Тайна Найтингейла - Филлис Джеймс

Словно читая его мысли, Морин сказала:

— Мы ведь могли и не почувствовать запах карболки. Вся демонстрационка провоняла дезинфекцией. Мисс Коллинз так поливает кругом, будто мы все тут прокаженные.

— Карболка не помогает от проказы! — рассмеялась Шерли.

Они посмотрели друг на друга, улыбаясь, точно заговорщики.

Вот так и продолжался весь разговор. Они не предлагали никаких версий, не высказывали никаких предположений. Они не знали никого, кто мог бы желать смерти Пирс или Фаллон, и в то же время обе смерти — коль скоро они произошли, — казалось, не вызвали у них особого удивления. Они помнили каждое слово из разговора со старшей сестрой Брамфетт, хотя эта ночная встреча, по-видимому, не произвела на них никакого впечатления. Когда Далглиш спросил, не показалось ли им, что старшая сестра была необычно взволнована или чем-то встревожена, они обе уставились на него, озадаченно хмуря брови, а потом ответили, что старшая сестра выглядела точно так же, как всегда.

Будто следя за ходом мыслей своего шефа, Мастерсон сказал:

— Если только не спросить напрямик, не выглядела ли сестра Брамфетт так, будто только что убила Фаллон, вы не могли бы выразиться яснее. Удивительно неразговорчивая парочка.

— Но по крайней мере они точно называли время. Они взяли молоко в самом начале восьмого и сразу отнесли его в демонстрационную. Поставили запечатанную бутылку на столик с инструментами, а сами занялись приготовлениями к процедуре. Ушли из демонстрационной на завтрак в семь двадцать пять, и, когда вернулись примерно без двадцати девять, чтобы закончить приготовления, бутылка так и стояла на столике. Потом они поставили ее — опять же не вскрывая — в кувшин с горячей водой, чтобы подогреть молоко до температуры тела, и она оставалась там до тех пор, пока они не перелили молоко из бутылки в мерный стакан минуты за две до того, как пришли мисс Бил и главная сестра со своими сопровождающими. Большинство подозреваемых с восьми до восьми двадцати пяти были вместе на завтраке, а это значит, что злодеяние было совершено или между семью двадцатью пятью и восемью часами, или в короткий промежуток времени с конца завтрака до возвращения двойняшек в демонстрационную комнату.

— Мне до сих пор кажется странным, — сказал Мастерсон, — что они не заметили ничего необычного в молоке.

— Возможно, они заметили гораздо больше, чем им сейчас кажется. Помилуйте, они уже в сотый раз пересказывают эту историю. И за несколько недель, что прошли после смерти Пирс, их первые показания закрепились у них в памяти как непреложная истина. Именно поэтому я и не задал им решающего вопроса про молочную бутылку. Если б они дали мне неправильный ответ сейчас, они никогда не изменили бы его. Им нужен шок, чтобы вспомнить все полностью. Пока же они не могут увидеть свежим взглядом то, что произошло. Я не люблю воспроизводить картины преступлений: всегда при этом кажусь себе каким-то литературным сыщиком. Но, видимо, здесь как раз и нужно такое воспроизведение. Завтра рано утром я должен быть в Лондоне, а вы с Грисоном можете этим заняться. Грисону это должно понравиться.

Рассказав вкратце Мастерсону, что нужно сделать, он в конце добавил:

— Не трудитесь приглашать старших сестер. А дезинфицирующий состав можете, я думаю, получить у мисс Коллинз. Только Бога ради не спускайте с него глаз и потом немедленно выбросьте. Мне не нужна еще одна трагедия.

Сержант Мастерсон взял стаканы и отнес их в раковину.

— Дом Найтингейла, похоже, и впрямь несчастливое место, — сказал он, — но, по-моему, пока мы здесь, убийца не сделает еще одной попытки.

Но его пророчеству не суждено было сбыться.

V

После утренней встречи с Далглишем в студенческой подсобке у старшей сестры Ролф было время оправиться от шока и обдумать свое положение. Как Далглиш и ожидал, она была теперь гораздо менее общительна. Она уже давала инспектору Бейли четкие и ясные показания по поводу приготовлений к наглядному уроку и внутрижелудочного кормления, а также о своих передвижениях в то утро, когда умерла Пирс. Сейчас она точно и без лишних эмоций подтвердила прежние показания. Согласилась, что ей было известно, что Пирс должна была играть роль пациентки, и ехидно заметила, что нет никакого смысла отрицать это, потому что именно ее позвала Маделин Гудейл, когда заболела Фаллон.

— У вас не было никаких сомнений, — спросил Далглиш, — в том, что она действительно больна?

— В то время?

— Тогда или сейчас.

— Наверно, вы предполагаете, что Фаллон могла симулировать грипп для того, чтобы Пирс заняла ее место, а потом тайком проникнуть в Дом Найтингейла перед завтраком и отравить питательную смесь? Мне неизвестно, зачем она все-таки приходила, но вы можете выкинуть из головы, что она притворялась больной. Даже Фаллон не могла бы симулировать температуру за сорок, озноб и учащенный пульс. В ту ночь она была очень больна и болела потом почти десять дней.

Далглиш подчеркнул, что тогда тем более странно, каким образом на следующее утро у нее хватило сил добраться до Дома Найтингейла. Сестра Ролф ответила, что это настолько странно, что она может только предположить, что у Фаллон была очень веская причина вернуться. Когда ей предложили подумать, что бы это могло быть, она ответила, что не ее дело выдвигать версии. Потом, будто нехотя, добавила:

— Только вернулась она не для того, чтобы убить Пирс. Фаллон была умная девушка, бесспорно, умнее всех на своем курсе. Если она возвращалась, чтобы отравить питательную смесь, она бы прекрасно представляла себе, что сильно рискует: даже если б ее не хватились в палате, ее могли заметить в Найтингейле; и уж она постаралась бы иметь наготове какое-нибудь оправдание. Не трудно было бы что-нибудь придумать. Однако, насколько я понимаю, она просто отказалась объяснить свой поступок инспектору Бейли.

— Может, она была достаточно умной, чтобы сообразить, что ее необычная скрытность именно таким образом будет понята другой умной женщиной?

— Этакий двойной обман? Не думаю. Слишком рискованная ставка на сообразительность полиции.

Она спокойно признала, что не имеет алиби на весь отрезок времени с семи часов, когда двойняшки взяли бутылку молока из кухни, и до без десяти девять, когда она присоединилась к главной сестре и мистеру Кортни-Бриггзу в гостиной мисс Тейлор, ожидавшим приезда мисс Бил, а лишь на тот промежуток с восьми до восьми двадцати пяти, когда она завтракала за одним столом с сестрой Брамфетт и сестрой Гиринг. Первой ушла из-за стола сестра Брамфетт, а она последовала за ней примерно в восемь двадцать пять. Сначала она прошла в свой кабинет рядом с демонстрационной, но, обнаружив, что он занят мистером Кортни-Бриггзом, тут же направилась в свою комнату на четвертом этаже.

Когда Далглиш спросил, не было ли чего-то необычного в поведении сестры Гиринг и сестры Брамфетт за завтраком, она сухо ответила, что они не проявили никаких признаков начинающейся мании убийства, если его интересует именно это. Гиринг читала «Дейли Миррор», а Брамфетт — «Нёрсинг Таймз», если это имеет для него какое-нибудь значение, а разговаривать они почти не разговаривали. Она сожалела, что не может представить свидетелей, которые подтвердили бы ее собственные передвижения до и после еды, но это, очевидно, вполне объяснимо: вот уже много лет она предпочитает мыться и ходить в уборную без свидетелей. Кроме того, она дорожит свободным временем перед началом рабочего дня и предпочитает проводить его в одиночестве.

— Вы не удивились, — спросил Далглиш, — обнаружив мистера Кортни-Бриггза в своем кабинете, когда зашли туда после завтрака?

— Не очень. Я приняла как само собой разумеющееся, что он ночевал в общежитии для врачей и пришел в Дом Найтингейла пораньше, чтобы встретить инспектора ГСМ. Вероятно, ему нужно было где-то написать письмо. Мистер Кортни-Бриггз считает, что имеет право использовать любое помещение в больнице Карпендара как свой личный кабинет когда ему вздумается.

Далглиш спросил, где она была накануне вечером. Она повторила, что ходила в кино одна, но на этот раз добавила, что на обратном пути встретила Джулию Пардоу и они дошли до больницы вместе. Они прошли через Винчестерские ворота, от которых у нее есть ключ, и добрались до Дома Найтингейла в самом начале двенадцатого. Она сразу же прошла в свою комнату и никого не видела. А Пардоу, наверное, тут же пошла спать или присоединилась к остальным ученицам в студенческой гостиной.

— Значит, вам нечего сказать мне, сестра? Ничего, что могло бы помочь?

— Ничего.

— И даже не хотите объяснить, почему — кстати, совершенно без надобности — вы солгали мне, что ходили в кино одна?

— Мне нечего сказать. И я не думаю, что мои личные дела вас как-то касаются.