Глаз дракона - Энди Оукс

— Плохо дело. Нам нельзя оказаться замешанными. Надо уходить.

Холодает, становится всё холоднее, но Барбара чувствует, как пот заливает лоб. Едва захлопнуты двери машины, как она срывается к главным воротам. Студенты потоком текут на дорогу. Пиао борется с рулём. Тысячи глоток ревут в протесте. Сотрудник БОБ стоит в отдалении, с поднятой рукой. За ним опускается шлагбаум. Шанхай содрогается от удара. Старший следователь достаёт значок из внутреннего кармана и прижимает к лобовому стеклу; высунув голову в окно, орёт…

— Отдел убийств. Отдел убийств. Отдел убийств.

Сотрудник БОБ пытается понять, что за машина несётся на него. Глаза — чёрная прорезь на лице. Рука тянется к бедру, к пистолету, закрытому в маленькой аккуратной кобуре. Вдруг до него доходит. Узнавание. Всплеск адреналина. Обеими руками он поднимает шлагбаум, едва увернувшись от облезающей хромировки бампера. Красно-белая палочка шлагбаума падает за их спинами. Пиао вливается в поток машин на Хункоу, в сторону стадиона. Городские высотные ландшафты улетают за спину. В руке старшего следователя, зажат в кулаке… значок. Пятилучевая звезда врезается в ладонь. Он убирает его в карман. Красно-золотой проблеск канул во тьму.

На Площади Людей вихрятся краски. Крестьяне, одетые в национальные костюмы, съехались на автобусах из дальних деревень. Длинные венгерские костюмы. Изукрашенные шёлковые кимоно. Мантии ладакхов, шёлк на чёрном сукне, отороченный мехом. Валенки. Халаты до земли из Туркестана, оранжевый перетекает в жёлтый, потом в белый. Длинные куртки с вертикальными и горизонтальными полосками… чёрными, красными, синими, жёлтыми. В новый год будут много танцевать, их увлечёт музыка всех провинций. Новый год станет парадом цвета земли и огня; фейерверки разорвут небо. Но превыше всего… хорошая организация.

— Помедленнее, притормози, я хочу рассмотреть.

Барбара кладёт ладонь на плечо старшему следователю; Пиао нежно вжимает ногу в тормоз. Она опускает стекло. Ветер доносит перестук барабанов и свист дудок. Волосы её разлетаются.

— Море цвета, а посмотрите на костюмы, сколько разных. Когда я вижу это зрелище, я понимаю, до чего же бледна Пятая Авеню. Америка бедна на краски.

Пиао поворачивается, чтобы разглядеть в боковом окне медленно движущуюся толпу. Вереницы крестьян, наряженных в костюмы, выстроены в порядок; их удерживают в правильном месте и ведут правильным путём товарищи со строгими лицами и суровыми голосами… Улыбайся, улыбайся. Ты же не у себя в свинарнике!

Всё это он уже видел, каждый год. Старший следователь уверенно вжимает ногу в педаль газа.

— Надо же. Америка бледна. Бедна на краски. Несмотря на кока-колу, балахоны и куртки с микки-маусами?

Барбара поднимает стекло, музыка глохнет. Тишина вдруг кажется ему угрожающей, Пиао жалеет, что поднял эту тему.

— Какую крамолу я сказала, да? Представительница Америки нелестно отозвалась о своей стране. У нас в США это считается изменой, как вы говорите, контрреволюционным саботажем. Если узнают, мне впаяют от двадцати пяти до тридцати лет заключения в Диснейленде.

Старший следователь испуганно смотрит на неё.

— Правда? Даже в Америке бывают такие суровые приговоры?

— Нет, нет, я шутила. Юмор такой.

Барбара откидывает голову и смеётся. Звук, на вкус Пиао, похож на воду, льющуюся на булыжники.

— В первый раз я слышу, как вы смеётесь.

— А я смеюсь впервые за долгое время. Обычно я смешливая женщина. Просто в последнее время поводов смеяться как-то не выдавалось.

Какие знакомые слова… и знакомые ощущения.

— Смеяться труднее, чем плакать. Смеяться — значит приближаться к пониманию того, что же имел в виду Бог, создавая мир.

Рука Барбары снова ложится к нему на плечо; и как он хочет, чтобы она никогда её не убирала.

— Красиво сказано. Прелестно. Где вы это услышали? У Конфуция?

— Нет, это не Конфуций. Я вычитал эту фразу в одной старой американской книге. Кажется, она называлась «Ридерз Дайджест».

Она снова смеётся. Пиао втискивает машину на дорогу Цзиньлин, он впитывает её смех, хотя и не понимает, чем тот вызван. Вот уж истина — американцы очень сложные люди.

В отеле Шанхай Цзин Цзян суетится народ. Машины впритык стоят на Маоминьаньлу. Пиао паркуется вторым рядом, водитель запертой машины шлёт его на хуй, но тут ему в глаза бросаются красно-золотые эполеты старшего следователя. Он возвращается к выпуску «Пиплс Дейли» трёхдневной давности, прячет глаза за обличительной колонкой по поводу данных статистики по выпуску в Liberation Trucks.

— Если вы не сочтёте это обидой или серьёзным неудобством, я буду благодарен, если вы сделаете мне большое одолжение.

Барбара наклоняется, берётся руками за открытое окно, взгляд упирается в Пиао, сидящего внутри. Последний человек, попросивший «сделать ему большое одолжение», тучный конгрессмен из Айовы, обратившийся к ней в тесноте кабины лифта в Вашингтон Хилтон, до сих пор разминает отбитое колено.

— Дети моего двоюродного брата, Чэна, которого убили, любят шоколад. Я бы угостил их, но купить его нелегко. У меня нет карточки торгового центра «Дружба», а в отеле что-то купить может только турист. Можете ли вы купить для меня шоколада?

В ней вскипает облегчение. Мировой мужик всё-таки этот следователь. Только что летел на машине под дулом пистолета под опускающийся шлагбаум, а через час просит купить шоколада для заплаканных детишек брата.

— Конечно, конечно. Буду рада помочь. Это вы хорошо придумали. Тут, в отеле, отличный магазин. Что лучше купить, TwinKies, M&Ms, батончик Hershey?

— А швейцарский шоколад есть, или английский… Cadbury?

— Cadbury? Да, вроде был. Думаю, решаемый вопрос.

Старший следователь суёт ей в ладонь аккуратно сложенный пресс купюр. Ей стыдно их брать.

Она в час зарабатывает больше, чем расследующий убийства детектив за месяц. Барбара идёт по ступеням отеля, в толпе итальянских туристов, они машут руками, как нелетающие птицы, и тут Пиао её догоняет.

— Барбара Хейес, это дело, ваш погибший сын, остальные. Никакого движения. Иногда, в таких ситуациях, надо «перевернуть труп кошки». Изменить ситуацию. Подход. Может, подвергнуть себя риску…

Она осознаёт, что он положил ей руку на плечо. Непонятно, почему, но это нервирует её так же, как лилии. Как разбитое зеркало. Но в то же время ей невыносимо думать, что он её уберёт.

— …за нами следят. За вами или за мной. Не уверен точно, кто из нас их интересует. Но мне упорно кажется, что сотрудница американского правительства — улов пожирнее, чем старший следователь. Особенно такая сотрудница, которая до сих пор оплакивает сына, найденного мёртвым в Хуанпу.

Она молчит, но в изгибах её бровей — вопросы… и ответы.

— Может быть, сотрудница американского правительства хочет сказать старшему следователю что-нибудь, что поможет расследовать убийство её сына?

Она молчит. Её губы, нежные, но закрытые ворота для тайн.

— Тогда предупреждаю вас, будьте бдительны, готовы ко всему. Не верьте никому на слово. Только тем, кого вы знаете по имени.

Барбара восходит на следующую ступеньку, в её глазах — лёд и огонь. Его прикосновение потеряно.

— Вы уже это сделали, подвергли себя риску. Господи, что же вы сделали-то?

Но слова Пиао уже не долетают до неё. Когда он смотрит назад, в зеркало, она идёт одна по лестнице отеля, последняя в длинной очереди туристов, всасывающейся в крутящиеся двери отеля.

Труп кошки перевёрнут.

Он уезжает в сторону рёва парка Фусин… Цао-му цзе-бин…

Барбара спала три часа. Без сновидений. Коридорный тихо зашёл и тихо ушёл, оставив термос на прикроватном столике. Она, проснувшись, налила себе чаю. Улунча. Глотки, налитые горечью, до и после душа. Она берёт телефонную трубку ещё до третьего звонка, откидывает штору, комнату заливает свет цвета недозрелого лимона. На том конце провода тишина. Звонящий молчит, прячась за анонимностью расстояния. А потом мужской голос… шепчет.

— Мадам Хейес. Это мадам Хейес у телефона?

— Да. Кто вы?

Снова тишина. Долгая, насыщенная, сочащаяся ожиданием.

— Ваш сын, Бобби Хейес. Я знал его, мы были друзьями. — Имя, звучащее из уст того, кто тоже его знал; будто Бобби снова дышит. Слова бросают Барбару на постель. Она задаёт вопросы, но голос будто принадлежит другому человеку.

— Кто вы? Откуда вы знали Бобби?

— Телефоны, их могут прослушивать. Лучше я не буду называть своего имени.

— Конечно, конечно, понимаю. Но откуда вы его знали?

Его голос становится ещё тише. Барбара вжимает трубку в ухо, вслушиваясь до звона.

— Университет, Фудань. Я студент. Бобби, ваш сын… мы были друзьями. Он угощал меня сигаретами, Мальборо. Подарил мне бейсболку Лос-Анджелес Рейдерс.