Лимб (СИ) - "Ремаркова дочь"

Голова раскалывалась на части, ее будто сжимали, и казалось, что болит даже кожа головы, словно Гермиону таскали за волосы. Хотелось прижать пальцы к закрытым векам, но не было сил поднять и руку.

В воздухе привычно пахло чемерицей и мятой — это отчасти успокаивало. Позволив себе привыкнуть к ощущению собственного тела еще пару минут, Гермиона прислушалась к окружающим ее звукам.

Практически сразу она уловила тяжелое дыхание над собой.

Прежде чем успела обдумать, Гермиона оттолкнула от себя нарушителя спокойствия: послышались треск и проклятья, которые совершенно точно могли принадлежать только одному полнейшему идиоту в мире.

Драко Малфою.

Гермиона открыла глаза и уткнулась ими в потолок, испещрённый трещинами. Значит, она не дома. Малфоя видно не было, так что он, очевидно, не удержался от падения после ее выпада.

Она обвела взглядом комнату и довольно быстро признала в ней палату Малфоя.

Хорошо. Она в безопасности.

— Какого хрена, Грейнджер?

Наконец в поле ее зрения попал Малфой, отряхивающий мантию, вероятно, зацепившийся до этого за край кровати и повалившийся на пол.

— Ты напугал меня. — Это ее голос такой хриплый? Боже, сколько же она была без сознания?

Она же потеряла сознание? Почему?

Гермиона прокрутила в голове события прошлого вечера и едва не зашипела от раздражения.

Прекрасный поход в галерею был испорчен странными вопросами Драко, которые спровоцировали ее головную боль и обморок. Вот же хорек. Зачем ему вообще понадобилось это? Гермиона нахмурилась и, полная решимости выпытать это у Малфоя, подняла на него глаза.

Практически все мысли вылетели у нее из головы, стоило ей увидеть, что у Драко рассечена губа. Что-то внутри нее дрогнуло. Что-то родное и сильное, словно ей было…

Что? Жаль его?

Он молча уставился на нее, словно ожидал, что она вот-вот взорвется, как ядовитая рыба фугу. Она молчала тоже.

— Ты несносная.

Он ее еще и оскорбляет!

Гермиона уже раскрыла рот от возмущения, собираясь высказать ему всё, что думает о нем и его поведении. Почему он всегда так делает? Почему всегда нарушает их тишину вот этими совершенно неподобающими комментариями, ради всего святого? Почему бы ему просто не заткнуться на время?

Она даже себе не могла объяснить, почему так осатанела от его высказывания, ведь это было так в стиле Драко: никакого уюта, тишины, никакого комфорта, не вздумай расслабляться, всегда держи ухо востро.

Ее взгляд вновь скользнул по его лицу в тот момент, когда Драко стер с уголка губ каплю крови большим пальцем, и, к своему ужасу, Гермиона почувствовала, как сладко потянул низ живота. Видимо, это отразилось в её глазах или на лице, потому что Драко лишь усмехнулся, а потом зашипел, очевидно, разбередив тем самым рану.

Она попыталась подняться на кровати — оторваться от пары неудобных подушек, — но Драко лишь слегка мотнул головой, заставив ее замереть. Не то чтобы она была послушной хоть когда-нибудь в своей недлинной жизни, но было что-то такое в нём, что заставляло ее слушаться.

Будто внутренний радар, который подсказывал, когда с Драко не стоит спорить. Будто рефлекс, когда отец зовет тебя по имени и ты не можешь не отозваться.

Она всё-таки приподнялась на подушках и села удобнее, если такое вообще было возможно на этой жутко неудобной кровати.

— Что я делаю здесь? Что случилось?

Она знала, что случилось, но не в этом была суть вопроса. Спросить напрямую: «Почему ты не отправил меня домой, а принес к себе и остался со мной?» — было слишком даже для ее бочонка храбрости. Таких запасов там не было.

— Тебе стало плохо, я перенес тебя к себе, а потом ты напала на меня как бешеная фурия и явно пыталась убить.

Его слова так сильно контрастировали с действительностью, что она не удержалась от веселого смешка и посмотрела на кровать. Она явно спала одна, да и была в том же платье, что и вчера. Малфой ни за что бы не поместился с ней здесь, а значит, он спал где-то в другом месте или не спал вовсе.

Она окинула взглядом комнату, словно ожидая увидеть еще одно спальное место, но его, конечно же, не оказалось.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Следующий волнующий ее вопрос: почему Драко просто не трансфигурировал одноместную кровать в большую? Не хотел тревожить и пугать её или…

Побрезговал?

Гермиона подняла на него глаза: он внимательно следил за ней, но не направлял ее мысли никуда, просто молча стоял в своей серой мантии с кровоточащей губой и смотрел прямо на нее нечитаемым взглядом.

Что-то пряталось в его глазах за напускной веселостью. Какое-то напряжение. Он явно скрывал какие-то сильные эмоции, раз во взгляде плескались их оттенки.

Гермиона снова взглянула на кровать.

Нет, он не брезгует, она уверена. Она так привыкла к презрению на его лице за школьные годы, что распознала бы и малейшее проявление. Но его не было. Малфой явно не собирался сжечь после нее постель и проветрить комнату.

Она скользнула пальцами по простыни и ухмыльнулась:

— Шелк?

Брови Малфоя поползли вверх, словно он впервые увидел собственную постель. Он как-то на секунду задумчиво замер и, медленно растягивая слова, ответил:

— Это подходит мне, не считаешь?

Гермиона даже немного удивилась. Всегда игривый Малфой, не упускающий возможности свернуть на бездорожье их взаимного флирта, сейчас практически пропускал снитч, пролетающий рядом с ним.

— Но ты смотришься на них просто идеально.

Да! Она знала, что он успеет схватить этот снитч.

Гермиона слабо улыбнулась. Ее мысли вновь вернулись к тому, почему он здесь, почему она лежит в его кровати, почему он смотрит на нее этим своим пронизывающим, как осенний ветер, взглядом.

Почему это всё?

— А ты как думаешь? — Малфой наклонил голову слегка вбок.

Она спросила вслух? Ей в самом деле нужно больше отдыхать. Все эти приступы, загадки Пожирателей, Малфой с его таинственностью — всё это её утомляло, выжирало все моральные силы.

— Я не знаю, Малфой, — Гермиона ответила честно, хотя признавать собственный логический тупик было не в её стиле.

Но она сидела в палате-камере Министерства после приступа, случившегося в маггловской галерее Тейт, куда она отправилась с условно оправданным Пожирателем смерти Драко Малфоем, по совместительству ее старым школьным недругом, с которым они «сотрудничают» теперь еще и горизонтально, поскольку она влюбилась в него, как глупая третьекурсница.

Всё это было не в её чёртовом стиле, что уж тут!

— Почему ты вернулся в Англию?

Гермионе казалось, что этот вопрос очень важен, поскольку ответ на него приоткрывал завесу тайны Драко, а после случившегося тот всё-таки был должен ей. Минимум, что он мог сделать для неё, — ответить на ее вопросы.

Малфой часто делился чем-то из прошлого, но почти никогда — настоящим. В то время как она, наоборот, предпочитала говорить о настоящем, но не возвращаться к прошлому.

«Оставить прошлое в прошлом» казалось разумным, но оно — прошлое — следовало за ней по пятам, размазывая шесть лет по асфальту послевоенной печалью. И Гермиона носила его, как тяжелый рюкзак с камнями: камень по имени Сириус, камень по имени Дамблдор, повсюду камни-камни-камни, и извлечь их из рюкзака и оставить казалось немыслимым кощунством, ведь все они несли память о великих людях, погибших на войне.

Но нести этот рюкзак с каждым годом становилось сложнее, будто камни наливались слезами выживших и придавливали к земле тех, кто их нёс: Гарри, Рона, её саму и всех остальных.

Малфой наконец сел на край кровати в опасной близости к ее ногам, но не попытался коснуться. Это заинтриговывало и разочаровывало одновременно.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Вернулся домой, потому что устал скитаться.

— Ты много где был?

— Много, — Малфой кивнул, и челка упала ему на глаза.

Гермиона залюбовалась. В таких простых вещах она видела его красоту. Не в идеально сидящей на нем мантии, не в гордой осанке и даже не в стальной уверенности Малфоя. Ей казалось, что в нем не бывает гармонии больше, чем когда он наклоняет голову и тень от ресниц падает на его бледные скулы. Ей никогда не хотелось сильнее коснуться его, чем когда Малфой проводил кончиком большого пальца по подбородку, смотря вдаль. Едва ли Драко был прекраснее, чем в момент собственной полуулыбки, которая касалась его глаз. В такие моменты Гермиона видела что-то трепещущее в их глубине — это не могло не завораживать.