Заговорщик - Александр Прозоров

— Праздник освящения велик для всех смертных, и грешно володетеля земли здешней сей радости лишать, — прогудел отец Никодим, и Зверев понял, что разговаривать с гостем не сможет. От его голоса все тело начинало вибрировать, словно от перфоратора за стеной, зубы ныли, а в голове появлялся гул.

— Отлично. Тогда давайте по пивку, да спать. С рассветом делом добрым и займемся.

Обряд освящения часовни свершился красиво и торжественно: надев фелонь, отец Никодим пел таким голосом, что вокруг на полверсты с веток осыпался иней, а мыши удирали из своих нор и уходили в дальние края, дымил кадилом и иногда прыскал водой. Прошелся снаружи и внутри, помазал стены миром, мимоходом посетовал князю, что у храма нет ограды, после чего самолично провел первое богослужение, принял исповеди и причастил немногих собравшихся прихожан. Потом все вместе они отправились в дом старосты и отпраздновали событие настоящим французским кагором и слабосольной, чуть подкопченной белорыбицей.

После пары кубков отец Никодим расслабился, потерял голос и свистящим шепотом начал жалеть Тихона:

— Тяжко тебе тут придется, святая твоя душа, ох, тяжко. Народ здесь округ дикий, молятся земле, зверям и идолам, до них молитвою не пробиться, ох, не пробиться. Тут княжеская помощь понадобится, без нее нельзя. Да-а… Капище найти надобно местное, обязательно найти. Коли его разорить, а шаманов бесовских, бы… — икнул священник и дернул ладонью, — тоды да, тоды пойдут. Приносить станут всякого добра, креститься научатся. Но поперва холопами, холопами их подогнать не мешало бы.

— Капище! — хлопнул себя по лбу Андрей. — Как же я не догадался, капище!

— Послать надобно человечка верного, — повернулся к нему священник, — последить, куда ходят они, язычники-то. Как оно найдется, холопов верных в седла поднять, да хк, хк… бесово наваждение.

Зверев поднялся, вышел на улицу, отер лицо снегом, поймал за рукав суетливого старосту:

— Курица у тебя есть? Черная курица, другая не подойдет.

Чуваш, попятившись, мотнул головой.

— А достать можешь?

Пинетей покачал усами из стороны в сторону.

— А овца черная? Да что ж такое! Щенков собачьих тоже нет? Хотя бы поросенок, кабанчик молодой?

— Да, — вдруг спохватился староста. — Есть кабанчик. Ты хочешь разрушить святилище, княже?

— Какое святилище? — не понял Андрей. — Кабанчика береги, он мне через пару дней понадобится.

Поутру холопы повезли грустного отца Никодима в Свияжск, а князь начал готовиться к посещению тайного места, спрятанного за липой. Самые надежные средства — освященный крест и святую воду — пришлось оставить. Слишком уж они были сильны для его задумки. Вместо них пришлось наговаривать другие обереги.

Сперва он заговорил травку от лихоманки — нелюбимую для нежити полынь, усиленную заговором Алатырь-камня. Травку заварил и добавил в барсучий жир, после чего выставил на холод — чтобы лишняя жидкость испарилась. Воду, заговоренную на снятие порчи, приготовил с собой — отмазываться. Далее, следовало веточку рябины приколоть на плечо со словами: «Лежи, рябина красная, привечай всякого гостя доброго, поминай гостя злого, не пускай гостя неживого. Водой живой дом отмой, слово мертвое себе забери. Аминь». Рябина злое колдовство на себя берет, сохнет, а человека спасает. Очень важно, что ее потом можно колдуну обратно отнести и его заговоры на него вернутся. Другое такое же заклинание Андрей наложил на землю. Пропуская ее между пальцами, наговорил: «Крот слепой под домом моим полз, мою беду съел, моим горем подавился. Неси, земля, того крота тому, кто душу мою брал, слова на нее шептал, на меня посылал, да себе получил». Слова требовалось нашептывать девять раз подряд, но самое главное: в этот день до самого заката больше ни с кем нельзя разговаривать — чтобы слова силу не потеряли. Крайне обременительное условие. Чуть отвлекся — и весь заговор разрушился.

Хлопоты заняли полный день и изрядную часть второго — но зато к моменту возвращения веселых холопов Андрей был готов сунуть голову в логово самого злобного колдуна. Они собрались в путь в канун Касьянова дня[12] — очень подходящей даты для задуманного князем деяния. В этот день многие православные предпочитают и вовсе из дому не выходить, дабы под проклятие какое-нибудь не попасть.

— Или ныне год не високосный? — попытался вспомнить Зверев.

В здешнем мире за датами и годами следили только священники в храмах, писари и подьячие, да и те счет от сотворения мира вели, а не от Рождества. Если добавить еще расхождение в начале года: здесь он начинался в сентябре, а не в январе, — попытка понять, в какой точке временной прямой он находится, превращалась для Андрея в изрядную головоломку.

— Если завтра бесовщина разгуляется, значит високосный, — наконец решил он. — Пахом, кабанчика у старосты забери, у него должен быть. Бердыши и щиты от греха прихватите, и подстилки на случай, если в лесу застрянем.

Дядька, кивнув, побежал в хлев и вскоре вернулся — с шевелящимся мешком и Пинетием.

— Я с тобой поеду, княже, — сообщил чуваш. — Как бы вы не заплутали.

— Ну, поехали, коли хлопот по хозяйству нет, — согласился Андрей. — Скажи мне, кстати, человече, уверен ли ты, что нет в лесу между реками еще деревень али хуторов? Неужели так-таки все люди до единого по берегам поселились?

— Мне такие неведомы, — ответил староста, глядя себе под ноги. — Пойду, мерина оседлаю.

Уже знакомой дорогой, не сворачивая к деревням и три раза переседлав скакунов, всадники добрались к молодоженам еще до обеда. Дабы второй раз не объедать небогатых Минара и Илемби, Андрей приказал рыбу и пиво прихватить с собой. Перекусив, холопы со скуки накололи чувашам изрядно дров и, по наущению Пахома, срубили ему жердяную пристройку для мерзнущей в загоне небольшой отары. Правда, по части сена хозяев изрядно объели — дюжина лошадей все-таки. Но трава — не такая уж большая ценность на частью заливных, частью и вовсе заболоченных здешних полях. Жрать бараны захотят — сами себе корм отроют. И спать гости устроились в доме, на полу — полатями молодые еще не обзавелись.

Староста до темноты так и не появился. Видно, без заводных отстал безнадежно.

Полынной мазью Андрей умастился еще до рассвета, тихо бормоча под нос заклинание от наведенной лихоманки:

— Из дверей пойду в двери, из ворот в ворота, под свет Ярилы, под дыхание Посвиста, под восточную сторону, к океан-морю. В океане-море стоит бык железный и медны рога, оловянны глаза. Ты, бык железный, медны рога, оловянны глаза, вынь из внука Сварогова внутренну порчу и верхову, подхвати из него, брось в океан-море, в белый мелкий жемчуг-песок, втопчи в печатную сажень, чтобы она не могла ни выйти, ни выплыть…