Колдун на завтрак - Андрей Белянин

— Ну что, один на один? — Я исподлобья посмотрел на колдуна.

— Не спеши, казачок, не спеши. — Птицерухов ещё раз взмахнул руками, и народ в хате испуганно ахнул:

— Пожар!

Судя по всему, из меня попытались изобразить столб пламени, и наверняка у него опять получилось. А ничего страшнее огня для нашего крестьянства не было и нет, сейчас все ударятся в панику, затопчут своих же и…

— Таки шо ви шумите? Можно подумать, тут уничтожают Содом и Гоморру, — раздался за моей спиной характерный голос старого еврея. — Один-единственный локальный очаг возгорания, плеснём из любой ёмкости, и его нет. Смотрите на раз!

Я даже вякнуть не успел, как этот чёрт вылил на меня ведро воды. Холодню-у-че-эй! Зато чары смыло вмиг.

— Значитца, не горим, да? — неуверенно топчась в дверях, признали староста, батя невесты и её маманя, уже начавшая выносить узлы с вещами. — И казачок-то живой. Хорошо-о-о!

— А мог быть полный цимес. — Чёрт панибратски затолкал всех обратно. — Таки я чую, шо здесь есть причина на предмет выпить рюмочку, и не одну. И что-то мне говорит, что ви уже на то дозрели…

— Чёрт, — злобно сплюнул Птицерухов, вновь поднял руки, но я уже просто не стал ждать, пока он сотворит какую-нибудь очередную пакость.

— А ну иди сюда, сучий сын! — Я в два прыжка встал перед ним, выхватив из-за голенища нагайку. — Думал, просчитал меня, да? Вражий потрох! Я ж таких колдунов, как ты, ем на завтрак!

— А-а-у-у! — по-бабьи взвыл он от первого хлещущего удара, но нагайка не останавливалась…

— Узнал, что я сквозь личины вижу, а большего не умею? Да мне большего и не надо. Довольно рожи ваши истинные видеть, нечисть поганая! Но зато и я тебя раскусил — ты тоже не больше моего умеешь. Я сквозь личины вижу, а ты их накладываешь! Одним обманом живёшь, и вся твоя власть — сплошная иллюзия! А без этой власти что ты сам можешь? Кто за тебя постоит? Фальшивка ты и есть, за что тебе и урок. Будешь впредь знать, как у казаков коней красть! Будешь?! Личины на всех подряд накладывать будешь? Головы невинному люду морочить будешь?!

Цыганский колдун упал на землю и, визжа, пытался уползти под плетень от моей нагайки, но меня понесло! Я порол его, не глядя куда и как, потому что, если к такому вот гаду хоть на миг проявишь обычную человеческую жалость, он не успокоится. Либо сейчас всю дурь выбью, либо…

— Я больше не буду-у-у! — наконец взвыл он, заливаясь злыми слезами.

И в тот же миг словно незримая сила сковала мою руку, нагайка так и замерла на взмахе, ударить его ещё хоть раз я уже не мог. Не сумел. Потому что нельзя, раз так просит человек, видать, дошло, а?

Я сунул плеть за сапог, выдохнул, снял папаху, вытер лоб и развернулся спиной:

— Бог тебе судья…

Не знаю, что это было, какое-то седьмое чувство, но перед глазами на долю секунды возник странный образ: побитый Птицерухов мстительно хватает брошенный цыганский нож и бросается мне на спину. Я словно бы увидел всё это. Обернуться даже не пытался, не успел бы по-любому, как ни верти. Лишь выпрямился, чтоб смерть принять не сгорбившись, как старик, но… удара не последовало. Вместо этого раздался тихий хлопок и донельзя мерзостный голос объявил:

— За тобой должок, колдун!

— Не-э-эт… — едва слышно пискнул злодей, падая на колени и бросая нож.

Я обернулся и обомлел… Перед бледным, как сметана, Птицеруховым стояли два крохотных, едва ли выше ладони, бесёнка на тоненьких козлиных ножках. Довольно потешные, с хвостиками и копытцами… но он смотрел на них с таким диким страхом, словно это были неумолимые посланцы самого Сатаны.

— У меня… печать… нельзя… нельзя-а меня, нельзя!

— Покажи, — строго кивнули бесы, и в их голосе была такая чугунная уверенность, что лично у меня иллюзий не осталось — они и в самом деле посланцы. Эмиссары Тьмы. Хозяева колдунов и ведьм, взыскующие платы по Договору. Да и еврейский чёрт что-то говорил про печать…

— Вот, вот она… вот! — Дрожащими руками мой бывший противник бесстыже приспустил штаны, демонстрируя свежепоротую задницу, на левой ягодице которой чернел чёткий оттиск коровьего копыта. — Гляди сам…

Тут колдун опустил взгляд и ахнул: «печать» или след от копыта был красноречиво перечёркнут двумя вспухнувшими красными полосами в форме православного креста! Ох и угораздило же меня так ухитриться. И ведь скажи кому, что не нарочно, так и не поверят ведь…

Больше бесы не сказали ни слова, в один миг они вдруг выросли выше хаты, сгребли беззвучно открывающего рот Птицерухова и исчезли с ним в черноте подворотной тени, оставив после себя лишь характерный запах серы…

Я неуверенно протёр глаза. Первый пришедший в себя цыган под шумок утаскивал на горбу второго, того, что бодался с забором. Луна вернула себе прежний цвет чистого, непорочного серебра. Ночные цикады, замолкшие на момент страшной развязки, вновь разразились целым полковым оркестром. Мир неуловимо изменился, и, кажется, в лучшую сторону. Точно в лучшую!

Но что же тут, собственно, произошло? Добро победило Зло? Или Зло большое забрало себе зло меньшее на потеху и расправу, послужив таким образом Добру? Ох ты ж Матерь Божья, не надобно нам, казакам, лезть в такие дебри. Поэтому я никогда служебной карьеры и не сделаю, прав дядюшка: меньше умничаешь, дольше живёшь, спокойней спишь и палёной водкой не глушишь тоску по несовершенству всего человечества как вида…

— У вас есть до меня весомые вопросы, — уверенно заявил старый еврей, неторопливо выходя из хаты. — Туда не смотрите, там все пьют и про вас давно забыли, им самим весело. Я сюда пришёл, шоб сказать спасибо, потому как теперь табор опять мой и я его опять крышую. Но у вас всё равно вопросы. Таки спрашивайте, что уж там, спрашивайте…

— Куда они его? — поинтересовался я, присаживаясь на завалинке рядом с чёртом.

— Ой, а то вы не знаете…

— Что, прямо туда?

— А то нет! Колдуном можно стать по неведению, наследственно, по проклятию ближних, но хуже всего, когда человек сам идёт на этот шаг по своей воле. То есть нам-то оно очень даже хорошо. Колдун всегда надеется, шо плату можно отсрочить, а то и вообще выкрутиться, списав долги и кинув кредитора. Но, увы, так не бывает никогда…

— Что у него была за печать?

— Так вот то самое выжженное клеймо в форме коровьего копыта. Вы его хоть приблизительно рассмотрели? Таки запомните, им клеймят тех, кто пошёл под власть Сатаны добровольно и с радостью. Что-то ты за это получаешь: власть, умения, деньги, всякого разного по мелочи… Но пользуешься всем этим, пока печать в сохранности! Её даже в бане мочалкой тереть не рекомендуется. А такой крест, шо вы ему нарисовали, объёмный и в перспективе…

— Значит, это моя вина в том, что человек отправился в пекло и…

— Ой, Илюша, я вас умоляю! — раздражённо хлопнул себя по коленям чёрт. — Вы таки казак или благородная девица из петербургского пансиона? Этот драный поц был враг и мне и вам. Вы меня от него избавили, а я весь помогал вам, как мог, потому шо мне дорог тот табор, но идти напрямую против нечисти мне нельзя! И уж поверьте, таки не из морально-этических соображений. Говорю вам, как хорошему другу…

Я молча вытащил из-под ворота рубахи нательный крест на гайтане. Чёрт закашлялся…

— Так-то лучше, — напомнил я. — На дружбу не нарывайся, казак с нечистью приятельство не водит. Разок свела кривая, не поубивались лбами, и на том спасибо. Но под горячую руку не лезь.

— Ша! И в мыслях не было, — тяжело вздохнул чёрт, вновь принимая облик старого еврея. — Позволю себе передать вам один подарочек и засим-таки бесследно откланяться восвояси. Никто не против?

— Сваливай.

— Таки серьёзно, без обид, мы в расчёте?

— Иди уже, — устало поморщился я.

Чёрт насмешливо фыркнул и исчез, как не было, а на мои ладони чудесным образом лёг белый лист бумаги. Лунное сияние вполне позволяло читать, и, несмотря на то что письмо было написано не от руки, а словно бы напечатано в типографии, я сразу узнал милые сердцу интонации…

«Иловайский, ты — гад! Ты не представляешь, что натворил! Из-за тебя Соболев был вынужден бежать, не останавливаясь, аж до самого дворца. А он и физкультура — антагонисты, хуже кашля и пургена! Он же у нас кабинетный работник, в реальности с нечистью отродясь не царапался. Нет, убить его не убили, добежал монах в мокрых штанах, хотя и покоцали изрядно… Короче, он лечится сейчас. И знаешь где? Угадай! В частной клинике на Буркина-Фасо? Не-а, в обычной психушке! Ты моего научного руководителя, известного учёного, филолога и литературного критика, до психушки довёл, понял?! Я люблю тебя, Иловайский!!!»

И внизу ещё был изображён кружочек, а в нём скобочка и две точки. Вроде как улыбка. Ну то есть я очень на это надеюсь…

Наутро я честно рассказал обо всём произошедшем Прохору. Он слушал вполуха, невнимательно, его больше занимал факт бегства бабки Фроси, которая ночью скоренько перегрызла связывающие её путы и смоталась не прощаясь, пока он беспробудно спал.