Записки Замухрышки (сборник) - Алёна Хренкова

К этому времени я прочла книжку «Нормандия-Неман» и представляла этого мальчика похожим на героического французского летчика. Дурь, конечно. Но мне хотелось мечтать и плакать.

Когда я долго не видела этого мальчика, мне становилось невыносимо грустно и одиноко. Я ложилась на диван, закрывалась одеялом с головой и представляла себе различные варианты нашего будущего знакомства.

Иногда я решала неразрешимую задачу: кого вперед спасать из горящего дома, свою маму или его. Чувство долга и совесть говорили, что мать, а сердце – совсем другое. Как же я мучила себя! Я была на таком душевном распутье.

Моя мать, так и не спасенная из огня, все время сдирала с меня одеяло и орала, чтобы я вытащила руки из-под одеяла, положила их сверху и не прятала. Я не понимала, что она хочет от меня, но чувствовала, что меня подозревают в чем-то нехорошем. Я не думала, что она может догадываться о пожаре. Не спички же я держу в руках. Я успокаивала себя тем, что у нее самой было что-то в голове, совсем не понятное мне в то время.

БОРЬКИНА ЛЮБОВЬ

В нашем классе появился новый ученик. Звали его Борей. Отличался он своим ростом (был выше всех), своей конопатостью и покраснением у доски. Он жил в квартире напротив.

Так как Кочновка в это время стремительно отстраивалась, то кругом были сплошные стройки, и я ходила в школу напрямик через одну из них. Мусора, битого стекла и камней по дороге в школу валялось предостаточно. Зимою ко всему этому присоединялись снежки и сосульки, и все это летело мне в спину, направляемое рукой влюбленного Бориса.

Я пыталась выходить из дома пораньше, попозже, но всегда Боря шел следом в метрах десяти и неутомимо швырял в мою спину разную дрянь. Я пыталась с ним поговорить, но упрямец останавливался на своих десяти метрах, краснел, молчал и при этом как-то нагло на меня посматривал.

Любить никому запретить нельзя, но такой извращенный способ ухаживания я видела впервые. Мне приходилось все время отчищаться от грязи. Этот ненормальный ничего не хотел понимать.

Как выяснилось позже, почти все ребята по-очереди так или иначе выражали особое отношение ко мне, добиваясь взаимности, но так явно я почувствовала внимание только одного Бориса. Уж очень он старался. Однажды, как оказалось, даже перестарался.

В подъездах дома двери были двойными, с застекленными окошками наверху и здоровенными деревянными ручками. Расстояние между ними было сантиметров тридцать, и расположены они были наискось. Вот как-то, выходя из дома, я и была зажата с двух сторон между дверей влюбленным Борей и его помощниками.

Я оказалась лицом к нему. Он держал дверь, смотрел через грязное стекло прямо мне в глаза, делал какие-то глупые рожи и смеялся всем своим красным, конопатым лицом. Это продолжалось до тех пор, пока кому-то из дома не приспичило выйти на улицу. Ребята разбежались.

Но в этом поединке выиграла все-таки я. Бедный Боря, наверно, никогда в своей жизни не видел столько ненависти и презрения во взгляде, которым я его буквально просверливала за все его выходки, выражавшие его любовь.

Он и сам не был рад этой затее. Больше за мной Боря не «ухаживал».

ОТДЫХ В КУБИНКЕ

Одно лето тетя Лиза снимала дачу в Кубинке на Москва-реке. Наша семья частенько туда приезжала на выходные. Однажды мы взяли лодку, погрузились в нее и стали плавать от берега к берегу. Отец старательно нас фотографировал, идя за нами по пояс в воде. Надо сказать, что река в том месте мелководная.

День был солнечный, на воде не было жарко. Зато последствия проявились на коже моего отца по возвращении домой. Хорошо, что соседка Эльза накануне принесла домой литровую банку сметаны, которая вся ушла на отца. Он не только покраснел до пояса, как рак, но его начало трясти, и поднялась температура. Кожа потом слезала лоскутами. Нижняя часть тела не пострадала, потому что все время была под водой.

Фотографий получилось много. На одной из них я, тощая двенадцатилетняя девочка, упираюсь ногой в бревно, из-за которого чуть было не погибла в тот день у всех на глазах.

Когда нам надоела лодка, Лариска скатила в воду то злополучное бревно. Мы зацепились за него и поплыли вдоль берега. Можно было просто идти, так было мелко, но это было не интересно, нам хотелось плыть.

Наконец и это занятие надоело. Буквально в полутора метрах от нас обедало целое семейство. Берег был крутоват, но вполне было можно выйти из воды. Я выпустила бревно из рук и оступилась. Мой конец бревна приподнялся, как коромысло, а я с головой погрузилась под воду. Под ногами оказалась глубокая яма. Люди спокойно сидели, закусывали и думали, что две девчонки балуются буквально у них под носом.

Я с трудом вынырнула, но в это время Лариса решила тоже встать на ноги и отпустила свой конец бревна. Мой конец бревна опустился в воду и ударил меня прямо по голове, показавшейся на поверхности. Я погрузилась опять. В глазах стало темно. Когда ноги сестры не обнаружили дна, она сразу же сообразила, что я не балуюсь. И не поднимаясь на поверхность, схватила меня под водой и вытащила на берег.

Слава Богу! Лариса плавала, в отличие от меня, как рыба. Я никак не могла отдышаться, а люди все ели и не предполагали, что у них буквально под носом глубокая яма на дне реки. Хорошо, что никому не пришло в голову входить в воду в том месте. Это, наверно, была единственная яма на всю мелкую в тех местах Москва-реку.

Есть еще один снимок с пострадавшим членом нашей семьи. Отец велел нам: маме, тете Лизе, Нине, Ларисе и мне, – лечь в воду и болтать ногами, чтобы поднялись брызги. Они должны, по мнению отца, хорошо получиться на фоне заходящего солнца. Мы все повалились в воду.

На фотографии моя мама находится чуть в стороне от всей компании, болтающей ногами. Оказалось, что когда все бросились исполнять отцовы указания, кто-то из нас больно лягнул мать ногою в грудь. У нее перехватило дыхание, и она просто села в воду. На лице была не улыбка, а гримаса боли.

Кроме нас на берегу было полно народа. Приехали даже четыре автобуса с отдыхающими из какого-то предприятия.

Как они «отдыхали», мы не видели, а вот какая произошла драка, наблюдал весь берег. На поляне рядом с автобусами дралось человек пятьдесят. Разнять такую массу было невозможно. Кто-то из трезвых шоферов сообразил завести мотор, просигналить и поехать, чтобы хоть как-то отвлечь людей от драки. За ним поехали остальные машины.

В открытые двери народ буквально полез. Кто не мог, того запихивали на ходу. Через пять минут поляна опустела от людей. Зато валялась куча всякого барахла. Минут через десять автобусы вернулись. Люди вышли и стали искать свои вещи. Вскоре все было собрано, и хорошо отдохнувшие трудящиеся отправились домой.

Мы тоже собрали свои пожитки. Так прошел этот незабываемый, фотографически задокументированный, воскресный день на реке.

МЫ ОСТАЕМСЯ БЕЗ РОДИТЕЛЕЙ

Мои родители постоянно ссорились на почве безудержной ревности отца. Не думаю, что мать изменяла отцу физически, скорее, измены были душевные. Вся так называемая ревность возникала из-за того, что мать не любила отца. Ему было обидно, что она с восхищением слушает певца Артура Эйзена, а не его, смотрит все фильмы с актером Столяровым, а не на него, восхищается мужем своей подруги, а не им, на праздниках в гостях танцует с другими, а не с ним.

Отец был высоким, с виду интересным мужчиной, на которого женщины всегда обращали внимание. Внутри же он был человеком не очень образованным, может быть, немного разбирающимся в политике, но в целом, как говорила мать, «неотёсанным». Толком не мог поддержать беседу, по причине ограниченности знаний, не пел, не любил танцевать. И на все имел собственное, иногда «дремучее» мнение, а свои комплексы прятал за внешней грубостью, будучи довольно застенчивым человеком.

Матери с ним было не интересно и скучно. По молодости они еще ходили в компании, но постепенно из-за выходок отца, всё это прекратилось. Матери было стыдно появляться с мужем где-либо. В гостях он сидел за столом бирюком, напивался, так как больше нечего было делать, и лез с кулаками на очередного материного якобы ухажера.

На родительском примере я сделала для себя вывод не в пользу матери. Уж если живешь с нелюбимым человеком, думала я, так найди в нем какие-нибудь положительные качества и хвали его постоянно, чтобы он не чувствовал себя совсем тебе не нужным и заброшенным. Хорошего в отце было много, но ему была нужна в качестве жены не такая женщина, какой была моя мать. Я это чувствовала и даже пыталась обсуждать эту тему с отцом, но он посчитал меня предателем и обиделся.

Родители не расходились из-за нас. Мать считала, что у детей должен быть отец, а отец любил меня и боялся расстаться. Я отца тоже любила, но постоянные скандалы не давали мне покоя. Его я считала неправым и грубым, а мать осуждала за ее действия.