Поцелуй с дальним прицелом - Елена Арсеньева

Может быть, это вещее предчувствие? И безрассудное путешествие на этом лифте имеет шанс стать последним в жизни шалой русской писательницы Алёны Дмитриевой, которая, как ни один человек в мире, умеет ввязываться в опасные переделки?.. Правда, до сих пор ей удавалось из них успешно вывязываться, но все на свете когда-нибудь происходит в первый раз.

Может, повернуть назад, пока не поздно?

О господи, когда ты только исправишься, Алёна, когда начнешь думать, прежде чем сказать, а главное – прежде чем сделать что-то? Про таких, как ты, говорят: задним умом крепка. Ты отлично умеешь анализировать, по косточкам разбирать свои и чужие уже совершенные поступки, однако продумать все варианты предстоящих событий – это тебе не по силам и не по уму, такое впечатление. С чего ты взяла, что адвокат, он же киллёр, Никита Шершнев будет так уж рад видеть в своем офисе случайную скверную (опять же – от слова «сквер»!) знакомую? Что для него таким уж счастьем будет дать интервью какой-то русской писательнице – даже если и удастся заставить его в это поверить с помощью прихваченной из дому собственной книжки с фоткой на обложке?

Фотка, кстати, отвратительная, Алёна вообще редкостно нефотогенична… Тут уместно вспомнить еще одну известную пословицу: неча на зеркало пенять, коли рожа крива…

Почему ты думаешь, что Никита Шершнев проникнется твоими проблемами: срочно-де нужно писать новый романчик, а в голове ни сюжета, ни героев, ни проблемы, требуется эмоционально-интеллектуальная встряска, а что может быть лучше, чем интервью, взятое у настоящего русско-французского киллёра? Дорогой Никита… извините, не знаю вашего отчества, а впрочем, вру, знаю, Бертран говорил, что это имя у вас семейное, значит, батюшку вашего тоже звали Никитой, значит, вы по отчеству Никитич… стало быть, дорогой Никита Никитич, не могли бы вы посвятить меня в тонкости своего киллерского ремесла и описать несколько наиболее интересных и запомнившихся вам убийств? Так, коротенько, можно даже без особых подробностей, я потом тако-ого вокруг наплету, такого душевного надрыва накручу, что Достоевский обольется слезами зависти, а вы сами будет изумляться: неужели это и впрямь происходило со мной, неужели я это чувствовал?.. Вы можете быть со мной совершенно откровенны, клянусь, все останется между нами, я никому ни слова, вот разве что всему свету расскажу в своем новом романчике… А впрочем, насчет всего света – это я хватила через край, тиражи моих книжек совершенно плевые, к властителям умов и лидерам жанра я не принадлежу, но, кто знает, вдруг с помощью нашего с вами романчика (я имею в виду, разумеется, тот детективный роман, который напишу с вашей помощью, а вы что подумали?) я однажды проснусь знаменитой?..

Как бы тебе однажды вообще не проснуться с помощью этого романчика, писательница…

А слабо было бы поступить просто, примитивно, по-женски, с помощью той неотразимой непосредственности, которая была всегда тебе свойственна и с помощью которой ты умела столь многого добиваться от мужчин? Вот взять и выпалить прямо в лицо хозяину этого офиса (слово «выпалить» в данной ситуации особенно уместно!): так, мол, и так, вы вчера в песочнице произвели на меня неизгладимое впечатление, жажду продолжить знакомство… Тем более что это правда, тебе очень хочется еще раз поглядеть в эти необыкновенно яркие серые глаза, а может быть, Никите Шершневу еще что-нибудь понадобится в верхнем кармане джинсов, и ему снова придется задрать свой пуловер… А некоторые ки́ллеры и киллёры, судя по голливудским фильмам, носят за поясом джинсов пистолет, и очень может быть, что поджарый загорелый пресс, который так тебя разволновал, будет последним, что ты вообще увидишь в своей бестолковой жизни… Любопытство, судя по еще одной пословице, погубило кошку, вот и тебя однажды погубит твое даже не кошачье, а поистине сорочье любопытство ко всему новому, заманчиво блестящему, еще не тронутому твоей шалой ручонкой, не замутненному твоим жарким дыханием, не канувшему бесследно, безвозвратно в черную дыру твоей очень короткой и поистине девичьей памяти, даром что ты уже вполне взрослая дама…

«Дама в очках и с ружьем в автомобиле», детектив Себастьяна Жапризо», – невесть почему вспомнила Алёна об одной из своих любимых книг, но в это мгновение лифт, громче прежнего заскрежетав, остановился так резко, что Алёна покачнулась и ткнулась лбом в решетку, изображающую собой дверь, а потом несколько мгновений стояла так, тупо ожидая, что эта дверь откроется. Припомнив, что автоматики здесь нет, открыла ее сама, шагнула на площадку – и испытала что-то вроде нового удара по лбу.

На площадке, возле приоткрытой двери с такой же табличкой, что и внизу, стояла какая-то девица.

Нет, она была не какая-то. Отнюдь! Она была просто… просто сногсшибательная, то, что на лексиконе писательницы Дмитриевой называлось «Умри, Голливуд!».

Штучный товар: неописуемая красота, рот, напоминающий цветок, изумрудно-зеленые глаза, волосы цвета кукурузных волокон (правда, в наше время этого дивного цвета можно достичь в любой парикмахерской, но тут явно потрудился куафер по имени Природа), малость высоковата, может быть, и тощевата, если честно – кожа да кости, но какая кожа и какие кости, в смысле – фигура… Черная крепдешиновая юбочка в мелкий деревенский цветочек (хит парижского летнего сезона!) развевается вокруг невероятных загорелых ног, черный топик кажется нарисованным на восхитительной груди…

Если это секретарша киллера Шершнева, то он сделал правильный выбор. Несомненно, что благодаря этой девице число его клиентов неуклонно растет, потому что при встрече с ней каждый нормальный человек начинает мечтать о немедленной смерти: мужчина – от невозможности обладания такой красоткой, женщина – от невозможности обладания такой красотой…

– Que vous voulez?[10] – высокомерно спросила девица, глядя сверху вниз на очень даже не низенькую писательницу.

Этому взгляду было предназначено играть роль контрольного выстрела и окончательно уничтожать сраженного посетителя. Однако голос секретарши, наоборот, помог Алёне обрести утраченное душевное равновесие. Во-первых, голос был редкостно неприятный: визгливый, резкий, просто-таки плебейский, он мигом нарушил очарование, а во-вторых, что-то такое в нем прозвучало, какие-то до боли знакомые и родные интонации, которые заставили Алёну осторожно спросить:

– Извините, вы русская?

На фарфоровом личике на миг появилась трещинка растерянности:

– Да… а откуда вы знаете?

«Оттуда, что только русские ведут себя в Париже по-хамски, – чуть не брякнула Алёна, вспомнив свое прошлогоднее посещение парижского офиса Аэрофлота на Елисейских Полях. Сидевшая там Снежная королева со следами былой красоты на лице так и разбрызгивала каждым своим словом и взглядом жидкий азот на несчастных, решивших воспользоваться услугами одиозной авиакомпании. – У настоящих французов хороший тон – это подчеркнутая любезность!»