Екатерина Великая - Петр Краснов

— Схватки начались, — прошептала фон Дершарт. — Теперь скоро конец.

Государыня села в кресло подле племянницы.

— Молись Богу, Катиша, — сказала она. — Легче станет. А уже не в силах будет терпеть — кричи… Люди говорят — помогает.

И стало томительно тихо. Слышно было, как плескали волны Фонтанки. Казалось, что вот тут, совсем подле будет и вода. Елизавета Петровна сидела, опустив голову на грудь, и думала: «Отец дворец-то строил… Батюшка воду любил. Голландию вспоминал… Каналы… И кто сейчас рождается?.. Правнук его!.. Правнук!.. Анны Петровны сына сынок… Поди, батюшкина-то душа радуется… А вдруг да девочка?..»

Она пожевала губами, печально покачала головою.

«Как всё сие сложно!.. Как трудно… Ужели за Иваном Антоновичем тогда посылать?.. Малюткой его взяла я тогда из дворца… а любила его… Маленький такой, тёпленький… А ныне писали мне — совсем дурной стал, несмышлёный… Будто ничего как человек и не соображает…»

Государыня вздохнула.

«Конечно, оная жизнь какое может развитие дать?.. Ссылка… Тюрьма. И родители… Господи, прости… Что-то Господь сейчас подаст… Милосерд Господь… Да ведь у чёртушки что на уме было!..»

Ночь шла медленная, долгая и таинственная. В Петербургской крепости на соборной колокольне куранты играли. К утру тише стал плеск волн, должно быть, на море стихала буря.

Великая Княгиня тяжело и прерывисто дышала. Фон Дершарт возилась подле неё. Владиславова плескалась с водой. Государыня тихо задремала…

— Majeste… Ich gratuliere… Ihnen… Ein Knabe…[40]

«Knabe… Knabe…» Точно Государыня не сразу поняла, что говорит фон Дершарт. Она встала с кресла и осмотрелась. Фон Дершарт на белых пелёнках держала крошечного ребёнка. Потом его положили в кресло. Три женщины — Императрица, бабушка и Владиславова — нагнулись к нему. Государыня торопливым шёпотом отдавала приказания:

— Отца Фёдора сюда… Скажи Алексею Петровичу — на лодке бы спосылали человека в крепость коменданту с цедулькой. Сто один выстрел отдать — России, мол, пожеланный наследник на свет родился.

Они ушли за ширмы и унесли ребёнка. Екатерина Алексеевна одна осталась на кровати. Она лежала в радостном полузабытьи. Она слышала, как пришли Великий Князь, граф и графиня Шуваловы, как они вполголоса говорили подле ребёнка и Государыня весело смеялась. Запах ладана и розового масла проник за ширмы, священник в шёлковой рясе и епитрахили с крестом в руке прошёл к Великой Княгине и остановился над нею. Он показался ей грозным и необычным. Так всё, что только что произошло с нею, было страшно, и она была точно не в здешнем мире. Священник протянул ей крест для поцелуя. Она охотно прикоснулась к холодному металлу и стала слушать, что читал над нею священник.

— Владыко Господи Вседержителю, — вдохновенно вполголоса говорил священник, — исцеляй всякий недуг и всякую азю, Сам и сию днесь родившую рабу твою Великую Княгиню Екатерину Алексеевну исцели и возстави ю от одра, на нём же лежит…

За ширмами разговоры стихли. Священник кончил молитву, дал ещё раз поцеловать крест Великой Княгине и прошёл к Государыне. Они зашептались. Государыня говорила еле слышно, священник шептал громко:

— Обычно, в осьмый день, Ваше Величество…

— Только молитву во еже назнаменати отрока, — быстро проговорила Государыня.

— Как повелите… Имя как?

Государыня говорила так тихо, что Екатерина Алексеевна не слышала её ответа. Она удивилась, что её не спросили ни о чём, её ребёнком распоряжались помимо неё, как хотели. За ширмами засуетились, передвигая кресла, потом стало слышно, как священник читал молитву:

— «Господи Боже наш, Тебе молимся и Тебе просим, да знаменуется свет Лица Твоего на рабе Твоём Павле и да знаменуется Крест Единороднаго Сына Твоего в сердце и в помышлениях его во еже бегати суеты мира, и от всякого навета вражия…»

Екатерина Алексеевна с трудом соображала, что происходит. Значит, у неё сын Павел… Павел, наследник престола после его отца Петра Фёдоровича — Павел Петрович… А она?.. Она теперь — ничто. Никто её ни о чём не спрашивает, ей даже не показали сына. Она приподнялась на подушках и заглянула за ширмы. Государыня приняла от бабушки уже спелёнутого младенца и торжественно понесла его из спальни, за ней пошли священник, Великий Князь, Шуваловы, фон Дершарт, Владиславова побежала угодливо открывать двери. Великой Княгине стало страшно и горько, она подняла глаза к потолку. Как всё это случилось, что всё, о чём она столько мечтала и думала, оказалось разбитым, где же её тётя, которая, казалось, её так любила?.. Где её муж, где её сын?.. Сын?.. Не может быть!.. Что же случилось?..

Вдруг гулко и громко, так, что задребезжали стёкла в окнах и зазвенели подвески на свечах, раздался густой пушечный выстрел.

Так вот оно что случилось: «России пожеланный наследник» родился. Это она, Великая Княгиня Екатерина Алексеевна, его родила. Где он, где же он?.. Я хочу его видеть!.. Великая Княгиня крикнула, но никто не отозвался на её зов. Она лежала одна в душной комнате, где пахло ладаном и лавандой.

Мерно и долго били пушки, и каждый их удар страшною болью отзывался в голове и в самой душе Великой Княгини.

Наконец пришла Владиславова. Великая Княгиня попросила её помочь ей сесть в кресло и перевести её в постель.

— Мне здесь неудобно, — жалобно и капризно говорила Великая Княгиня. — От окна дует. Мне холодно. Сыро. Жёстко…

От Владиславовой пахло вином.

— Не могу, Ваше Высочество… Не смею-с… Бабушка не приказывали трогать вас…

— Где Адриана Карловна?.. Позовите сюда Адриану Карловну…

— Они-с при ребёнке.

— Покажите мне ребёнка… Дайте мне пить. Я так хочу пить…

— Без бабушки никак сие невозможно-с.

Великая Княгиня не настаивала. Она знала упрямство своей горничной. Она лежала на спине. Затылок неловко упирался в жёсткие подушки. Пальба продолжалась. Каждый выстрел был новым мучением, и конца, казалось, им не будет. Штора на окне бледнела — новый день наступал. Холодом тянуло от окна. Нога от бедра до щиколотки ныла от ревматизма и мешала уснуть. За дворцом по улицам и по двору гремели кареты. По Фонтанке лодки шли, и мелодичен был ритмичный всплеск вёсел. Петербург съезжался ко дворцу принести поздравления с радостным событием. Великая Княгиня одна оставалась вне этого события. Ею никто не интересовался. И так прошло три часа. Стал день. Через поднятую Владиславовой штору было видно серое небо и деревья сада с редкими жёлтыми листьями на чёрных сучьях. Гофмейстерина Шувалова в парадной, красной шумящей робе, с громадными фижмами, счастливая, расфуфыренная и, Екатерине Алексеевне показалось, хмельная, пожаловала в горницу к роженице. Екатерина Алексеевна пожаловалась ей на все свои неудобства.

— Боже мой, — воскликнула Шувалова, — да вас так могут совсем уморить.

Но и она не решилась что-нибудь предпринять без бабушки. Шурша платьем и задевая фижмами за кровать, она пошла за фон Дершарт. И ещё прошло полчаса. Бабушка, разодетая, нарядная, шумящая фалболами и пьяная, явилась к Великой Княгине. Она сейчас же стала оправдываться:

— Ах, Ваше Высочество, — по-немецки говорила она, — Ach lieber Gott!.. Я никак не могла раньше прийти к вам. Её Величество были при ребёнке. Я не могла их покинуть. Ganz unmoglich.[41] Великий Князь маленькую пирушку устроил… Помилуйте — такая радость.

И никто, никто не подумал, кто же виновник всей этой радости, никто не побеспокоился устроить виновницу такого торжества поудобнее! Её забыли.

— Великий Князь придёт ко мне?.. — спросила Великая Княгиня, устраиваясь в постели и принимая из рук Владиславовой кружку с питьём.

— Ach lieber Gott… Ну, натурально, я побегу сказать ему, что теперь это можно.

И опять долгие часы Великая Княгиня была в одиночестве. Только шумы дворцового пира доносились до неё. Когда уже стало темнеть и надо было зажигать свечи, прибежал Великий Князь. Он был ребячески счастлив, оживлён и сильно пьян. Да, он был очень рад, безумно счастлив и доволен… Тётя исполнила его заветное желание. У него будут в Ораниенбауме наконец свои солдаты. Своё собственное войско — голштинцы!.. Он сам будет ими командовать, устраивать им парады и манёвры.

— Ваше Высочество, это не лакеи!.. Не деревянные солдаты… Вы это понимаете?.. Настоящие солдаты! И я буду их муштровать по-своему… И барабан бьёт там-там-там-та-там… Тррр…

Он хотел принести в спальню барабан и показать, как он будет бить в него перед голштинцами.

— Это, Ваше Высочество, не русские какие-нибудь, это голштинцы… Дисциплина и выправка!..

Он, казалось, совсем позабыл, что у его жены только что родился сын, что это его сын и что его милая, прелестная жена, только что оправившаяся от мучений родов, лежит перед ним. Он об этом не думал…