Мир, который рядом - Юрий Карлаш

  Антон согласился на мое предложение и закинул удочку хозяину.

  И вот, спустя неделю, вернувшись со столовой, я увидел в локалке ничем не приметного, пожилого мужчину в очках с большими линзами, этапной робе, с матрацем на плече и сидором в руке. Это был Лимонов. Без  знаменитых усов и бороды его сложно было узнать. Это был обычный дядька, зек, которых в лагере сотни.

  - Ну, здравствуйте, Эдуард, - поприветствовал я писателя.

  - Здравствуйте, молодой человек, мне куда?

  - Пойдемте со мной, я покажу, где Вы будете жить, - предложил я и жестом показал следовать за мной.

  - Вы в «общаке»? - сразу задал я вопрос писателю, т.к. был наслышан о скандальной книге «Это я – Эдичка», одним из сюжетов которой был половой акт главного героя с негром.

  - Да, я в общаке, - твердо ответил писатель.

  - Вы уж извините меня за такой вопрос, но каждый третий в этой колонии читал «Эдичку», а это зона, сами понимаете.

  - Извините, молодой человек, как Вас зовут? - спросил Лимонов.

  - Юрий.

  - Очень приятно. Ну так вот, Юрий, Вы правильно поступили, задав такой вопрос, т.к. за время моего заключения его задавали мне неоднократно, и честно говоря уже заебали с этой книгой! Я уже начинаю жалеть о том, что назвал главного героя книги своим именем. Но поймите одно, Юрий, это всего-навсего художественное произведение.

  - Вот Ваша кровать, тумбочка, располагайтесь пока здесь, а если не понравится, то позже что-нибудь придумаем, - сказал я писателю, подведя его к свободной шконке на первом ярусе по соседству с комнатой «НЭВ».

  - Да что Вы, Юрий! Все устраивает, я ведь человек не прихотливый.

  - Ну и ладненько, Вы пока тут устраивайтесь, а мне пора на учебу, вечером увидимся

  Оставив Лимонова в бараке, я пошел в колледж.

  Как я и ожидал, в колледже были вольные преподы, и даже несколько молоденьких училок. Ну что еще надо зеку, изолированному от мира, от общения с прекрасным полом? А тут училки… Правда учительский стол с обоих сторон охранялся мусорами, которые запрещали разговаривать с преподавателями не по теме. Несмотря на это, одно только присутствие в учебном классе молоденькой особы поднимало в наших замученных душах не только настроение! Это была не учеба, а отдых, душевный отдых. Сразу забывались все трудности и неудачи, все уходило на задний план. И конечно, каждый из нас в эти минуты думал не о учебе, а вспоминал своих родных, любимых девчонок, которые остались там, по ту сторону забора, и которые кого-то еще ждут, а многих уже нет.

  Вернувшись в барак под вечер, я увидел Лимонова, сидящего на лавке и мирно беседующего с кем-то из зеков.

   -А вот и Юрий, - направляясь в мою сторону, сказал писатель, - ну как учеба?

  - Да Вы знаете, Эдуард, учеба так себе, но зато какие там учителя!

  - Понимаю, понимаю Вас, извините, а сколько Вы в этой системе уже?

  - Четвертый год пошел.

  - Да, трудно. Тяжело, небось?

  - Конечно, тяжело, но в этом лагере не плачут.

  - Да я и сам уже догадываюсь, я ведь журналист и в принципе, многое вижу сразу.

  - Оставим этот разговор, Эдуард, здесь много ушей. Пойдемте, я лучше покажу Вам, как правильно застилать шконарь, чтоб поутру не париться, да и бирочки Вам надо исправить, чтоб козлы не доебывались, здесь ведь с этим строго. И мы пошли с писателем в барак, перезаправили шконочку, исправили и пришили бирочки, разложили по местам личные вещи и с чувством выполненного долга отправились пить чай, который приготовил Мишаня. Я смотрел на этого человека и поражался его простоте. Не было выебонов ни в его поведении, ни в одежде. Прикинут он был в самую обычную этапную робу и не комплексовал по этому поводу, да и чифир, который мы пили не был раскошным – по карамельке в зубы. Но то удовольствие, с которым он поглощал этот горячий напиток, закусывая конфеткой, не было фальшью. Он в натуре наслаждался! Все мои предположения, что известный человек должен быть капризным в этих условиях вмиг рухнули. Несмотря на его пожилой возраст и два года тюрьмы, выглядел он хорошо. Так мы с Мишкой обзавелись третьим семейником.

XXI

С Эдуардом было интересно. Когда появлялись свободные минутки, мы выходили с ним в локалку, проводя время за беседами. Он хорошо знал историю и с удовольствием рассказывал мне обо всем, что меня интересовало. Однажды я рассказал ему свою историю, и выразил свое недовольство нашим государством, которое позволяет беспредельничать мусорам. Лимонов в этом вопросе был согласен со мной и назвал нашу страну полицейским государством. Ведь его закрыли по указке сверху, а то, что ему вменялся терроризм, было ватой. Просто правительство наше не любит, когда в стране находятся люди, пытающиеся перечить ему. И таких людей кидают в ссылки, чтобы они не всполошили народ и не настроили его против государя нашего. Чаще всего Эдуард уходил от этой темы разговора, так как повсюду были уши сук, козлов да ментов. И если бы кто-нибудь услышал, о чем мы базарим, то у нас могли бы возникнуть очень серьезные проблемы. Ведь присутствие в лагере лидера Национал-большевистской партии и скандально известного писателя-журналиста в одном лице, заставляло мусоров быть начеку. Да и сам Эдуард, видя, что творится в колонии, говорил, что не собирается «шатать режим» и качать права, так как хочет освободиться побыстрее и вернуться в политику.

  Я уже говорил, что он был без капризов, наоборот, он сам попросил себе работу в отряде и занимался уборкой комнаты «НЭВ», дабы не отличаться от «рядовых» зеков. После уборки Эдуард читал и делал какие-то записи в тетрадках, отвечал на письма, которые ему приносили целыми пачками из оперативного отдела. Судя по количеству писем, партия любила своего вождя - письма приходили каждый день, по нескольку десятков. Я, конечно, не собираюсь описывать каждый день пребывания писателя в колонии, об этом читатель может узнать из книги Эдуарда «Торжество метафизики», написанной им после освобождения. Но несколько моментов я конечно опишу.

  Появление Лимонова в лагере отразилось тяжелым испытанием на жизни заключенных. Нет, Эдуард не мутил под зеков и не качал свои права, просто внимание общественности, проявленное к личности вождя НБП, встало всем нам боком. Это был какой-то информационный ажиотаж. Каждый день в зону обязательно кто-то да приезжал, чтобы взять у Лимонова интервью, заснять его на камеру, показать стране в каких условиях содержится писатель. Под этот пресс и попала колония, так как все эти журналисты пытались засунуть свой нос в каждую щель лагеря, что не особо нравилось хозяину. Поэтому и выдрачивали зону каждый день с утра до ночи, мыли, убирали, терли и постоянно сидели в комнате «НЭВ», как манекены, в ожидании очередного журналюги.

  Конечно, вины Эдуарда в этом не было, он и сам заебывался каждый день отвечать перед камерой на вопросы заезжих корреспондентов. Помню, как приехала в зону программа Лени Парфенова «Намедни», заснять один день Эдуарда Лимонова. Пристегнули они к робе писателя маленький радиомикрофон и стали снимать. Походили по спальной секции, посетили пищкомнату, комнату «НЭВ», потом засняли, как Эдуард вместе с отрядом марширует в столовую. Завели нас в столовую, а пожрать не дают. На столах все стоит сытное, горящее и на удивление хорошо приготовленное (специально для «НТВ»), но стоят мусора и не разрешают есть. Ждут гандоны, когда камера приблизится к нашему столу, чтобы заснять, как Эдуард трапезничает. А Лимонов тем временем мне и говорит:

  - Блядь, жрать охота! Заебали они со своим театром!

  Остальные зеки, сидящие за нашим столиком тоже подхватили:

  - Ебаный лагерек!

  - Во как перед телевидением выебываются!

  - Блядь, как клоуны здесь сидим, сука!

  - Смотрите, даже хлеб нормальный дали, пидоры!

  В принципе это была обычная реакция зеков на очередное мусорское представление, если бы не микрофон, который забыли отстегнуть энтэвэшники! Когда мусора опомнились, было уже поздно – бригада НТВ покинула пределы колонии, забрав с собой все свое оборудование. А мы потом долго смеялись, представляя лицо Парфенова, слушающего эту запись. Хоть что-то просочилось из гребаной зоны. Да и журналисты, как мне кажется, спецом забыли микрофон. Такая вот история.

XXII

  Помимо журналистов атаковали Лимонова и мусора. Ведь работали здесь в основном «колхозники» из областных деревень. А тут такая личность к ним в лагерь заехала! И вот они, в силу своих служебных обязанностей, дергали писателя по своим каморкам и кабинетам, чтобы он написал им автографы. Дошло до того, что в переплетной мастерской заказали штук пятьдесят блокнотов на подпись Лимонова. А наш начальник отряда Лапенко Юрий Александрович попросил писателя написать о нем маленький рассказ!

  Заказ отрядника был выполнен, Эдуард написал рассказик о том, что есть такой вот замечательный начальник отряда, который зекам является одновременно и отцом и матерью, и такой то он хороший, и всем то он помогает. Лапенко был на седьмом небе от счастья. Он хвастался всем этими тремя листами формата А4, на которых рукой Лимонова была описана его работа. Он отнес эти листы домой и, скорее всего, поставил в центре комнаты! Потом он не раз еще заебывал меня тем, чтобы я поговорил с Эдуардом насчет продолжения рассказов о «самом замечательном отряднике колонии». И это люди, которым доверили перевоспитание заключенных! Что тут еще сказать…