Молот Одина - Александр Прозоров

– Как это ужасно, – вздохнула Додола, сидящая во главе стола слева от мужа. – Дева красная старалась, кроила и вышивала, десятки вечеров, верно, потратила. А мы за раз все по ветру пустили.

– Быть вечным воином – тяжкая ноша, милая, – привстал хозяин дома и указал на свободное место справа от себя: – Прошу сюда, храбрый Один, чашу общую испить.

– Благодарю тебя, великий Дый. – Гость прошел к самому почетному, после хозяйского, месту за столом, с интересом посматривая на уже сидящих мужчин, бороды и обветренные лица которых выдавали людей бывалых.

– Ты хорошо показал сегодня, храбрый Один, за что получил звание бога войны, – сказал правитель, – и сейчас здесь собрались лучшие богатыри Чердыня, дабы выказать тебе свое уважение. Бастаран, воевода главной стражи. Вирит, привратный воевода. Чурила, воевода дворовой стражи. Слуд, воевода ночной стражи…

Воины один за другим вставали и кланялись:

– Приветствую, тебя, могучий Один! – садились обратно, брали ковш, приподнимали, делали из него несколько глотков. – Долгих тебе лет, великий!

Слушая правителя, Викентий моментально уловил, что среди воевод Чердыня не имелось ни единого сотника. Скорее всего, это означало, что отряды каждого измерялись десятками. А вся вместе рать древнего города едва ли насчитывала больше двух сотен бойцов. Так что на эпохальную битву рассчитывать здесь явно не стоило. Уцелеть, не сдаться – уже достойная победа.

– За вашу храбрость, воины! – приподнял стоящий перед ним корец Викентий, когда Дый закончил представлять воинов. Отпил шипучего пенистого кваса. Поставил на стол, спросил: – Сколько оборотней осаждает город, известно?

– Ворожба говорит, больше двенадцати сотен, но меньше шестнадцати, – ответила Додола.

– Изрядная сила, – кивнул Викентий.

– Все еще хуже, храбрый Один, – вытянул короткий железный нож правитель Чердыня. – Оборотни сильны и стремительны, простому смертному с ними не справиться. Богов же в городе всего двое. Ты и я. Мой зять и друг тяжело ранены, другие друзья и родственники далеко: кто занят в своем городе, кто бьется с лесовиками в иных местах, кто стережет от скифов южное порубежье.

– Смертному совсем не совладать с таким врагом? – нахмурился Викентий.

– Если оборотня зажмут несколько умелых бойцов, то управиться можно, – произнес Бастаран, русая борода которого была заплетена в три косицы, в средней из них сверкал маленький изумруд. – Однако же в стычках такое случается редко. Когда дерутся многие против многих, до десяти человек супротив каждого сраженного оборотня порою погибают. Но и сие есть большая удача, ибо в города оборотни врываются по ночам, когда людям в темноте их и вовсе не разглядеть. Они не любят умирать, могучий Один. Они действуют наверняка.

– Я помню, – кивнул Викентий. – Дождь, мрак, охота на звук и запах. Великий Похвист меня просветил. Так каков ваш план обороны, сварожичи?

– Держаться. – Дый наклонился вперед и наколол на нож кусочек мяса. Отправил в рот.

– Просто держаться? – удивился гость.

– Судьба привела тебя в наш город, храбрый Один, бог войны и сражений, – приложил ладонь к сердцу черноволосый и чернобородый, кареглазый Слуд. – Нам хочется услышать твой совет.

Викентий немного помолчал и потянулся к блюду с жареными пескарями:

– Давайте сперва поедим, сварожичи. Потом решим, что делать.

Кушали чердынцы молча и не торопясь, запивая капусту и рыбу квасом, накалывая ножами мясо, щурясь на свет постоянно потрескивающих и неимоверно чадящих свечей. Эта неторопливая трапеза дала пришельцу из будущего больше часа на размышления и оценку самых разных вариантов. Но какие бы чудные фантазии ни посещали разум бога войны, как бы ни преувеличивал он доблесть сварожичей и ни приуменьшал ловкость лесных зверей, однако оборона силами смертных не складывалась никак. Двести копий запросто удержали бы город против многотысячной армии людей. Но зверей, рысей и медведей, бревенчатые стены не остановят, для них это не препятствие. Для когтистого воинства битва на стенах ничуть не отличается от сражения на равнине. А значит…

– Я надеюсь, в городе есть деготь и веревки? – спросил Викентий, отставляя опустевший ковш. – Много дегтя и много веревок? А еще бревна, корзины, камни… И умелые рабочие руки.

– Ты что-то придумал, храбрый Один? – встрепенулся Дый-громовержец.

– Все эти оборотни, зомби, упыри, вампиры могут быть хоть в сто раз быстрее, сильнее, выносливее, бессмертнее людей, – взял с блюда последнего пескаря бог войны, – но они все равно остаются всего лишь обычными зверьми. А отличие человека от животного не в когтях и рогах. Оно в разуме! Нам придется поддаться и впустить врага в Чердынь…

Успешная атака бога войны отбила у лесных шаманов охоту появляться в виду города в светлое время. И потому заговоренная борозда продержалась еще целый день, рухнув только на третью ночь осады. Пахнущий вереском туман докатился до Чердыня, колыхаясь у самых ног оберегающих стены стражников, в нем двигались неясные тени, слышалось сдавленное рычание, неразборчивые голоса, стучали бубны и колотушки. Стремительно начала портиться погода.

Война ушла с земли высоко в небеса, где схлестнулись в тяжелой схватке чары лесных шаманов и магия великой Додолы, помноженная на могущество громовержца Дыя. Черные тучи раз за разом накатывались на чистое голубое небо – но скручивались в вихри, опадали ливнями, разрывались разрядами молний.

Тем временем в городе от рассвета до заката шла напряженная работа. Дети и женщины торопливо промазывали бревна дегтем, на долгие десятилетия спасая их от гнили, наполняли землей и песком корзины и плетенные из рогожи мешки, таскали на стены тяжелые камни, плели новые и новые веревки из оставшихся в городе припасов крапивы, камыша и конопли, резали нераскроенные шкуры на тонкие ремешки. А мужчины работали топорами и долотами, дубовыми клиньями, разделывали бревна и слеги, затачивали шипы и клинья.

На шестой день боги Чердыня стали ощутимо сдавать в противостоянии с лесным народом – голубое пятно над городом уменьшалось час за часом и незадолго до сумерек исчезло совсем. Очень быстро сгустились тучи, и одновременно с наступлением ночи на город обрушился ливень, превращая улицы во влажное месиво, пропитывая хворост и дрова, заливая осветительные костры на стенах.

Над костром невозможно сделать навес – полог сгорит от первой же охапки хвороста. А без хвороста – нет света. И потому пылающие на глиняных площадках костры сдались первыми. Затем поднявшиеся порывы ветра стали бросать влажные шквалы на башни и надвратные укрепления, укрытые шатрами. Некоторое время стражникам удавалось спасать пламя от непогоды, но стихия сделала свое дело – один за другим факелы погасли, и к полуночи город погрузился в полную непроглядную темноту.

Стихия слегка успокоилась – стихли порывы ветра, заметно поредел дождь. Стало тише. И в этой тишине отчетливо прозвучал хруст вонзающихся в древесину когтей – оборотни карабкались на стену.

Армией детей небесных духов повелевал Рыжун из племени рысей, храбрость и сила которого признавались всеми воинами всемогущего Любого. Как положено воеводе, он шел первым в головных рядах своего воинства. Как положено воеводе, он атаковал самый важный и опасный участок города – его ворота, защищаемые здешними богами, сила, ловкость и живучесть которых были опасны даже для детей небесных духов.

Перекинувшись в крупную, широкогрудую клыкастую рысь, Рыжун первым взметнулся на стену и на миг замер, принюхиваясь и прислушиваясь к происходящему вокруг. Увы, все запахи перешибала жуткая вонь дегтя, каковым славяне, похоже, залили всю крепость. Однако слух оборотня подсказывал, что звериные рати успешно поднимаются наверх, покамест не встречая сопротивления, и выдавал присутствие небольшого отряда двуногих воинов – они испуганно, очень часто, дышали и перетоптывались на месте, явно догадываясь о смертельной опасности – но не в силах ее предотвратить.

Рыжун беззвучно оскалился, метнулся вперед и… и ощутил легкое прикосновение к груди. Потомок лесных рысей замер, почуяв неладное, но было поздно. Натянутая поперек его пути нить всего лишь на полпальца сдвинула рычаг, освобождая стопор – и пятипудовая корзина земли рухнула вниз, натягивая привязанную к комлю слеги веревку. Тяжелое бревно стремительно повернулось поперек стены, пробивая острыми длинными шипами все, что находилось на его пути, и Рыжун взвыл из-за нестерпимой боли сразу от трех глубоких ран, задергался, заскреб когтями настил – но вырваться на свободу так и не смог.

Непроглядная ночь быстро наполнялась щелчками, стуками, шелестом, свистом – и воем, рычанием, жалобным скулежом, тяжелыми стонами. Воины на башнях и надвратных площадках слушали все это, с тревогой стискивая ратовища копий и рукояти щитов, пытались всмотреться во мрак, готовясь к битве и смерти, но… Но до самого утра на них так никто и не напал.