Нити судеб человеческих. Часть 2. Красная ртуть - Айдын Шем

Ефим несколько растерялся.

- Да, но…

- Если у вас есть возражения, я готов вас выслушать, – офицер госбезопасности не сводил холодного взгляда голубых глаз с растерявшегося Ефима.

- Нет, нет! Какие могут быть возражения! Я только хотел…

- Что вы хотели?

- Нет, нет! Все понятно. До свидания! – и Ефим поспешно покинул здание.

- Вот сволочь! – вслух произнес Иванов, достал из портсигара папиросу и нервно закурил. Почему-то ему всегда были неприятны встречи с непрофессионалами, которые, тем не менее, носом землю роют, желая кому-то напакостить. Если усердствует службист, то это его прямой долг. Если привлеченный к заданию секретный сотрудник проявляет рвение, даже сверх меры, то это тоже надо принимать как должное. Но когда вот так, тем более в отношении к еще даже не вступившему в самостоятельную жизнь молодому человеку…

С той поры комендант Иванов, который отнюдь не был, вообще говоря, сочувственно настроен к крымским татарам, делами которых его обязали заниматься, заинтересовался этим юношей из десятого класса. И когда пришла на очередную регистрацию в комендатуру мама Камилла, он сказал ей:

- Директор школы номер двенадцать приходил ко мне жаловаться, что ваш сын отличник и претендует на медаль.

Женщина, не ожидающая от работника МГБ ничего хорошего, только устало пожала плечами:

- Ну и что?

- Я объяснил ему, что никаких препятствий к получению вашим сыном награды за отличную учебу не имеется.

- Спасибо, - с той же усталой безучастностью ответила женщина.

Однако по дороге домой ее охватило вдруг волнение. Она знала, что сын ее уже известен в городе как один из лучших учеников, разговоры ее знакомых на эту тему всегда вызывали в ней чувство гордости. Тем не менее, о медали, которую может получить ее сын, она никогда особенно не задумывалась, разговоры на эту тему пролетали мимо ее сознания. «Какие награды могут быть для нас, для членов семьи Афуз-заде», думала она, сознавая положение отверженности, в котором всегда обитают семьи политзаключенных. Хорошо еще, что не посадили ее саму, не отправили в колонию детей. Какие там медали! И вдруг этот разговор с комендантом Ивановым заставил ее пристальнее задуматься о возможности получения сыном высшего школьного знака отличия. Нет, ей не нужно было быть обласканной этой властью, она хорошо знала облик тех, кого эта власть приближала к себе. Не приведи Аллах! Но, может быть, медаль облегчит жизнь мальчика, позволит ему свободно выбрать себе специальность? Ее сослуживицы много говорят о льготах, которые, якобы, имеют медалисты…

Мама вечером рассказала Камиллу о поступке школьного директора, и на следующий день Камилл удалил Ефима Яковлевича с общешкольного комсомольского собрания. Точнее, пытался удалить, но после некоторых демонстративных заявлений милостиво позволил директору остаться! Хе-хе!

Вот как это было.

Камилл, как член комсомольского бюро и как председатель школьного ученического комитета должен был вести сентябрьское собрание, первое в начавшемся учебном году, так как накануне попал в больницу с приступом острого аппендицита секретарь школьной организации Дима Балыкин. Директор школы сидел в переднем ряду и недовольно смотрел, как за стол президиума собрания поднялся этот Афуз-заде и предложил членам бюро занять места за столом и, кроме того, выбрать рабочий президиум из двух человек.

- Из трех человек, - послышался вдруг голос Ефима Яковлевича. В другое время он, ожидающий обычного приглашения за стол президиума в качестве одного из обязательно выбранных, смолчал бы. Но сейчас ему хотелось вмешаться, чтобы подчеркнуть неправильное ведение собрания этим Афуз-заде.

Камилл вскользь глянул на директора и безадресно произнес, что согласно принятой в прошлом году в школе процедуре рабочий президиум избирается из двух человек, но он готов поставить на голосование другие предложения.

- Предлагаю избрать трех человек, - раздраженно повторил с места Ефим.

У Камилла, который помнил о вчерашнем посещении директором коменданта Иванова, закипало в душе возмущение, но он опять же безадресно произнес:

- Предлагают только члены комсомола, - и оглянул зал. Его товарищи, члены бюро, между тем рассаживались рядом с ним.

Директор чувствовал себя уязвленным. Он поднялся с места и, повернувшись лицом к аудитории, произнес:

- Коммунисты школы на партийном собрании избирают рабочий президиум из трех человек. Я предлагаю и вам следовать примеру ваших старших товарищей.

Камилл был возмущен и он принял вызов. Едва сдерживаясь, он повторил:

- Товарищи, предлагают только обладатели комсомольских билетов!

Потом, старательно сохраняя иезуитскую мягкость в голосе, обратился к директору:

- Ефим Яковлевич, а вас комсомольское бюро на собрание, между прочим, не приглашало, – и, увидев разъяренное лицо директора, обратился к сидящим за столом товарищам:

- Предлагаю общим голосованием решить вопрос о возможности присутствия Ефима Яковлевича на нашем собрании. Не возражаете?

Товарищи Камилла были ошеломлены его действиями, но так как в бюро были все свои, лучшие ребята, то никто не возражал против порядка ведения собрания Камиллом, тем более что тот действовал по уставу, который предусматривал присутствие не-комсомольцев только по решению бюро или всего собрания.

Не приходилось сомневаться, что зал подавляющим большинством проголосовал бы против присутствия директора – ведь это так ново! Ситуация становилась для Ефима крайне нежелательной. Одно дело, если предложение удалиться исходит от одного наглого ученика, и другое, если за изгнание директора голосует весь коллектив – это катастрофа! К счастью для директора, сообразительная молодая учительница географии, член комсомола, сидела возле дверей. Она тихо выскользнула в коридор и сразу же вошла в зал:

- Ефим Яковлевич, вас срочно вызывают к телефону! – звонким голосом произнесла она.

Директор понял, что он получил шанс, хотя и не знал, что этот шанс дарован ему искусственно.

- Вопрос снимается, - с облегчением произнес Саша, член бюро, когда Ефим покинул собрание, и зал ответил коротким коллективным смешком. И только один девичий голос прошипел:

- Какой позор!

- Итак, какие будут предложения, - продолжил Камилл, и собрание пошло по накатанному пути.

Но у Ефима Яковлевича не хватило ума не возвращаться в актовый зал. По прошествии десяти минут он вернулся, обратил внимание на то, что его место в первом ряду уже занято, и под взглядами всей аудитории сел на свободное место возле двери. Хотел ли он этим продемонстрировать, так или иначе, свое, якобы, владение ситуацией?

Камилл и тут не оставил директора в покое. Он приостановил свою речь и долгим взглядом уставился на Ефима. Потом, обращаясь к залу, произнес умиротворяюще приторным тоном:

- Товарищи комсомольцы, я думаю, вы не будете возражать против возращения Ефима Яковлевича на наше собрание?

Возражений не было. Все ученики как один, следуя направлению взгляда Камилла, повернули головы к засмиревшему директору, в очередной раз шокированному дерзостью ведущего собрание десятиклассника.

- Ефим Яковлевич, пройдите в первый ряд, - раздался из зала чуть ли не плачущий голос какой-то активистки-семиклассницы.

Уж лучше бы эта дура в сложившейся ситуации смолчала! Директор пробормотал что-то вроде того, что ему удобнее у дверей – на этот раз у него хватило сообразительности не пробираться в первый ряд и не поднимать уже занявшего его прежнее место ученика.

Авторитет Камилла среди комсомольцев семиклассников и восьмиклассников троекратно возрос. В своей же среде он и без того был признанным лидером в шалостях и в учебе. Злоба же директора на ученика Афуз-заде уже давно переплескивала через край, поэтому больше ее не стало.

Дисциплина на уроках в классе, где учился Камилл, была, в целом, нормальная. Абсолютная тишина и всеобщее напряженное внимание были обычны, вообще-то говоря, только на уроках математики и физики. В целом ситуация сильно зависела от личности учителя. Например, когда литературу в классе вел Владимир Николаевич, класс внимал ему, боясь пропустить хотя бы слово. Когда Владимира сменила вновь, к несчастью десятого «Б», возвращенная в школу Александра, то обстановка резко изменилась. На уроках Ефима Яковлевича висела в классе враждебная к педагогу тишина. Свободно чувствовали себя ученики на уроках недавно появившейся в школе доброй химички, насмешливая атмосфера была на уроках всегда нарядно разодетой молодой географички. На уроках немецкого языка, которые сменяя друг друга из-за частых болезней вели великолепные супруги Рейнгольд Андреевич и Мария Ивановна, обстановка в классе была уважительная, ибо возраст и благородный облик этой пары, высланной в Среднюю Азию из Поволжья, действовал даже на самых неромантичных представителей классного плебса. Впрочем, плебс не имел здесь право голоса, ибо властвовали в этом классе лучшие. Лучшие в учебе, но не в поведении – увы!