Мэри Вентура и «Девятое королевство» - Силвия Плат

кофе из автомата, в кабинет ворвалась миссис Томолилло – разгневанная, промокшая до костей и похожая на ведьму в черном шерстяном платье, которое носила круглый год. Она размахивала кипой промокших бумаг и кричала:

– Где доктор Крисмас? Где он, хочу я знать?!

Мокрые бумаги оказались историей болезни, которую ни под каким видом не разрешалось выдавать на руки пациенту. Бумаги перепутались: записи красными, синими и зелеными чернилами, сделанные врачами, которых посещала миссис Томолилло, стали похожи на какую-то безумную радугу и, когда я взяла их в руки, начали ронять разноцветные капли.

– Здесь все сплошная ложь! Ложь, ложь! – брюзжит миссис Томолилло, не давая мне вставить слово.

– Какая ложь, миссис Томолилло? – спрашиваю я отчетливым громким голосом, так как женщина туга на ухо и отказывается носить слуховой аппарат. – Я уверена, что доктор Крисмас…

– Все, что он здесь написал, – ложь. Я порядочная женщина, мой муж умер. Дайте мне только до него добраться, я ему все выскажу…

Я бросаю быстрый взгляд в сторону коридора. Миссис Томолилло угрожающе сжимает кулаки. Мужчина на костылях с одной пустой штаниной, аккуратно подвернутой у бедра, проходит, покачиваясь, мимо двери. За ним идет санитар из ампутационного отделения, волоча за собой розовый искусственный протез ноги и половину искусственного туловища. Зрелище этой маленькой процессии несколько усмиряет миссис Томолилло. Ее руки безвольно падают по бокам, утонув в складках широкой черной юбки.

– Миссис Томолилло, я обязательно поговорю с доктором Крисмасом. Не волнуйтесь, здесь какая-то ошибка. – У меня за спиной грохочет оконная рама, будто огромный, окоченевший на ветру великан рвется к теплу. Дождь хлещет по стеклу, словно разряжает пистолет.

– Ложь… – шипит миссис Томолилло, теперь ее голос звучит тише, как снятый с огня чайник. – Скажите ему.

– Обязательно скажу. Да, вот еще, миссис Томолилло…

– Что? – Она замирает в дверях, черная и зловещая, как одна из Мойр, застигнутая в момент своей вечной работы.

– Что сказать доктору Крисмасу, если он спросит, где вы взяли историю болезни?

– Там внизу, – бесхитростно отвечает она. – В помещении, где хранятся все карты. Я попросила, и мне дали.

– Ясно. – Я читаю на истории болезни миссис Томолилло номер, написанный несмываемыми чернилами: 93625. – Все ясно. Спасибо, миссис Томолилло.

Кажется, что здание нашей больницы с крепким бетонным фундаментом и стенами из кирпича и камня сотрясается до самого основания, когда мы с Дотти коридорами первого этажа идем к проходу в кафетерий в главном корпусе, чтобы съесть горячий ужин. Отовсюду, по всему городу, вблизи и издалека, громкие и не очень, доносятся звуки сирен «Скорой помощи», пожарных и полицейских машин. Парковка у приемного покоя забита каретами «Скорой помощи» и частниками из пригородов, привезшими людей с сердечными приступами, коллапсом легкого, с приступами непрекращающейся истерии. В довершение всего отключается электричество, и нам приходится ощупью продвигаться в полутьме. Слышатся распоряжения докторов и интернов, белыми призраками скользят медсестры, мелькают туда-сюда каталки со стонущими, вопящими или молчащими людьми. И в этой суматохе вверх-вниз по неосвещенной лестнице между первым и вторым цокольными этажами мечется знакомая фигура.

– Это кто? Он?

– Ты кого имеешь в виду? – допытывается Дотти. – Ничего не вижу – хоть глаз выколи. Мне нужны очки.

– Билли. Из регистратуры.

– Наверно, ему пообещали двойную оплату за форс-мажорные обстоятельства, – говорит Дотти. – В таких тяжелых условиях важна каждая пара рук.

По неизвестной причине я не рассказываю Дотти о визите миссис Томолилло.

– А он неплохой парень, – развиваю я тему Билли, вместо того чтобы говорить о миссис Томолилло, Эмили Руссо, Иде Клайн и женщине со слоновой болезнью.

– Неплохой, – иронически соглашается Дотти. – Если тебе нравятся вампиры.

Мэри Эллен и Дотти сидят, поджав ноги, на койке в крыле третьего этажа и пытаются играть в социальный пасьянс при свете раздобытого кем-то карманного фонарика, когда в коридор вбегает Кора, направляясь к нам, уже разложившим постели.

Дотти кладет красную девятку на черную десятку.

– Узнала что-то о маме? Крыша на месте?

Даже в бледном свете карманного фонарика видно, что глаза Коры расширены, а в уголках поблескивают слезы.

– Все в порядке? – наклоняется к ней Мэри Эллен. – Ничего не случилось? Ты белая как полотно.

– Случилось… не с мамой, – выдавливает из себя Кора. – Я к ней не попала – движение перекрыто. Это с тем молодым человеком… с Билли.

Все вдруг замолкают.

– Он все бегал по лестницам, – голос Коры дрожит от слез, можно подумать, что она рассказывает о младшем брате или другом близком человеке. – Вверх-вниз, вверх-вниз с историями болезней, и это в полной темноте. И так торопился, что перескакивал через две, три ступени и в конце концов упал. Перелетел целый пролет…

– Где он? – спрашивает Дотти, медленно опуская руку с картами. – Где он сейчас?

– Где он? – Кора повышает голос. – Да он умер.

Странная вещь. Стоило Коре произнести эти слова, как все забыли, какой Билли был плюгавый, как нелепо он выглядел со своим заиканием и жуткой кожей. Страхи из-за урагана, невозможность связаться с близкими – все эти мысли создали вокруг него ореол святости. Словно он сложил голову за всех нас, мирно сидящих на койках.

– Если б заранее знать, – говорит Ида Клайн, – я бы никогда не стала говорить те вещи о нем и женщине со слоновой болезнью. Он ведь не знал, что у меня больной желудок.

Только Дотти молчит.

Мэри Эллен выключает фонарик, в темноте все снимают одежду и ложатся. Дотти выбирает койку в самом конце ряда, рядом со мной. В коридоре слышится шум дождя – теперь не такой сильный, он монотонно барабанит по стеклу. Вскоре почти со всех коек доносится мерное посапывание.

– Дотти, – шепчу я. – Ты не спишь?

– Конечно нет, – тоже шепотом отвечает она. – У меня дичайшая бессонница.

– Что ты об этом думаешь?

– Хочешь знать, что я думаю? – Кажется, что голос Дотти доносится из какой-то крошечной точки, невидимой в абсолютной тьме. – Я думаю, что парнишке повезло. Впервые в жизни он поступил правильно. Воспользовался единственным для него шансом стать героем.

Потом, после урагана, были статьи в газетах, церковные церемонии и посмертная золотая медаль, которую директор больницы вручил родителям Билли. Я отдаю должное Дотти. Она была права. Полностью права.

Контекст

Из всех поднимаемых в прессе проблем нашего времени меня больше всего волнует непредсказуемость генетических последствий радиоактивных осадков, а также документально подтвержденная связь, ужасная, безумная и очень прочная, крупного бизнеса с американскими вооруженными силами – статья «Джаггернаут, военное государство», написанная Фредом Дж. Куком для «Нейшн». Влияют ли эти проблемы на мою поэзию? Да, но косвенным образом. Я не имею дара и голоса Иеремии, хоть мысли об апокалипсисе и лишают меня сна. Мои стихи не о Хиросиме, а о ребенке, созревающем во мраке, палец за пальцем. Не о кошмаре массового уничтожения, а о тисе в бледном свете луны на соседнем кладбище. Не о свидетельствах пыток алжирцев, а о ночных раздумьях усталого хирурга.

В