Бродский глазами современников - Валентина Полухина

Возьмем один параметр, чисто языковой. Сравнимы ли их заслуги перед русским языком?

Я думаю, все-таки нет. Пушкин отвалил такую глыбу, которой просто, видимо, никогда и никому не достанется. У ;нас-то была другая история. И не только у Бродского, у нас у всех. Между прочим, я с Бродским совсем не соглашаюсь, когда он говорит: "Мы последнее поколение, для которого дороже всего культура... и т.д.[150] Во-первых, не надо культурой злоупотреблять. Во-вторых, мы не последнее поколение, мы — первое поколение. После нас сейчас приходят еще поколения. Мы — первое поколение после этого разрыва между Мандельштамом, Ахматовой и нами. Поколение, которое действительно успело за эту руку, за ахматовский палец подержаться. Не просто из книг, а действительно, как у Микеланджело, перетянуть по этой ниточке, по жилочке, перетянуть в себя то, что было, эти ценности. Вживе, не просто в книге, а вживе. И поэтому то, что он говорит насчет культуры, и то, что он говорит, что мы всегда предпочтем литературу, а не жизнь, — неправда.

Он чуть подобрел. Я надеюсь, что это пройдет. Он вдруг очень завелся на идее поколения. Идея поколения интересная, но не исчерпывающая. Наше поколение, поколение 56 года, дало поэтов, дало будущих политзаключенных, дало циников и партаппаратчиков, причем циников таких, равных которым ни в одном поколении нет. Люди, которые пережили Венгрию и решили, что теперь все, теперь надо только карьеру делать.

Вернемся к линии Пушкин — Бродский, ибо вы не закончили свою мысль о языке.

Так вот. Кроме Мандельштама и Ахматовой, были и Цветаева, и Пастернак, и Заболоцкий — такой общий бульон в биологическом смысле. И на таком бульоне растят культуру. Это все-таки давало возможность идти сражаться с советским языком не с голыми руками. Этот язык, который существовал, этот величайший и тончайший инструмент, который не умер, не заглох. Его только заживо погребли, но он и заживо погребенный не умер. А потом его раскопали.

То есть совершенно другие лингвистические цели стояли перед вами по сравнению с Пушкиным?

И другие цели, и другие средства.

И состояние самого языка было другое.

Да.

Оправдано ли сравнение Бродского с Пушкиным по их универсальности?

Я думаю, тут оправдано. У Бродского в последние десять лет стало больше врагов, появилось больше людей, перестающих его принимать. Так же было у Пушкина, потому что за ним надо успевать. Но, естественно, по линии универсальности личности несколько другое. Пушкину пришлось быть всем — и прозаиком, и историком, и драматургом, и поэтом. Конечно, Иосифу легче. Всем нам легче. Но, с другой стороны, оттого что Пушкин уже был, труднее, потому что надо что-то делать другое.

Все ли благополучно с лиризмом у Бродского, на ваш взгляд? Он однажды сказал мне: "'Остановка в пустыне', может быть, моя последняя лирическая книжка"[151]. По мнению Лосева, "юный Бродский словно бы выталкивал 'чистую лирику' из своего поэтического обихода"[152].

Поскольку он хочет, чтобы лиризма не было, постольку можно сказать, что с лиризмом неблагополучно, ибо он наличествует. Ведь он с самого начала стремился быть эпиком. Но в то же время посмотрите его стихи в последнем "Континенте"[153]. Ведь в них опять и лирика, и лиризм. Не может он ничего с собой поделать. Холодности-то нет, есть сдержанность, но само сдерживание порождает новый лиризм.

А как, по-вашему, уживаются у него сдержанность и ностальгия?

Ностальгия — это удобный прием для совсем другого. У него ностальгия не тема, а прием.

А вы переживали ностальгию в бытовом или в поэтическом плане?

В бытовом — никогда. В поэтическом — известные ностальгические приемы я, разумеется, использовала неоднократно. А в бытовом — ни секунды.

Мы закончим наш разговор вашими стихами, посвященными Бродскому.

1

За нами не пропадет

дымится сухая трава.

За нами не пропадет

замерли жернова.

За нами ни шаг и ни вздох,

ни кровь, ни кровавый пот,

ни тяжкий кровавый долг

за нами не пропадет.

Огонь по траве пробежит,

огонь к деревам припадет,

и к тем, кто в траве возлежит,

расплаты пора придет.

Фанфара во мгле пропоет,

и нож на стекле проведет:

за нами не пропадет,

за нами не пропадет.

2

Равнодушный Телеман,

дальночеловек,

отчужденья талисман

в этот черный век.

Телеграф и телефон

вон из головы,

отрешенья  Пантеон

в кончиках травы.

И надежда, что свихнусь

в венчиках цветков,

закричу и задохнусь

в тяжести венков.

Мне бы в воду, мне б в огонь,

в музыке — пробел.

Глухо запертый вагон —

музыки предел.

3

Мой сын мал. Он

говорит вместо "музыка" — мука.

Но как прав он

в решеньи лишенья звука.

Мой мир велик. Но и в нем

царит вместо музыки мука.

Над рампою лампой, огнем

меж правом и правдой разлука.

Мой мир не велик, но далек,

в нем выживут долгие ноты.

Протяжно ревет вертолет,

протяжно стучат пулеметы.

1964 

Елена Ушакова

Поэт, критик и литературовед Елена Ушакова пишет стихи под псевдонимом. Она родилась в Ленинграде, окончила Ленинградский университет, принимает активное участие в литературной жизни города и страны. Впервые публикации ее стихов появились в журнале "Радуга" (No. 10, 1989), затем в журналах "Нева" (No. 8, 1990), "Синтаксис" (No. 27, 1990), "Звезда"  (No. 8, 1991) и в альманахе "Петрополь" (No. 2, 1990). В конце 1991 года в Санкт-Петербурге вышел ее первый сборник стихов "Ночное солнце".

Сегодня, когда мы ощутили некоторую усталость и неблагополучие в регулярном стихе, с одной стороны, и засилие верлибра, несвойственного русской поэзии, с другой, Ушакова открывает новые возможности русского линию акцентного стиха, точнее сказать, развивает полузабытую линию акцентного стиха, намеченную Михаилом Кузминым. Этот акцентный стих позволяет ей расширить тематические рамки поэзии, ввести в нее самый разнообразный прозаический материал из окружающей жизни. Внимание к мельчайшим деталям, подробностям бытия сочетается в ее стихах с тонким психологизмом, стремлением к бесконечному уточнению психологического и душевного опыта современного человека. И, может быть, это внимание к человеку, к скрытой жизни его души делает поэзию Ушаковой, на отсутствие привычной стиховой музыки, заслоненной живой интонацией устной речи, глубоко лиричной, придает ей особое очарование и своеобразие.

Тонкий знаток поэзии, Лидия Яковлевна Гинзбург писала: "Мне кажется, наша поэзия в значительной своей части увязла сейчас в стереотипах. Чтобы уйти от них, нужны опыт, испытания. Этим путем и идет Елена Ушакова. Длинные строки ее акцентного стиха объемны, смыслоемки. Они вовлекают в область поэзии любые явления действительности. В этих стихах интеллектуализм своеобразно сочетается с конкретным видением подробностей жизни".[154]

ПОЭТ НАПРЯЖЕННОЙ МЫСЛИ

Интервью с Еленой Ушаковой

11 января 1991, Ленинград

Когда вы впервые прочитали Бродского, и как менялось ваше отношение к его поэзии?

Впервые я прочитала Бродского лет в 20. Отношение менялось вместе с его усложняющейся поэзией и моим собственным ростом.

Какой исторический и культурный опыт персонифицирован в поэзии Бродского наиболее удачно?

Наш советский и, может быть, античный, римский в смысле аналогии с советским опытом.

Насколько оригинальны философские медитации Бродского?

Они настолько оригинальны и глубоки, насколько выстраданы в реальных жизненных обстоятельствах. Чужую философию в стихи Бродский не перекладывает.

Какой дух царит в его поэзии, русский или европейский?

В его стихах царит европейский дух русской поэзии.

Удалось ли Бродскому сдвинуть русскую культурную парадигму с ее традиционного направления?

Нельзя представлять себе традицию русской поэзии в виде одного направления, одной ветки. Их несколько, и они очень разные. Поэтому говорить о сдвиге парадигмы не имеет смысла, в свое время казалось, что это сделал Маяковский, но затем выяснилось, что это ему не удалось. Мне кажется, что в своем творчестве Бродский перемешал Цветаеву и Пастернака. Разумеется, внеся нечто новое, свое, отчасти продиктованное временем. Возможно, с помощью англоязычной поэзии, о которой судить могу только по переводам.