Петр и Феврония: Совершенные супруги - Дмитрий Володихин

И, наконец, такого уровня подвиг не обошелся бы без внимания книжника, а в похвале, где перечислены добродетели святых, ничего о воздержании в браке мы не находим.

А. И. Клибанов разворачивает обширное рассуждение о характере семейных отношений Петра и Февронии. Он отмечает их «бестелесность». Действительно, в списках «Повести…», относящихся к XVI веку, мы не находим слов о физической красоте Февронии (в отличие от списков XVIII века). Более того, исследователь отыскивает у Ермолая-Еразма идею греховности самой заботы о внешней красоте. А из эпизода с водой, почерпнутой с двух бортов, А. И. Клибанов делает вывод, что книжник был сторонником идеи «бескачественности» женского естества в противовес аскетической традиции представлять женщину как злейшего врага[188].

Но всё это, мягко говоря, абстрактное теоретизирование на пустом месте. Чтобы из сцены с почерпыванием воды с двух бортов делать вывод о «бескачественности» женского естества, надо иметь чрезвычайно сильное воображение. Скорее видно, что Феврония, заведя разговор о плотском общении мужчины и женщины, знает, о чем говорит. Иными словами, вывод напрашивается прямо противоположный тому, о чем пишет А. И. Клибанов. Что же касается красоты святой Февронии, да и в целом заботы о внешней красоте, то… разве замуж выходят одни красавицы? Разве не самые красивые женщины, ставшие чьими-то женами, избегают супружеского ложа? И разве благочестивая женщина, пренебрегающая из соображений веры косметикой и украшениями, непременно должна пренебрегать еще и телом мужа? Во всем этом нет ни крупицы логики!

Не стоит без конца вглядываться в строки древних рукописей, имеет смысл иной раз отвлечься и посмотреть в окно. А там сама жизнь каждый день дает уроки, бесконечно далекие от какого-то выдуманного советским историком «сверхблагочестия».

Гипотеза о «братско-сестринских» отношениях Петра и Февронии в браке несостоятельна. Ее просто-напросто нечем подтвердить.

А вот великая высота, которую автор «Повести…» видит в сохранении целомудрия, — действительный и очень сильный мотив, проходящий через всё произведение.

Как уже отмечалось выше, сквозные мотивы берут свое начало в предисловии и развиваются в основной части «Повести…».

Пожалуй, самый наглядный тому пример — незначительный с виду мотив древа. Древо впервые появляется в предисловии: «Безстрастие же Его неизреченно есть, и невозможно есть никакою притчею сказати, ни мощно к чесому приложити, занеже все тварь Его есть; в твари же Его разумеваем безстрастие, ибо аще какову древу стоящу на земли, солнцу же с небеси сияющу на нь, в ту ж годину древу тому, аще ключится посекаему быти и сим страдати, ифир же солнечный от древа того не отступит, ниже спосекается з древом, ни стражет»[189].

Рассказанная книжником притча взята у святого богослова Иоанна Дамаскина[190]. Приведем соответствующее место из его сочинения: «…Ибо если в то время, как солнце освещает древо, топор рубит это древо, то солнце остается неразрезанным и не подверженным страданию, [следовательно] гораздо более бесстрастное божество Слова, ипостасно соединившееся с плотью, остается не подверженным страданию в то время, как страдает плоть»[191].

Второй раз образ древа возникает, когда Феврония, дочь «древолазца», рассказывает о своей семье. В связи с этим А. М. Ранчин пишет: «Можно предположить, что и социальное происхождение Февронии, и род занятий ее отца… в символическом коде Повести о Петре и Февронии прочитываются как указание на ее духовное „дочеринство“ по отношению к Христу, взошедшему на Крестное Древо»[192].

Мы уже развивали тему Креста, которая явлена в змееборческом сюжете «Повести…». Крест Христов в богослужебной литературе мыслился еще и как древо, древо Спасения. Из канона Кресту Иосифа Песнописца: «Высоце на древе возвеси вопреки змия… Моисей прописуя тя, всечестное Древо, им же прелести мысленных змиев избавляемся»[193]. Таким образом, мотив древа косвенно присутствует и в той части «Повести…», которая посвящена победе мечом-крестом над змеем-дьяволом.

Наконец, одно из чудес Февронии произошло над «древиями». Мы уже приводили эту цитату: «На брезе же том блаженному князю Петру на вечерю его ядь готовляху. И потче повар его древца малы, на них же котлы висяху. По вечери же святая княгини Феврония ходящи по брегу и видевши древца тыя, благослови, рекши: „Да будут сия на утрие древие велие, имуще ветви и листвие“»[194].

В науке давно найдена смысловая параллель между чудом о «древиях» и ветхозаветным сюжетом о процветшем Аароновом жезле (Числ. 17: 1–11). В современной исторической литературе эту идею развивает А. М. Ранчин: «На первый взгляд это сопоставление может показаться недостаточно обоснованным: если в Повести о Петре и Февронии расцветают срубленные деревца, то в Книге Чисел дает листья и плоды жезл. Но и срубленные деревца, и жезл имеют общую тему „древесное“: жезл — изделие из древа, „срубленное древо“. Кроме того, сходны ситуации, в которых происходят чудеса: евреи ропщут на Моисея и Аарона, бояре изгоняют князя Петра и его жену Февронию. Похож и смысл чудес: процветший жезл Аарона подтверждает его право быть первосвященником, расцветшие деревца свидетельствуют и о святости Петра и Февронии, и об их праве на власть в Муроме»[195]. Соотношение древа и креста содержится и в других службах Кресту. Например, в каноне Григория Синаита (рубеж XIII–XIV веков). Изображение процветшего креста широко распространено в христианской живописи и резьбе.

Образ прорастания, или, как сказали бы в XVI столетии, «прозябения», в церковной литературе применяют к Богородице и другим «святым женам».

Например, в службе «первого часа» Церковь читает молитву, где Богородица сравнивается с раем: «Рай, яко прозябла еси цвет нетления…»[196] В службе третьего часа она сравнивается с лозой: «Ты еси лоза истинная возрастившая нам плод живота»[197]. В каноне праведной Анне, матери Пресвятой Богородицы, читаем: «От корене Иесеева прозябшая яве, благоцветущий жезл, Чистую, израстила еси, славная, израстившую цвет неувядающий, Иисуса, Избавителя нашего»[198]. Данный стих в каноне праведной Анне опирается на пророчество Исаии: «И изыдет жезл из корене Иессеова, и цвет от корене его взыдет: и почиет на нем Дух Божий, Дух Премудрости и разума, дух совета и крепости, дух ведения и благочестия: исполнит его дух страха Божия: не бо славе судити имать, ниже по глаголанию обличит…» (Ис. 11:1–3).

Кроме того, в Богоявленской (Крещенской) службе используется образ процветшей пустыни, что по смыслу чрезвычайно близко к процветанию мертвых срубленных деревьев: «Да возрадуется пустыня Иорданова и да процветет яко крин (лилия)». Данная песнь основана на пророчестве Исаии. Оно также читается на Богоявленской службе: «Радуйся, пустыня жаждущая, да веселится пустыня и да цветет яко крин. И процветет и возвеселится пустыня Иорданова: и слава Ливанова дадеся ей, и честь Кармилова, и узрят людие мои славу Господню и высоту Божию» (Ис. 35:1–2)[199].

Весь каскад цитат из богослужебных молитвословий и Священного Писания приведен здесь с одной целью: показать, до какой степени мотив прорастания или процветания был общим местом в древней церковной традиции. Он имел значение расхожего символа, понятного не только опытным богословам, но и простому начитанному прихожанину.

Итак, мотив древа подспудно развивается в «Повести…», пронизывая ее от начала до конца, обнаруживая родство сюжетов со Священным Писанием и Преданием. Древо, по ассоциации с Крестом Христовым, процветшим жезлом Аарона и процветшей пустыней, служит обозначением надежды: кто крепок в вере и поступает как христианин, того Бог не оставит без помощи.

Самый глубокий смысловой слой «Повести…» связан с мотивом крещения.

Выше мы разбирали цитаты из предисловия, содержащие в себе, как в семени, многие мотивы «Повести…». Крещальный мотив — не исключение. Он также начинает «разматываться» с первых строк.

Для удобства стоит привести ключевую цитату еще раз: «Сей [Сын Божий] бо пострада за ны плотию, грехи наша на Кресте пригвозди, искупив ны миродержителя лестца ценою кровию своею честною. О сем бо рече сосуд избранный Павел: „Не будьте рабы человеком, куплени бо есте ценою“» (1 Кор. 7:23)[200].

Если отвлечься от слова «цена», то мы видим здесь акт победы. Да, это победа крестом, но гораздо важнее здесь личность Богочеловека Христа, пришедшего в мир, чтобы эта победа совершилась. Но не мотив ли победы мы повсеместно встречаем в службе Крещения, которое также именуется Богоявлением или Просвещением?

Вот стихиры навечерия праздника: «Готовися Иордане реко, се бо приходит Христос Бог креститися от Иоанна, да змиев невидимыя главы сокрушит божеством в водах твоих. Радуйся пустыне иорданская, горы играйте с веселием: приходит бо Вечный Живот воззвати Адама»[201]. Так же на вечерне: «Приклонил еси главу Предтечи, сокрушил еси главы змиев: пришед еси в струи, просветил еси всяческая, еже славити Тя Спасе, просветителя душ наших». Молитва священника на Великом освящении воды: «Ты Иорданския струи освятил еси, с небесе низпославый Святаго Твоего Духа, и главы тамо гнездящихся сокрушил еси змиев»[202].