Для фортепиано соло. Новеллы - Андре Моруа

— Как? — спросила она. — Я вам никогда не рассказывала?

— Нет, — сказал Кристиан, — а ведь вы знаете, что я интересуюсь Еленой. Она ведь тоже была гениальной…

— Она была единственной великой французской поэтессой после Марселины, — сказал Лоран. — И куда лучше Марселины… Но что за странная женщина! Я всегда немного побаивался ее…

— Я тоже, — сказал Кристиан. — Она меня не любила. Впрочем, она не любила мужчин. Она любила славу — и любовь в качестве темы для стихов. А больше всего она любила себя.

— Это не совсем так, — сказала Женни. — Она хотела бы любить себя, но у нее это не получалось. И в этом заключалась трагедия. Она нуждалась не в любовниках, а в почитателях. Отсюда и Робер Вальтер, и история о волосах Елены.

— Ну же, — воскликнула Клер, — не томите нас! Расскажите нам историю о волосах Елены.

— Мадам Менетрие, еще немного жаркого? — спросил официант. — Не стесняйтесь…

— Малюсенький кусочек, — со вздохом ответила Клер. — Не проклинайте его, Кристиан… Он уже уходит.

— Может быть, вы помните, — продолжала Женни, — как банкир Робер Вальтер настойчиво добивался Елены… Двадцать лет назад об этом говорил весь Париж. Что было между ними? Связь? Очень маловероятно. Тогда Елена, казалось, была влюблена (в той мере, в которой она была способна любить) в нашего друга Клода, а я-то знала, что официальной любовницей Вальтера была довольно известная в то время актриса Лилиан Фонтен, та, что вышла замуж за Люсьена Мунеса. Однако Вальтер гордился, и не без оснований, своей образованностью; он любил поэзию, и ему льстила дружба с Еленой. Все богатые люди скучают, а она обладала невероятным умом. Что же касается Елены, то с какой стати она стала бы отвергать поклонника, который говорил с ней о ней самой именно так, как ей нравилось, который обожествлял ее и который, что самое главное, искренне считал ее лучшей из всех поэтов? Не забудьте, что именно в это время восходила звезда Валери, и его блеск грозил затмить блеск Елены. Она имела слабость страдать от этого и сзывала под свои знамена всех верных людей. А Вальтер владел многими печатными изданиями. Он мог позаботиться о славе своей подруги и знал, как это сделать. Добавьте к этому, что он часто устраивал блестящие приемы; в его доме она встречалась со всем литературным и политическим бомондом; наконец, он был для нее отличным консультантом по финансовым вопросам… За пределами своего банка он неохотно распространялся на эту тему, и я всегда замечала, что ему приятнее поговорить о Расине, чем о «Ройал Датч», но в проблемах «Ройал Датч» он разбирался лучше, чем в Расине. Благодаря незаметным подсказкам Вальтера Елена получала большие деньги на бирже, что позволяло ей, как вы знаете, вести шикарную и беззаботную жизнь.

— Но у Елены имелись средства, — сказал Кристиан. — Она ведь родом из Румынии, из семьи, где было несколько поколений финансистов, не так ли? В ее карпатских владениях нефть, кажется, текла рекой?

— Румынский лев, — ответила Женни, — уже давно ничего не стоил; о нефтяных скважинах в то время только мечтали; а сборники стихов, даже самых прекрасных, совершенно не расходились. Прошли те времена, когда Байрону хватало одной песни из «Чайльд Гарольда», чтобы расплатиться по всем долгам. Короче говоря, советы Робера Вальтера только приветствовались, что позволяло ему деликатным образом, незаметно снабжать свою подругу деньгами. Вообще это было очень типично для Робера — при всей его щедрости (уж мне-то известно, что он делал для старых писателей, впавших в нужду) мысль о том, чтобы смешивать денежные вопросы с дружбой или любовью, приводила его в ужас. Он хотел быть уверенным в том, что его ценят за ум и сердце, и, в общем, это тщеславное стремление было вполне оправдано, так как он обладал и тем, и другим. Кристиан, вы наверняка помните, что он ежедневно приезжал на улицу Спонтини. Он оставался там с шести до семи, в час, который Елена отводила отдыху для поддержания своей красоты. Она лежала на черном диване, закрыв глаза, а Робер читал ей вслух. Время от времени какая-то фраза приводила Елену в восторг; она резко садилась, словно подброшенная невидимой пружиной, и пускалась в очередной по-шекспировски шутовской монолог, на которые она была большая мастерица. Робер жадно внимал ей; он был человеком очень умным, но совершенно не умел выражать свои мысли, и эти волшебные способности его просто очаровывали. Он оставался у Елены до тех пор, пока она не начинала одеваться к ужину. Она с видимым участием давала ему советы относительно его личной жизни, но в глубине души была уверена, что он любит ее.

— Что совершенно не соответствовало действительности, — сказала Клер.

— Я не согласна с вами, Клер… Во всяком случае, это зависит от того, что вы понимаете под словом «любить». Робер не хотел Елену. Он часто говорил со мной о ее андрогинном теле, и в его словах чувствовалось отвращение. Если не считать ее стихов, больше всего в ней ему нравились длинные черные волосы, заплетенные в косы и уложенные вокруг маленькой головки. Иногда она распускала их для него, и однажды я видела, как Робер с благоговением зарывался в них лицом… Когда он приходил или уходил, Елена целовала его в обе щеки, но вы же знаете, что она проделывала это со всеми близкими людьми, будь то мужчины или женщины, и что ее поцелуи не означали ничего, кроме крепкой дружбы. Заметьте, что она могла бы полюбить Робера. Он был хорош собой, прекрасно одевался; у него был красивый, хотя немного жеманный, голос; его отношение к женщинам отличалось галантностью, все реже встречающейся в наше время. Да, несомненно, Елена могла бы без отвращения и опасения быть осмеянной стать его любовницей, но он этого не хотел… Он был очень чувственным и знал (а в Париже сведения такого рода о женщине, имевшей хоть какие-то связи, расходятся быстро), что она станет для него неловкой и холодной любовницей. К тому же у него была Лилиан, которая, не обладая гениальностью Елены, была куда больше способна на любовь.

— На продажную любовь, — сказал Лоран.

— Нет! — возразила Женни. — Я имела возможность наблюдать за этой парой вблизи. Лилиан действительно любила Робера, без всякой денежной заинтересованности, к тому же по причинам, о которых я уже упоминала, денег он ей давал очень мало. Просто существовал Мунес, все знающий и серьезный муж, уже давно живший отдельно от Лилиан, Мунес, который соглашался быть обманутым, но хотел получить от этого выгоду. Вы помните Мунеса, Кристиан?

— Конечно… Высокий, томный парень, еще не вошедший в пору зрелости, с крашеными волосами… он напоминал торговца коврами… Он руководил каким-то авангардным театром.

— Театром, в котором играла Лилиан, и вот тут-то все и завязывалось в сложный узел. Люсьен Мунес дорожил своим театром; театр приносил ему убытки, и он постоянно нуждался в спонсорах, а Лилиан нуждалась в Мунесе, чтобы получать роли, которые хотела сыграть.

— Лилиан была очень талантлива, — сказал Лоран.

— Очень, но вы не хуже меня знаете, что если ты талантлива и к тому же жена директора, это служит двойной гарантией… Я часто виделась с этой парой и слышала их разговоры, порой весьма любопытные. Мунес цинично говорил Лилиан: «Все это чудно, моя дорогая, но твой друг Вальтер обещал мне миллион, а деньги все не приходят…» В то время миллион еще мог сыграть ощутимую роль в бюджете театра. Лилиан брала меня в свидетели: «Ну, Женни, что я могу сделать? Я двадцать раз говорила Роберу, что моему мужу не помешал бы меценат; он делает вид, что не слышит, и я прекрасно понимаю почему… Он хочет, чтобы его любили ради него самого… И, что самое интересное, он этого заслуживает…» Люсьен пожимал плечами: «Но он же не думает, что я буду любить его ради него самого… Послушай, Лилиан, малышка: до сих пор я все терпел, и все понимал, и на все соглашался, и все… Но с меня довольно… Я попросил моего адвоката составить контракт — вот он, в нем оговариваются условия взносов Вальтера… Поручаю тебе его… Или твой Робер подписывает его в течение недели, или ему придется расстаться с тобой… Поняла?..» Лилиан хотела набить себе цену: «Это зависит от меня». Люсьен усмехнулся: «Нет, красавица моя, это зависит от меня… Потому что если я тебя выставлю, твой Робер на тебе не женится, не будет давать тебе роли и даже не подберет тебя… Он слишком дорожит своей жалкой жизнью светского холостяка; у него есть его возлюбленная поэтесса…» «Они только друзья», — сказала Лилиан. «О да! Так говорят… А тобой он гордится, пока ты актриса на первых ролях… А если тебе придется бегать за ангажементами, он будет гордиться?» И все это было правдой, и Лилиан это знала. Она взяла контракт, протянутый мужем, сделала вид, что пробежала его глазами, сложила и сунула в сумочку.

— И уговорила Вальтера подписать его?