Восхождение самозваного принца - Роберт Сальваторе

Последние слова Браумина вызвали у Фио Бурэя взрыв громкого смеха.

— Она покинет Палмарис, чтобы стать королевой! — возразил однорукий магистр, словно этот довод должен был мгновенно утихомирить строптивого аббата. — Вы неверно оцениваете положение Джилсепони, дорогой брат. Известность — это тоже власть и весьма значительная сила. Такова непреложная истина, которую напрасно пытаются опровергнуть все те, кто прозябает в безвестности. И в Палмарисе, и в любом другом месте Джилсепони будет обладать властью, не прилагая к этому почти никаких усилий. В один прекрасный день она станет — мало кто сейчас сомневается в этом — королевой, и если мы поведем себя мудро и дальновидно, то даже тогда сохранит свое влияние на церковь. Я вовсе не собираюсь пользоваться известностью Джилсепони и расположением к ней короля Дануба, чтобы затем отшвырнуть ее как ненужную сломанную куклу. Ни в коем случае, ибо это означало бы для нас величайший проигрыш! Нет, друг мой. Я твердо убежден, что Джилсепони Виндон заслужила право весомого голоса в кругах церкви: и как епископ, если наши замыслы осуществятся, и в любом другом качестве. Возможно, став королевой, она распространит свою власть и на Сент-Хонс. Она вполне может стать начальствующей сестрой, ибо в этом монастыре по-прежнему недостает опытных и чистосердечных людей!

Аббат Браумин оцепенел. Разум его блуждал по лабиринтам умозаключений однорукого магистра и по-прежнему не находил в них особого смысла. Даже после явления завета Эвелина, даже после того, как церковь изменила отношение к безумному монаху и его сторонникам, признав их истинными абеликанцами, Фио Бурэй противился переменам в окостеневшей структуре церковной власти. Всякий раз, когда речь заходила о более тесном сближении Джилсепони с церковью, он высказывал недовольство. Магистр Бурэй скрепя сердце соглашался видеть ее настоятельницей Сент-Гвендолин — единственного монастыря, традиционно возглавляемого женщинами, но не более того. И вдруг теперь он убеждает его в том, что следует связать Джилсепони с церковью более тесными узами.

— До сих пор не случалось, — продолжал Бурэй, — чтобы правящая королева Хонсе-Бира участвовала в очередной Коллегии аббатов. Уверяю вас, Коллегия будет созвана достаточно скоро, учитывая преклонный возраст отца-настоятеля Агронгерра и его неуклонно слабеющее здоровье.

«Что нужно Бурэю от Джилсепони? — задал себе вопрос настоятель Сент-Прешес. — Просто присутствие на Коллегии? Или поданный ею голос? Не за этим ли явился в Палмарис однорукий магистр? Решил залатать старые пробоины, поскольку ему необходимы союзники на грядущих выборах отца-настоятеля? Но если это так, зачем он добивается именно голоса Джилсепони?»

— А не будет ли вам, досточтимый магистр Бурэй, легче добиваться избрания себя отцом-настоятелем, если Коллегия аббатов пройдет без участия Джилсепони? — спросил наконец он. — Общеизвестно, что есть служители церкви, которым она отдает большее предпочтение, нежели вам.

— Те, кому она отдает предпочтение, еще не готовы занять высший пост в церкви, — с такой же прямотой ответствовал гость из Санта-Мир-Абель.

— Вы говорите так, словно отец-настоятель Агронгерр уже лежит в могиле, — поморщившись, заметил Браумин Херд.

— Жива лишь телесная оболочка отца-настоятеля Агронгерра. Все остальное в нем мертво, — произнес однорукий магистр.

Слова эти были достаточно жесткими, но Браумину было трудно упрекнуть Бурэя, ибо в его обычно холодном голосе неожиданно прозвучала нотка сострадания, проявилась симпатия к немощному старику. Возможно, годы, проведенные рядом с Агронгерром — человеком мягким и кротким, — все же благотворно сказались на суровом монахе.

— Он мало что помнит, забывая иногда даже собственное имя, — продолжал однорукий магистр, понизив голос. — Агронгерр оказался образцовым отцом-настоятелем, намного превзойдя все мои ожидания. Как вы знаете, когда Агронгерра избирали на этот пост, я не был его сторонником. Но сейчас ему недолго оставаться с нами, я совершенно в этом уверен. Возможно, несколько месяцев; может, год или даже два, но не больше. Говорю это вам не из стремления поскорее занять его место, хотя и считаю себя наиболее подходящим преемником отца-настоятеля Агронгерра. Нет, это на самом деле так, и правда известна не только мне, но и другим братьям в Санта-Мир-Абель, входящим в его окружение. Все мы видим, как с каждым днем он слабеет и разум его угасает.

Аббат Браумин откинулся на спинку стула, свел руки и принялся постукивать кончиками пальцев. Он изучающе глядел на Бурэя, пробуя разгадать, что же действительно было скрыто за его словами. Пытался ли он склонить собеседника на свою сторону, чтобы завоевать голоса друзей и сторонников настоятеля Сент-Прешес: Виссенти, Кастинагиса, Талюмуса? Сюда же надо добавить голоса магистра Делмана из Сент-Бельфура и, возможно, Хейни — настоятеля этого далекого северного монастыря. Несмотря на то, что Делман давно обосновался в Сент-Бельфуре, он оставался верным Браумину Херду и своим друзьям из Сент-Прешес. Хейни, молодой настоятель, сменивший Агронгерра, при голосовании будет, вероятнее всего, ориентироваться на более искушенного в церковной политике Делмана.

Но какое место в своих замыслах отводил Бурэй для Джилсепони? Рассчитывал ли он своим внешне почтительным отношением к ней завоевать расположение Браумина? Или же действительно хотел, чтобы на Коллегии был услышан ее голос?

Мысль о том, что Фио Бурэй добивается лишь собственного избрания на высший в церковной иерархии пост, полностью выбивала Браумина из колеи. Нет, однорукий магистр, разумеется, был прав, заметив, что он, Браумин Херд, слишком молод и неопытен для избрания отцом-настоятелем. Учитывая быстрое падение Маркало Де'Уннеро, сложности в Сент-Хонсе, где управлял уже второй по счету новый настоятель, и крайне шаткое положение внутри аббатства Сент-Гвендолин, жестоко опустошенного розовой чумой и так и не сумевшего оправиться от потерь… Если Браумин считается молодым настоятелем, то аббат Хейни еще моложе него и обладает еще меньшим опытом. Из всех прежних настоятелей и магистров единственным соперником Бурэя оставался аббат Олин Жантиль из Сент-Бондабриса, расположенного в Энтеле. Десять лет назад он был серьезным соперником Агронгерра на тогдашней Коллегии аббатов, и за все эти годы положение Олина еще более упрочилось. Но в позициях настоятеля Сент-Бондабриса имелось одно слабое звено, единственное темное пятно на его репутации. В свое время сторонники Агронгерра умело воспользовались его уязвимыми сторонами, чтобы помешать его избранию. Олин был весьма тесно связано с Бехреном — государством, с которым Хонсе-Бир граничил на юге. Ни у кого из его предшественников не складывалось таких близких и доверительных отношений с южными соседями. В настоящее время Хонсе-Бир не воевал с этим государством, однако отношения между ними нельзя было назвать добрососедскими. Более того, орден Абеля и бехренские ятолы вообще никогда не отличались взаимным дружелюбием. Шумный Энтел, в котором располагался монастырь Олина, находился совсем недалеко от столицы Бехрена Хасинты — кораблю или лодке достаточно было обогнуть подходящую к самому морю горную гряду Пояс-и-Пряжка. В Хасинте восседал Чезру — властитель ятолов, объявивший себя живым богом. Олин не осуждал странные нравы и обычаи Энтела, что всегда вызывало определенное недовольство абеликанской церкви, а его тесные связи с Бехреном всегда настораживали и раздражали короля Дануба.