Самец - Камиль Лемонье

Она видела себя девочкой, одинокой в доме лесничего Мокора. Она выросла в глубине холодной тени, и счастья не знала. В сущности, и теперь она его не знает. Ей многого недостает; она должна была бы выйти замуж, когда была молода. И назвала имена женихов, которым отказала.

— Я так была глупа!

Порыв нежности охватил ее. Ищи-Свищи прижал ее к себе и промолвил искренно, от чистого сердца в припадке нахлынувшего чувства.

— Правда? Ты несчастлива?

Она подняла глаза. Оба глядели, улыбаясь, друг на друга, и он поцеловал ее. Она не противилась.

Тропинка вела среди густой чащи зелени. Он раздвигал ветки, которые за ними вновь сплетались с шелковым шелестом и порой хлестали по спинам. Небольшие сучочки застревали в волосах Жермены. Иногда ее платье зацеплялось за ветки. Они шли среди запахов сырой земли под бледной зеленью листьев. Сквозь сетку ветвей виднелись клочки голубого неба, словно сияющие отверстия.

Как в тот самый день, когда она с Селиной шли через лес на праздник, так и теперь она испытывала оцепенение в мыслях и во всем теле. Окружающее предательски убаюкивало ее. Но в особенности действовало на ее душу глубокое безмолвие леса. Эта тишина как бы усыпляла ее, призывала отдаться всем телом и чувством и жить, жить, как живут деревья, полнотою сил. В первый раз она нашла природу прекрасной и Бога — великим, и от избытка чувства у нее вырвалось восклицание:

— Как хорошо жить.

Тропинка расширялась в конце. Широкая волна света обдала их, озарив их смуглые лица. В конце тропинки была лужайка.

Они вступили на нее, держа друг друга за руки. Березы и буки росли там, отбрасывая на зеленую траву слабую колебавшуюся тень. Они сели под одним из них. Ищи-Свищи растянулся возле нее, опираясь головой на руки, и смотрел ей в глаза. Она погрузила руку в его волосы.

— У тебя волосы, словно шелк.

— У меня и тело такое же, — ответил он. Обнажив руку, он заставил Жермену провести пальцами по его гладкой коже. Он заворотил рукав еще выше и, показывая ей свои мышцы, заставлял перекатываться их, как ядра. И сам, увлеченный этим, принялся рассказывать о своей силе.

Около них валялся выкорчеванный пень с приставшей к корням землей. Он сдвинул его сильным толчком спины. Он рассказывал также и о своей ловкости и, хвастая, быстро, как белка, влез на дерево. Он изображал борьбу, объяснял, как он делал, чтобы растолкать сразу десять человек, нанося удары ногами, руками и головой, и, все еще похваляясь, он с самодовольством выставил свою богатырскую грудь. Лучи солнца озаряли величественным блеском его могучие движения. Она, как очарованная, любовалась им. Чувство его силы вновь покорило ее. И она подумала, что именно он-то и был тем мужчиной, которой ей был нужен.

И вот деревья вдруг стали свидетелями дикой сцены. Он приближался к ней, страшный, с распростертыми руками. Его глаза обезумели, расширенные ноздри и искривившиеся губы придавали лицу как бы выражение исступленного восторга. Она скорее почувствовала, чем увидела, что он подходил к ней, и вскрикнула, стараясь привстать. Но он уже обнимал ее, сжимал в широких жадных объятиях. Лес овевал их глубоким и нежно баюкавшим шумом.

XVII

Следующий день принес Жермене много страданий.

Миновало огромное наслаждение, и она смотрела на себя отрезвевшими глазами в немом оцепенении, как будто в опьянении она совершила темное деяние. И она спрашивала самое себя, она ли, гордая Жермена, отдалась там, среди леса?

Она вспомнила себя, когда не знала еще мужчины, была безупречна, вспомнила о прежнем. И одно мгновение сразу изгладило все прошлое.

Теперь она, как все погибшие девушки. У нее любовник, и она до пресыщения повторяла себе это слово. У нее, Жермены, есть любовник! И думая об этом, она чувствовала невыразимую нежную покорность, которая очаровывала.

Ведь, наконец, у многих были любовники, и они, однако, не умирали от этого.

Была среда, и этот день каждую неделю был посвящен, согласно обычаю, починке белья.

Одна из комнат на ферме была исключительно предназначена для этого. В ней помещались два бельевых шкапа, а все остальное белье лежало в куче на полках, приделанных к стенам. Целая груда требовавшего починки белья заполняла стол. На стуле стоял утюг, игольник и мотки ниток.

Она сидела там, ничего не делая, мечтая о любви и счастье, о безмолвии кустарников. Порой ее обдавало жаром. Она вставала, словно задыхаясь, брала в руки работу и бессильно роняла ее. Одно время она думала убежать с фермы. Они тогда пойдут, куда глядят глаза, и ничто им не будет препятствовать жить, как муж и жена. Но это было лишь одной из множества теснившихся в ней мыслей. Мало-помалу голова ее отяжелела, она опустила ее на грудь и заснула.

Окликнувший голос сразу пробудил ее от сна. Снаружи у окна напротив стоял фермер Гюлотт. Он толкнул плохо притворенное окно и посмотрел на Жермену с добродушной насмешкой.

— Словно у тебя, Жермена, праздник все еще с рук не сходит, — сказал он.

Ее охватил испуг; она вся побледнела. С приподнятыми бровями и застывшим, как пред надвигавшимся несчастьем лицом, она сидела неподвижно, не зная, что сказать. Что он сказал? Она расслышала только одно слово: праздник.

— Ну, ну, — промолвил Гюлотт, — я ведь это только так, ради смеха. И то сказать, нельзя же все о работе да о работе думать.

Она сделала над собой усилие, ответила ему что-то неопределенное. И он отошел от окна, чтобы догнать жеребенка, который объедался соломой под навесом сарая. Она следила за ним глазами, понемногу приходя в себя. Он посмеялся только и ничего не знал! И находила себя тем более бесчестной, что обманула его отеческое доверие.

Дело не спорилось у Жермены в этот день. Сквозь деревья виднелось серое небо, окрашивавшее им зеленую листву в тусклые, нежно-грустные оттенки. Моросил мелкий дождь. Золотистые кучи навоза подернулись блеклой туманной мглой. Медленно затихал шум среди тяжелого безмолвия.

Сердце ее переполнилось, и ей хотелось плакать. Дождь теперь стекал по желобам с однообразным дребезжанием. Куры прижались друг к дружке под тележками в сарае. Она видела, как коровы стояли в коровнике, и медленно и вяло поворачивали головами. По временам через двор быстро перебегала кошка с опущенными ушами. Лил проливной дождь, оставляя на опустелом дворе тонкие струйки воды. Жермена открыла окно и медленно вдыхала прохладный воздух.

Как хорошо, как легко! И она закрывала глаза, погружаясь в спокойствие. Но запах подымался от навозной кучи и раздражал негой сладострастья ее ноздри.

Гнев охватил ее. Она захлопнула окно. Она больше не встретится с ним. Нет! Этот человек промелькнул в ее жизни, вот и все. Разве не случаются ежедневно истории с девушками, которые потакают своим капризам. Ей хотелось изведать любовь, и теперь, когда раз изведала ее, она снова станет прежней Жерменой. Глупо так убиваться горем.