Бах - Сергей Морозов

Одоевского раздражали недостоверные и часто несуразные по содержанию публикации о Бахе. Писатель вставил в повесть сердитую тираду против биографов, а заодно и против живописцев, авторов портретов немецкого композитора.

«...Искусство переряжать лица великих людей в карикатуры, впрочем сохраняя все возможное сходство, еще не исчезло между живописцами, – не без иронии пишет Одоевский, – и, вместо Баха вам показывают какого-то брюзгливого старика с насмешливой миною, с большим напудренным париком, – с величием директора департамента. Вы принимаетесь за словари, за историю музыки – о! не ищите ничего в биографиях Баха... Биографы Баха, как и других поэтов, описывают жизнь художника, как жизнь всякого другого человека; они расскажут вам, когда он родился, у кого учился, на ком женился... для них не существует святая жизнь художника – развитие его творческой силы, эта настоящая его жизнь, которой одни обломки являются в происшествиях ежедневной жизни; а они – они описывают обломки обломков, или... как бы сказать? какой-то ненужный отсед, оставшийся в химическом кубе, из которого выпарился могучий воздух, приводящий в движение колеса огромной машины...»

Одоевский, возможно, не имел под рукой самой первой биографии Баха, написанной Форкелем. Зато перед ним лежали другие источники, полные перепутанных сведений и анекдотов из жизни Баха, в том числе, конечно, и русская книга «Лирический музеум», изданная в 1831 году в Санкт-Петербурге Кушеновым-Дмитревским. На десяти страницах в ней дано изобилующее неточностями жизнеописание Баха и приведены два пустяковых анекдота. Воистину ненужный «отсед».

Одоевский с раздражением отстраняет докучливые выдумки. Пишет вдохновенный этюд о великом художнике, руководствуясь собственной фантазией, своим пониманием Баха.

Прошло с той поры почти полтораста лет. Все достоверное и близкое достоверности из жизни Иоганна Себастьяна Баха стало достоянием исследовательских трудов, тщательно прокомментировано в сборниках документов. Но – поразительно! – редкие его музыкальные произведения наделены «отзвуками» житейских положений, в которых оказывался Иоганн Себастьян. Музыка его – как бы сама по себе. И воспринимается почти всегда вне связи с биографическими обстоятельствами. Органная тем более.

В современную биографию Баха властно вторгается тема: музыка Баха и восприятие ее слушателями. Обойдя эту тему, мы рискуем оказаться в плену неярких «происшествий ежедневной жизни» служивого музыканта, и – по Одоевскому – «обломки» и «ненужный отсед» заслонят само содержание его жизни – музыку.

Вот почему на время оставим Баха с семьей на пути из Веймара в Кетен.

В Кетен ехал великий органист, виртуоз исполнитель... Дошедшие до нашего времени нотные страницы Баха изданы. Рассчитаны такие издания на профессиональных музыкантов и артистов-исполнителей, знатоков полифонической музыки. Они познают прекрасное в первоисточнике, в нотной записи. Мы же в большинстве своем встречаемся со звучащей музыкой Баха. Посетитель органных концертов слышит одно и то же баховское произведение несколько раз и редко уходит с одинаковым впечатлением.

Как и в прошлые века, в наше время органы создавались и создаются строителями для определенного зала. Соответственно инструмент и конструируется. Каждый инструмент – разновидность по количеству регистров. Музыкант, задумывая свою трактовку произведения, избирает нужные регистры данного органа. Здесь много свободы у исполнителя и возможностей для импровизации. Тем более что старые мастера-композиторы, как правило, не указывали музыкантам регистровку, полагаясь на их чувство меры и силу традиций. Не щедр был на указания в технике исполнения органных произведений и Бах.

Не перестаешь глазом и слухом дивиться самому процессу звукоизвлечения из торжественной и величавой громады инструмента. В концертных залах органист на виду у публики. Не как в храме. Если же кафедра управления вынесена в центр эстрады, прослеживается работа рук и ног артиста, видны ручные клавиатуры и педаль, глаз следит за манипуляциями исполнителя и его ассистента с клапанами на пульте кафедры.

Легкие руки артиста работают исключительно точно, но не сила жх прикосновения регулирует громкость звучания труб; где-то там, на расстоянии, послушные механизмы нагнетают воздух, и десятки труб перенимают высокий разум и страсть музыканта, его приказания.

Исполнитель органной музыки управляет инструментом-гигантом, объединяющим «хоры голосов» множества регистров. Каждый голос способен выступить солистом или вкупе с другими «сольными голосами»; одновременно может звучать «хоровое» и «оркестровое» сопровождение. Органист – это властный дирижер и солист одновременно.

Стиль исполнения произведений самого Иоганна Себастьяна Баха не может воспроизвести ни один органист мира. Даже на редких инструментах, сохранившихся с его времени. Механизмы органов устаревают, их приходится обновлять. Нотные страницы Баха хранят молчание о характере выбора регистров, тембров, темпов исполнения. В нынешних инструментах имеются тембры, каких не знали старые музыканты. Различаются разные школы и стили исполнения баховских произведений.

Понимание прекрасного в полифонических органных произведениях подчас оказывается для немузыкантов трудным, даже непосильным. Отыскиваются обходные, ассоциативные пути, которые помогают слушателю, не посвященному в опыт анализа музыкальных форм, войти в глубь баховских образов.

Вот пример: историки искусств относят творчество двух величайших немецких композиторов начала XVIII века Баха и Генделя к могучему стилистическому направлению эпохи – барокко. Музыка Баха порождает ассоциации с произведениями других искусств в стиле барокко. В его произведениях часто проступают присущие барокко черты монументальности, патетики; для них характерны сопоставления по контрасту; поражает динамика, декоративность композиций сочетается с проявлением глубоких эмоций. Слушатель музыки Баха, знакомый с барочной архитектурой и живописью, может проводить подобные аналогии. Музыкальные критики – современники веймарского органиста – таких сравнений, однако, не привлекали. Это привнесено позже. В баховскую пору чаще сближали музыку органиста с ораторским искусством или искусством проповедников. Критики обращались и к мифологии древних. Высшим комплиментом Баху считали сравнение его импровизаций с игрой божественного Орфея, чудодейственно завораживающего своим искусством природу и ее обитателей.