Дом в Мансуровском - Мария Метлицкая

С несвойственной ему резкостью и на повышенных тонах Александр Евгеньевич требовал от Маруси окончить институт, а уж потом воссоединяться с законным мужем.

– Для нас и так это большая беда, – повторял он. – Беда, что ты уезжаешь.

Ася бегала вокруг мужа, подавая ему то воду, то сердечные капли. Маруся отстаивала свои права, и в ее сторону летели искры, исходящие от Аси. Молодой муж молчал. В конце концов профессору стало плохо, от «Скорой» он отказался, но согласился уйти к себе.

Ася с укоризной смотрела на падчерицу, и Маруся пошла в отцовский кабинет.

Сердце сжалось от жалости. Как он постарел! Поседел, полысел, располнел. Под глазами набухли мешки, лицо в морщинах. «Папочка, бедный мой папочка! Сколько тебе досталось! А тут еще я…» Маруся села на край кровати и взяла его за руку. Разрыдались оба. Потом обнялись и принялись успокаивать друг друга. И Маруся дала слово, что не уедет. Доучится третий и четвертый курсы, а дальше будет видно. На пятом перевестись на заочный – плевое дело.

Отец без конца говорил ей спасибо, целовал ей руки и снова благодарил.

Укрыв его и поцеловав в лоб, Маруся осторожно вышла из комнаты. У двери оглянулась – он спал.

Ася сидела на кухне. Ждала.

– Не волнуйся, – сказала Маруся и обняла мачеху. – Мы обо всем договорились.

Через пять дней, когда все успокоились, Маруся улетела вместе с мужем по месту предписания. На буфете лежала записка: «Еду с мужем по месту приписки, как и положено жене. Когда устроимся, напишу все подробно. Все будет хорошо, не беспокойтесь!

Ваша счастливая Маруся Родионова».

В квартире повисла траурная тишина. Александр Евгеньевич лежал в кабинете. Ася сидела на кухне, заниматься домашними делами не было ни сил, ни желания. Ей казалось, что жизнь закончилась, оборвалась. А что дальше – неведомо. Ясно одно – прежней жизни, счастливой и радостной, больше не будет.

Сказать, что все были ошарашены, – не сказать ничего.

Как автомат, Ася молча занималась привычными и обязательными делами: варила суп, вытирала пыль, застилала постель. Только потом обнаруживалось, что суп пересолен и есть его невозможно, пыль она вытерла тряпкой для пола, и мебель теперь в разводах, пакет с мусором аккуратно убрала в шкаф, а сваренный компот тут же вылила в туалет. На время Ася, как заколдованная, упершись взглядом в стену, застывала. Юлька то бушевала, понося сестру всяческими словами, не стесняясь в выражениях, то тоже впадала в ступор и замолкала.

Но хуже всего было профессору – Александр Евгеньевич не выходил из своей комнаты.

Обстановку разрядила добрый ангел Клара.

Нарядная и красивая, в модной голубой водолазке и ярких бирюзовых серьгах, благоухающая французскими духами, она вошла в квартиру с широкой и радостной улыбкой.

– По какому поводу в доме траур? Кто-то болен или, не дай бог, умер?

Все обреченно молчали.

Ася безнадежно махнула рукой и предложила:

– Чай будешь, Кларочка?

– Чай? – удивилась Клара. – Ну вот еще! Какой чай? Лично я собралась праздновать! – И Клара достала из сумки бутылку вина.

– Издеваешься? – осуждающе покачал головой профессор. – Беду вроде не празднуют! Или у тебя есть другой повод?

Клара подошла к балкону, распахнула его и села за стол, закурила и посмотрела на Александра Евгеньевича.

– Беду, говоришь? У тебя, Саша, беда? А я думала, у нас с вами праздник! Машка наша влюбилась! И при этом взаимно! Налюбоваться друг на друга не могут – прямо искры от них в разные стороны! Замуж за любимого – это беда?

Профессор хотел возразить, но Клара решительно выставила ладонь:

– Помолчи, Саша!

Измученная Ася присела на краешек стула.

Юлька сидела на диване, закинув ногу на ногу, и рассматривала свои ярко накрашенные ногти. Весь ее вид говорил: «Ну-ну, интересно! Жду продолжения спектакля!»

А Клара и не думала останавливаться:

– Беда у них, надо же! Дочь счастлива, а у них, видите ли, беда! Знаешь, Саша, почему ты так считаешь?

Профессор, уронив голову в руки, молчал.

– А потому что Маруся тебя не послушалась! Вернее – ослушалась! Приняла решение без тебя, без твоего согласия! Да, не очень комильфо, согласна! Молодая дурочка, потерявшая голову, – впервые, заметь, потерявшая! Тихая, скромная и послушная Маруся, папина дочка. И тут нате вам, выкинула фортель! И все, полный траур! Семья в страданиях!

Испуганная Ася бросила взгляд на мужа. Тот поморщился:

– Господи, Клара! Ну что ты такое несешь!

– Правду, – припечатала Клара, стукнув ладонью по столешнице, – только правду и ничего более! Вот что вас поразило: ее побег. А ведь Маруся знала, что одобрение ей не светит. Поэтому и сбежала. И не с любовником – заметьте! С законным мужем. И правильно сделала. Зачем ей, счастливой, скандалы и слезы? Она постаралась их избежать.

– Ну да, все правильно, – подала голос Юля. – «Такая-сякая, сбежала из дворца. Такая-сякая расстроила отца!» – со смехом пропела она и, резко встав с дивана, посмотрела на Клару: – Знаешь, Клар, я сама не из тихонь. Но чтобы так? С самыми близкими? И ни слова! Ладно мне, я бы ей врезала, это понятно! А Асе? Они ближе, чем подруги. Ближе, чем сестры! Ближе, чем матери с дочерями! И ей ни слова! Нет, извини, это свинство, Кларуся! Свинство и предательство. В нашем доме, знаешь ли… С родными так не поступают.

– Ой, Юль, – вздохнула Клара, – вы Марусю недооцениваете… Плохо вы ее знаете. Штучка наша Маруся. Как говорят, в тихом омуте… Это со мной и с тобой все понятное. А такие, как Машка…

Повисло молчание, и Ася тихо проскочила на кухню. Было слышно, как льется вода, чиркает спичка, зажигающая конфорку, как достает она из шкафчика чашки, как звякают ложечки.

Чай. Лучшее, что сейчас может быть, – это семейный чай за круглым столом. Чай с тортом, с конфетами. Пожалуй, это может примирить с жизнью и помирить всех присутствующих.

Ася оставалась верна себе – меньше слов, больше дела.

«Какая же умница эта женщина, сколько в ней такта», – мелькнуло у Клары.

– Торт так торт, – согласилась Юлька. – Я и от винца не откажусь. – И, одернув короткую юбку, устремилась на кухню.

Профессор продолжал сидеть в той же позе страдальца, лицо в ладонях, сгорбленная спина, на лице невыразимая мука.

– Идем, Саша, – позвала Клара, – идем. Честное слово, хватит! Все же здоровы, господи! Все живы! Ну что ты развел? Просто неловко!

Из кухни выглянула Ася:

– Шуронька, милый, пойдем! Такой торт, Шура! Пьяная вишня. И пахнет ромом, – улыбнулась она.

Александр Евгеньевич тяжело вздохнул:

– Торт! Смешно, честное слово! – Но, кряхтя, поднялся и медленно, как старик, шаркая тапочками, пошел за Кларой.

А