Встретимся в полночь - Жаклин Нейвин

Ему не хотелось ехать, но бабка настаивала, что с ней бывало очень редко. Наверное, поэтому он в конце концов согласился. Рафаэль никогда не признался бы никому, но эта старая женщина была, кажется, единственным человеком на свете, который мог заставить его сделать то, делать чего ему не хотелось. Не ее неодобрение двигало им, а понимание того, что для поддержания отношений нужно иногда приносить жертвы. Графиня обычно требовала от него немногого, так что он время от времени шел ей навстречу. Но только иногда и без особой радости.

Однако когда Рафаэль обнаружил, что на вечере присутствуют Броуди, это резко изменило его настроение. Он заметил сестру и мать Джулии. Где же сама Джулия? Где-то рядом. Да. Теперь он это чувствует. Атмосфера была напряженной, и Рафаэль улыбнулся про себя.

Вечер обещал быть более интересным, чем ему представлялось.

– Фонвийе, вот никак не думал, что вы будете, – сказал Мартинвейл, подходя поздороваться.

Рафаэль был слишком занят тем, что разглядывал окружающие лица, поэтому едва взглянул на него.

– Джулия здесь?

– Она с Саймоном, так что тебе не повезло.

– Вздор. Любую ситуацию можно повернуть так, что тебе повезет.

И, поглаживая подбородок, Рафаэль стал обдумывать свои возможности.

Жаль, что здесь нет Кэтрин. Можно было бы пуститься в «исповедь», которую он заранее сочинил. Но, судя по всему, эта вздорная баба больше не собирается ему подыгрывать.

Порыв, приведший его к ней в постель, закончился крахом. Кэтрин приняла его охотно, но даже после нескольких порций крепкого виски ее прелести продолжали казаться Рафаэлю отцветшими, ее попытки соблазнить его – чудовищно инфантильными. Однако он твердо решил дать своему телу облегчение, если не удовлетворение, но когда он держал ее в объятиях, стягивал с нее чулки и развязывал свой галстук, он понял, что это невозможно.

Он оделся и пошел к двери, не сказав ни слова в объяснение. Остановился и обернулся. Увидел ее, с белокурыми сбившимися волосами, грудью, дрожащей от ярости под расстегнутым лифом платья, с глазами, широко раскрытыми и темными, как ночное небо. Эта женщина была великолепна, и оставалось только удивляться, что с ним такое.

Рафаэль извинился, что было ему несвойственно, попытался объясниться, чего никогда не делал. От всего этого ему стало тошно. Кэтрин же сидела молча, пока он уверял ее, что это никак не связано с ней, и смотрела на него жестким понимающим взглядом.

Если бы только она не сказала: «Это другая женщина. Это она, да?» И тогда он впал в ярость. Ослепленный ею, он наговорил Кэтрин массу обидного и несправедливого. Он объявил ей, что дело не в его увлечении другой, а в том, что она просто не вызывает у него желания и что она совсем не так обольстительна, как полагает.

Однако он еще соображал настолько, чтобы понять – Кэтрин права. Он вышел, не сказав ни слова, настроение у него было отвратительным.

Ладно. Он согласен. Джулия Броуди вошла в его кровь, как болезнь. И вылечиться можно, только овладев ею как можно быстрее.

К нему подошла бабка, легко коснулась его руки. Лицо у нее было напряженное.

– Фонвийе, я плохо себя чувствую, – сказала она. – Я хочу, чтобы вы отвезли меня домой.

«Должно быть, графиня Уэнтуорд разучилась хитрить», – подумал Рафаэль, потому что, едва заговорив с ним, его бабка устремила взгляд мимо него, и то, на что она смотрела, явно волновало ее.

– Немедленно, прошу вас.

Все еще погруженный в свои планы, он без всякого интереса взглянул в ту же сторону. Всего лишь группа разговаривающих мужчин…

Но тут сердце у Рафаэля замерло.

Бабка крепче сжала его руку. Ее голос донесся до него словно издали.

– Поедемте, Рафаэль. Мы можем исчезнуть незаметно. Он отстранил ее.

Марке сильно изменился с тех пор, как они виделись в последний раз. Постарел. Лицо опухло, щеки обвисли, как это обычно бывает к старости с людьми, ведущими распутную жизнь. Его глаза, когда-то внимательные и карие, стали меньше, они выцвели и ввалились. Густые брови Марке сошлись, когда он заметил Рафаэля. Он замер на полуслове и устремил взгляд на молодого человека.

Рафаэль стоял неподвижно. Голова его отказывалась соображать. Он мог только всматриваться в это надменное лицо, и кровь стучала у него в висках как молот.

Марке очнулся. На мгновение у Рафаэля мелькнула мысль, что нужно повернуться и уйти. Он вдруг почувствовал, что потрясен и испуган, словно снова стал ребенком.

Он посмотрел на бабку. Она стояла очень прямо, и на ее суровом лице Рафаэль прочитал сочувствие. Он отвернулся, не в силах выдержать его, и увидел, что Марке направляется к ним.

Сначала Марке посмотрел на свою тещу. Ни слова не было сказано, даже из вежливости. Мгновение между ними пульсировала враждебность, затем Марке повернулся к Рафаэлю.

– Фонвийе, – сказал Марке ровным вежливым голосом, – я говорю с вами только потому, что в противном случае эти бездельники посчитали бы мое поведение странным. И поскольку вы, судя по всему, не в состоянии сделать над собой усилие, сделать это пришлось мне, только чтобы избежать сплетен. – Улыбка его не была ни дружеской, ни агрессивной. Просто пустой, как если бы он был совсем не заинтересован в разговоре.

Голос Рафаэля прозвучал размеренно, осторожно.

– Да, это великодушно с вашей стороны. Но удовольствие для меня весьма сомнительное, сэр. Не ждите от меня благодарности.

Графиня шумно втянула в себя воздух.

– Ну-ну, Фонвийе!

– Я и не жду. Я ничего не жду от вас, молодой человек.

Рафаэль услышал, как зашелестели юбки его бабки, которая поспешно отошла от них. Мартинвейл находился достаточно далеко, так что они могли продолжать разговаривать, не боясь быть услышанными, и Рафаэль не отказал себе в удовольствии говорить голосом резким и жестким – верный признак того, что демоны просыпаются.

– Мне иногда приходило в голову, что одно ваше слово – и я, публично названный ублюдком, лишаюсь всего – и прав, и средств. Я спрашивал себя, почему вы этого не сделали.

Голос Марке звучал теперь не так ровно. Он не смотрел на Рафаэля.

– Потому что я не уверен, – жестко рявкнул он. – Но подумать только, что ты, в твоем возрасте, пляшешь под дудку своей бабки, а ведь она – мать той гадюки, которая больше всех виновата во всем этом.

– Вы даете мне советы? Насколько я могу судить, единственная вещь, для которой, по вашему мнению, годится женщина, – это швырнуть ее на спину и хорошенько вспахать.

Его отец ответил с тонкой улыбкой:

– А разве ты считаешь иначе? Или ты и в спальне ведешь себя не как мужчина? У меня всегда были большие сомнения на твой счет, после того как ты так жалко провалился в мире мужчин, который я пытался тебе показать.