«Вопрос вопросов»: почему не стало Советского Союза? - Стивен Коен

Если отбросить личные мотивы, большинство комментаторов откровенно не понимали природы «холодной войны», полагая, что та, которая последовала за Второй мировой, была единственно возможной моделью. По сути, «холодная война» это такая форма взаимоотношений между государствами, при которой в большинстве сфер преобладают всё углубляющиеся конфликты и конфронтация, обычно (хотя не всегда) без вооружённого столкновения. Если взять два крайних примера, то пятнадцатилетнее непризнание Соединенными Штатами Советской России (до 1933 г.) было разновидностью «холодной войны», но без гонки вооружений и прочих прямых угроз в адрес друг друга. С другой стороны, советско-китайская «холодная война», длившаяся с 1960-х по 1980-е гг., сопровождалась отдельными вооруженными пограничными конфликтами. Отношения «холодной войны» могут различаться по форме, причинам и содержанию, при этом последние американо-советские являлись чрезвычайно опасными, так как включали гонку ядерных вооружений.

В основе предположения о том, что американо-российская «холодная война» была невозможна после конца Советского Союза, лежали и другие заблуждения. В отличие от прежних времен, расхожим стало убеждение, что постсоветские конфликты между Вашингтоном и Москвой не были продуктом различных экономических и политических систем, не были идеологическими и глобальными, и вообще постсоветская Россия была слишком слаба для ещё одной «холодной войны»{280}. (В качестве дополнительного доказательства часто приводят «дружбу» между президентами Бушем-младшим и Путиным, забывая, что тридцать лет назад Ричард Никсон и Леонид Брежнев клялись в такой же личной дружбе.)

Все эти утверждения, которые до сих пор широко в ходу в США, базируются на неверной информации. Российский «капитализм» принципиально отличается от американского экономически и политически. Что касается идеологии, то, оставляя в стороне явную переоценку её роли в предыдущей «холодной войне», идеологический конфликт, или «расхождение в ценностях», между американским «продвижением демократии» и российской «суверенной демократией» — «автократическим национализмом», даже «фашизмом», как новые американские воины «холодной войны» клеймят её — росло в течение ряда лет, так же, как численность и известность идеологов с обеих сторон. И это расхождение, как нам говорят, «сегодня больше, чем когда-либо со времени краха коммунизма». Так что, как уверяет нас один американец, «идеология опять имеет значение»{281}.[100] Кроме того, после Второй мировой «холодная война» начиналась не в глобальном масштабе, а в пределах Восточной Европы — так же, как и нынешняя, которая теперь быстро распространяется. А что касается российской неспособности вести войну, то это убеждение было в считанные дни опрокинуто войной в Грузии{282}.

То, что люди, отрицающие новую «холодную войну», стойко заблуждаются, иллюстрируют их собственные оценки американо-российских отношений как «худших за последние 30 лет», и это итог их развития в течение первого десятилетия двадцать первого века. Несмотря на эвфемизмы, в которых это выражается, ухудшение отношений вряд ли можно принять за что-то другое, кроме новой «холодной войны». Вот, например, отрывки из первополосного «анализа новостей», опубликованного в «Нью-Йорк таймс» через неделю после начала войны в Грузии под заголовком «Не холодная война, а большое охлаждение»:

«Холодная война закончилась», объявил в пятницу президент Буш, но началась, тем не менее, новая эпоха вражды между Соединёнными Штатами и Россией… Постольку, поскольку г-н Буш заявил, что старые определения холодной войны больше не подходят, он провёл новую линию … между странами свободными и несвободными, и тут же поместил Россию по другую сторону от неё… Напряжённость уже налицо, и обе стороны сделали достаточно, чтобы разжечь пламя… Совет Безопасности ООН вновь оказался в патовой ситуации, свойственной холодной войне… Российская наступательная операция — первая после краха Советского Союза в 1991 г. совершённая за пределами её территории — зафиксировала некое перестроение, уже имеющее место в Центральной и Восточной Европе… Администрация перестала возражать против посылки ракет «Патриот», которые могли бы защитить польское место базирования [для американской ракетной обороны]… Высокопоставленный русский генерал подтвердил худшие опасения Польши, заявив в пятницу, что эта страна только что сделала себя мишенью для российского ядерного арсенала… Может показаться несовременным говорить о блоках в Европе, но они возникают сегодня столь же очевидно (пусть и менее идеологически), как те, что существовали по обе стороны от «железного занавеса»… На самом деле, отчуждение между Соединёнными Штатами и Россией редко когда (если вообще когда-то) было более глубоким{283}.

А если так, то что же случилось с «концом “холодной войны”»? Ключевой вопрос в данном случае: как и когда закончилась «холодная война»?

Когда Горбачёв пришёл к власти в 1985 г., он уже был решительно настроен добиваться не просто очередного ослабления западно-восточной напряженности, по отмены сорокалетней «холодной войны»[101]. На это у него были три причины. Он был уверен, что её наиболее опасный элемент, советско-американская ядерная гонка, представляет угрозу существованию человечества. Он хотел, чтобы Советский Союз стал неотъемлемой частью Запада, «общеевропейского дома», в который он включал и США. Кроме того, без существенного сокращения международной напряженности и экономических затрат на «холодную войну» Горбачёв едва ли мог мобилизовать в стране политическую поддержку и ресурсы, необходимые для перестроечных преобразований.

Антивоенная миссия Горбачёва была продиктована тем, что он и его помощники называли «новым мышлением». Также заклейменное коммунистическими фундаменталистами как ересь, оно совершило «концептуальную революцию» в советской внешней политике{284}. Заложенные в нём идеи, вкупе с замечательными лидерскими свойствами Горбачёва и значимым участием президента США, который тоже опасался потенциальных последствий ядерной гонки, Рональда Рейгана, быстро преобразили отношения между Востоком и Западом.

Уже в 1986 г., едва ли год спустя после прихода Горбачёва к власти, оба лидера принципиально согласились, что всё ядерное оружие должно быть запрещено — цель, которой невозможно достичь, но жизненно важно стремиться. В 1987 г. они подписали договор об уничтожении — впервые — целой категории такого оружия, чем, по сути, дали обратный ход гонке вооружений. В 1988 г., поддержав Горбачёва ещё в ряде инициатив, касающихся разоружения, Рейган официально снял с СССР клеймо «империя зла», заявив: «То было другое время, другая эпоха». И, оставляя в январе 1989 г. президентский пост, объяснил, почему теперь наступила новая эпоха: «холодная война кончилась»{285}.

Но требовалось ещё подтверждение со стороны Горбачёва и преемника Рейгана, Джорджа Буша-старшего. Что они убедительно и сделали в ноябре и декабре 1989 г.: сначала Горбачёв, когда отказался применить военную силу (как делали его предшественники в подобных ситуациях) в ответ на падение Берлинской стены и распад советской империи в Восточной Европе, а затем они оба, договорившись во время встречи на Мальте считать этот саммит началом отсчёта «качественно новой эпохи в советско-американских отношениях»{286}. Вскоре последовали и другие формальные договоры, но окончательным подтверждением наступления новой, пусть и краткосрочной, эпохи стали два примера беспрецедентного советско-американского сотрудничества, продемонстрированные миру в 1990 г.: соглашение по поводу воссоединения Германии и поддержка Москвой американской войны против Саддама Хусейна, вторгшегося в Кувейт.

В этой истории принципиально важными являются три момента. Первое, даже допуская, что Рейган и Буш играли «ключевые» роли, «холодная война» никогда бы не кончилась и, может, даже углубилась, если бы не инициативы Горбачёва. Второе, объективные историки и участники событий расходятся во мнении, когда именно закончилась «холодная война», но согласны в том, что это случилось где-то между 1988 и 1990 гг., т. е. за полтора-три года до роспуска Советского Союза в декабре 1991 г.{287}. И третье, прекращение «холодной войны» было совершено таким образом, чтобы, как сначала заверял Буш, «не было побеждённых, только победители», или, как позже написала госсекретарь Райе, «без победителей и побеждённых»{288}.[102]

С американской стороны, однако, эти исторические реалии были вскоре переписаны. Сразу после декабря 1991 г. конец «холодной войны» был привязан, сущностно и причинно, к концу Советского Союза, и роли обоих событий были переписаны в угоду новому американскому триумфалистскому сценарию. Первый вариант написал сам Буш, заявивший в январе 1992 г.: «Америка выиграла холодную войну… Холодная война не закончилась — она была выиграна». Это повторенное им заявление было отмечено и опровергнуто сторонниками Горбачёва во время его кампании по переизбранию в том же году[103].