараются держаться подальше от того, чего они не понимают. Если мной и восхищались, то издали.

– А если кто-нибудь приближался?

– Обычно меня принимали не за то, что я собой представляю.

– Что было потом, когда ты поступила в университет? Ты бегала на свидания?

– Да, – нерешительно ответила она, – но за мной очень скоро закрепилась репутация высокомерной и недружелюбной персоны. И это за то, что я всего лишь старалась быть осторожной.

Она встала, подошла к окну и подняла жалюзи. В комнату влетел свежий утренний ветерок.

– На старшем курсе я познакомилась с выпускником геологического факультета. Его звали Патрик. Наши встречи переросли в нечто более значительное, чем просто свидания в часы досуга.

– Ах вот как! Ты влюбилась?

Скаут лишь высказал предположение, но она дала правдивый ответ.

– Да, влюбилась, по уши. Любое трафаретное определение или клише подойдет. Мы воспаряли в розовом свете счастья. Жизнь казалась прекрасной, а будущее – светлым. Мы собирались пожениться.

Скаут откашлялся и неловко поерзал на стуле. Джонни, ощутив беспокойство, тут же взглянул на него, но Скаут покачал головой, давая понять мальчику, что раненая нога его не тревожит. Он и сам не понимал, что с ним, хотя сознавал, что ему крайне неприятно слушать рассказ Шанталь о ее любовном приключении.

– И что же случилось с Патриком и розовым счастьем? – язвительно полюбопытствовал он.

– Он повез меня познакомиться со своими родителями.

Шанталь снова села на стул. Ее черные узкие брови нахмурились. Было ясно, насколько мучительны для нее эти откровения. Она тихо рассмеялась, но в ее смехе звучали обида и горечь.

– По-видимому, когда Патрик рассказывал им обо мне, они были в восторге от возможности обзавестись невесткой с таким забавным французским именем. Он не предупредил их, что я лишь наполовину француженка.